РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ ЭТНОЛОГИИ И АНТРОПОЛОГИИ

им. МИКЛУХО – МАКЛАЯ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Г. Н. Мелехова, В. В. Носов

 

 

ТРАДИЦИОННЫЙ УКЛАД ЛЕКШМОЗЕРЬЯ

 

 

Часть ІІ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Москва   1994

 

 

 

Главные редакторы: Симченко Ю. Б., Тишков В. А.

Зам. Главного редактора: Кузнецов А. И.

Ответственный секретарь: Миссонова Л. И.

 

 

Редакционная группа: Ерунов И. А.

                                       Крюкова С. С.

                                       Носова Г. А.

                                       Павлова Н. В.

                                       Квашнин Ю. Н.

 

 

Рецензент:                     доктор историч. наук И. В. Власова

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Памяти

вдумчивого рассказчика и весёлого балалаечника,

прекрасного знатока крестьянского уклада,

мастера на все руки,

масельгца

Василия Макаровича Солодягина

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

«Стихия народной жизни необъятна и ни

с чем не соизмерима; постичь её до конца

никому не удавалось и, будем надеяться,

никогда не удастся».

В. И. Белов. Лад. М., Молодая гвардия,

1989, с. 5.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ

 

 

Альманах «Российский этнограф» является изданием широкого профиля. Помимо академических работ в нём публикуются этнографические очерки, путевые заметки и другие материалы, представляющие интерес для этнологической дисциплины. Издатели разделяют не все высказываемые авторами альманаха положения.

Предлагаемая читателю книга является результатом экспедиционного обследования одного из районов Русского Севера – Каргополья и, главным образом, его западной части – Лекшмозерья. Исторические судьбы района, начиная с ХІ в., привели к формированию здесь группы русского населения, сохранившей до настоящего времени своеобразные традиции в народной культуре. Многое из народного опыта применимо и в наши дни, поскольку в нём сконцентрированы крестьянская психология и присущее русскому народу миропонимание.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

 

Предисловие............................................................................................................ 7

 

Природные условия и их изменение..................................................................... 8

 

Поселения и жилище............................................................................................ 12

         Особенности размещения поселений....................................................... 12

         Село Лекшмозеро....................................................................................... 13

         Село Труфаново.......................................................................................... 21

         Деревни на берегах Масельгского озера.................................................. 27

                   Деревня Гужово................................................................................ 28

                   Деревня Масельга............................................................................. 38

         Деревни вокруг Долгозера......................................................................... 41

                   Деревня Думино............................................................................... 41

                   Деревня Ожегово.............................................................................. 48

         Деревня Вильно.......................................................................................... 53

         Макарьевское.............................................................................................. 55

         Внутреннее устройство жилища............................................................... 59

         Печи............................................................................................................. 63

          Декоративное оформление жилища ………………………………….... 68

                     Наличники ………………………………………………………... 69

    Приложение. Описание домов деревни Гужово............................................ 76

 

Православие.......................................................................................................... 85

         Монастыри как центры духовной жизни................................................. 86

                   Александро-Ошевенский монастырь............................................. 87

                   Кирилло-Челмогорская пустынь.................................................... 89

                   Бывшие монастыри.......................................................................... 90

         Церкви и их престольные праздники....................................................... 96

                   Церковь Петра и Павла в Лекшмозере........................................... 96

                   Церковь Александра Свирского на Хижгоре................................ 99

                   Церковь Казанской Божией Матери на Плакиде…………….…103

                   Церковь Георгия Победоносца в Труфанове.............................. 107

                   Церковь Тихвинской Божией Матери в Думине………………. 107

                   Порженский погост........................................................................ 108

         Часовни, кресты........................................................................................ 109

                   Лекшмозерские часовни................................................................ 109

                   Часовня в Вильно........................................................................... 111

                  Часовня на Хижгоре....................................................................... 111

                   Часовня в Ожегове......................................................................... 111

                   Часовня в Хернове......................................................................... 112

                   Часовня в Орлове........................................................................... 112

                   Часовня в Труфанове..................................................................... 113

                   Кресты............................................................................................. 114

         Отношение жителей к вере..................................................................... 115

 

Некоторые аспекты духовной жизни............................................................... 121

         Грамотность и образование..................................................................... 121

         Мораль и нравы........................................................................................ 123

         Праздники................................................................................................. 136

         Гулянья и развлечения............................................................................. 144

         Поверья и приметы................................................................................... 149

 

Фольклор............................................................................................................. 159

         Песни......................................................................................................... 159

                   Семейно-бытовые песни............................................................... 160

                   Солдатская песня........................................................................... 177

                   Тюремные песни............................................................................ 180

                   Плясовые песни............................................................................. 183

         Частушки.................................................................................................. 189

         Духовные стихи....................................................................................... 199

         Прозаические жанры............................................................................... 201

                   Сказки, быличка, анекдот............................................................. 201

                   Пословицы и поговорки................................................................ 203

 

Послесловие публикатора Интернета ………………………………………. 207

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Вторая часть завершает издание материалов, собранных в бывшей Лекшмозерской волости Каргопольского уезда Олонецкой губернии (ныне западной части Каргопольского района Архангельской области). Этнографическая экспедиция, организованная МГО ВООПИК, осуществлялась силами добровольного отряда, работавшего на общественных началах в летнее время с 1988 по 1992 гг. В обследованную территорию входят сёла Лекшмозеро, Орлово и Труфаново, деревня Думино, бывшие деревни Масельга, Гужово, Вильно, Ожегово, Херново, Курмино, Наволок, а также поселение Макарьевское.

В данную часть вошли описания поселений и жилища, а также духовной культуры – православия, морали, праздников, досуга, фольклора.

Раздел «Поселения и жилище» написан совместно Г. Н. Мелеховой и  В. В. Носовым. В нём использованы фрагменты рукописи, предоставленной Н. В. Шляхтиной. Остальные разделы написаны Г. Н. Мелеховой.

В сборе материалов, отражённых во второй части, принимали участие: Ю. Г. Аверьянов, Е. В. Борисов, Н. Е. Булатова, Ю. М. Величко,                    М. В. Голубева, В. Л. Дворецкая, Е. А. Дорофеева, Н. А. Левина,                    Г. Н. Мелехова,  В. В. Носов, М. И. Орлова, Е. Ю. Семёнова, Е. В. Федюкина, Н. В. Шляхтина.

Большинство иллюстраций второй части выполнил В. В. Носов; ему помогали И. С. Мелехов и Г. Н. Мелехова.

Как и в первой части, авторы повторяют слова благодарности тем, кто поддерживал их вниманием и сочувствием, помогал делами и советами:       д. и. н. М. М. Громыко, д. и. н. И. В. Власовой, к. и. н. Т. С. Макашиной, Н. В. Шляхтиной, а также героям книги – жителям Лекшмозерья.

Хочется отметить и бескорыстный труд В. Л. Боброва, без чьего участия издание вообще не могло состояться в настоящем виде.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРИРОДНЫЕ УСЛОВИЯ И ИХ ИЗМЕНЕНИЕ

 

 

«О живописности ландшафтов этого края

можно говорить лишь в превосходной

степени, но естественная их красота

приумножена зримой печатью многовекового

творческого труда народа».

В. Г. Брюсова. Предисловие к книге: Г. П. Гунн.

Каргопольский озёрный край. М., 1984, с. 7.

 

 

         Лекшмозерье - часть Поонежского озерного края, протянувшегося цепью озер вдоль реки Онеги к западу от нее. Это особое место: здесь проходит водораздел Белого и Балтийского морей. Поэтому в Лекшмозерье нет крупных рек, зато много различных по величине озер, часто соеди-ненных между собой ручейками, речушками и протоками. Много здесь и болот. Природа края особенно живописна: высокая  чаша неба, протяженные холмы, чистейшие озера,бескрайние леса. Весь этот богозданный земной мир когда-то составлял единый ансамбль с творениями человеческих рук, обогащаясь и углубляясь ими. Человек жил в согласиии, единении с природой, не нарушая ее прихотливого разнообразия, но внося в нее разумную организованность, составляя с ней гармоническое целое.

         Все жители отмечают, что в непосредственной близости от деревень лесов было мало, все было распахано под пашню и пожни; оставались лишь молодые березняки у болот и небольшие перелески. Распахивались не только поля  вокруг деревень, но и склоны гор; так, в округе Гужова пашни были и на Хижгоре (со стороны нового кладбища), и на следующем за  Хижгорой в сторону Карелии Камешнике, который по-другому так и назывался - Лучкины нивы. Вот свидетельство об этом Зинаиды Филипповны Корняковой* (1920 г. р.) и Анастасии Филипповны Пономаревой (1923 г. р., в девичестве Шуйгиных, по-деревенски Горюно-вых): "На Хижгоре до кладбища, до 38 года, была рожь,никакой веточки не было. Вокруг озера за Хижгорой тоже были поля".

 

 

 

 

*) – Для всех информаторов указывается: при первом упоминании – деревенская фамилия, девичья фамилия для женщин (по возможности), год рождения и место получения сведений, при повторном упоминании – лишь место получения сведений.

 

         Но чуть выйдешь из деревни и сойдешь с дороги, как начинался лес, который тянулся на многие километры. И хотя из-за пашен лес занимал значительно меньшую, чем сейчас, площадь, зверья в лесу было гораздо больше. Этот парадокс Василий Дмитриевич Первушин (по-деревенски Улин,1913 г.р., Гужово) объясняет так: "Где работал человек, там на оброненное зернышко слеталась всякая птица или прибегала мышка, в огород  прибегал полакомиться заяц, а уж за ним приходила лисица, да и хищник покрупнее. Так что леса было меньше, а зверья всякого больше, потому что все возле человека находили себе пропитание. Случалось и лисам забредать в огороды, и волкам заходить в деревню, и медведям ночевать под окнами некоторых изб. Часто вспоминают случаи нападений хищников и на людей, и на животных. Однажды волки зарезали целое стадо - десятка два - овец, иногда разрывали собак. В холодные зимние ночи из-за озера в Гужове доносился жуткий волчий вой, и еще в 50-е годы было небезопасно в одиночку ходить из Масельги в Лекшмозеро. Много было и медведей, особенно часто они встречались крестьянам на полях в пору, когда цветет овес: их привлекает молочко, появляющееся в овсе в это время; отсюда одно из местны хназваний медведя - овсяник. Бывало, медведи забредали и в деревню: однажды, уже в колхозное время, медведь-шатун забрался на крышу коровника в Масельге, проломил  ее  и упал прямо "в гости к буренкам". Сторож спал на печи и проснулся, лишь услышав всполошенный рев коров. Но этовсе-таки редкий случай.

         Александра Дмитриевна Шуйгина (в девичестве Первушина, по-деревенски  Улина, 1909 г. р.) рассказывала о драматической встрече с медведицей своего мужа на склоне Хижгоры к Синему озеру осенью 1934 года. В церкви служили, но день был рабочий, и Петр Арсентьевич шел огораживать посевы. Внезапно сзади кто-то схватил его за плечи и повалил на землю. Сзади к поясу у него был привязан топор, но примятый медведицей к земле, он не смог его вытащить. Поэтому, прижимаясь всеми силами к земле и оберегая лицо, он старался не дать себя перевернуть, хо-тя зверь раздирал когтями ему спину. Вдруг медведица словно отошла, но поднявшийся на ноги человек снова был сбит сильным ударом. Эта неравная схватка окончилась также внезапно, как и началась: медведица оставила человекав покое, когда тот совсем уж распрощался с жизнью. Собрав остатки сил, муж Александры Дмитриевны взобрался наверх Хижгоры, где его подобрали и доставили домой люди. Потеряв много крови, он все же выздоровел, и раны  его затянулись.

         Василий Дмитриевич Первушин (Гужово) как-то видел волка с овцой в зубах, переплывающего речку Старая Мельница. Василий  Дмитриевич плыл в лодке, и кроме весла у него с собой ничего не было. Волк, увидев человека, испугался, бросил бедную овцу на берегу и, злобно взглянув, побежал вглубь леса.

         Так как вблизи деревень лес вырубался, то из каждой виднелось несколько соседних деревень, по крайней мере их храмов. С конца улицы в Думине открывался вид на цер-ковь  в Порженском, а с местного погоста в ясную погоду была видна церковь на Хижгоре (сообщение Любови Ивановны Курминой, Думино). С Хижгоры, кроме Масельги и Гужова, виднелись и Думино, и Лекшмозеро, а с колокольни, как говорят, и главы макарьевских церквей. Забравшись на эту колокольню, можно было насчитать в округе до 36 озер. Эту, видимо, все-таки мифическую цифру (или близкую к ней) называют многие и в разных деревнях; но И. В. Маковецкий, будучи на Хижгоре в 1952 году, насчитал 19 озер (1).

         Дороги между деревнями были проложены по кратчайшему расстоянию. Анна Игнатьевна Богданова (в девичестве Курмина, 1922 г.р., Думино) рассказывает, что из ее деревни до Макарья была прямая, относительно короткая  дорога: "пятнадцать верст, а ту версту черт с веревкой мерял, да веревка лопнула, так он с другого конца начал - вот и намерял пятнадцать верст". Была прямая, более короткая, чем нынешняя, дорога из Лекшмозера до Гужова: через лес, с выходом на противоположный берег Масельгского озера к бывшему когда-то там мосту. Были дороги наМакарий из Масельги, Вильно, Труфанова, Ожегова. Сейчас все они заросли.

         Чрезвычайно большое значение имели водные пути – по озерам. Как правило, они были самыми короткими, особенно между селами, расположенными на Лекшмозере. Часто сухопутные дороги были длиннее озерных во много раз, так как почти все здешние озера имеют болотистые берега, и дорогам приходится огибать болота. Также почти исключительно на лодках плавали в Челмогорский монастырь. Совершенно особой, почти уникальной, была система озер, прилегающихк Масельгскому озеру: кроме него она включала в себя Вендизеро, Торусозеро, Левусозеро и вела к гужовской мельнице. Все озера были соединены природными и искус-ственными протоками, а мельничная плотина с отводным каналом обеспечивала повышенный уровень воды и надежность всей системы. Это было созданное крестьянами совершенное водное хозяйство, за которым тщательно следили: укрепляли берега, очищали дно, углубляли русло, не говоря уж о заботах о собственно плотине, особенно в период паводка. Такое природопользование не исчерпывало, а, наоборот, увеличивало естественные  богатства края; когда в 50-е годы мельничную плотину прорвало и уровень воды в озерахупал, в окружающих лесах, как отмечают многие, стало меньше ягод, а в озерах - рыбы. Ныне режим воды в озерах претерпел существенные изменения.

         Сама хозяйственная деятельность людей на озерах тоже способствовала приумножению их богатств: рыбаки, ловя рыбу сетями, очищали водоем от тины и водорослей. "Раньше неводами ловили, озеро чистилось. А сейчас грязи накопилось", - замечает Евдокия Никифоровна Казаринова (Боголепова, 1917 г.р., Труфаново). По насту, на тонком льду, по побережью, крестьяне выкашивали хвощ (на корм скоту). "А теперь и рыба-то невкусная", - говорят многие.

         В.К.Попов (Лекшмозеро) сообщает, что округа Лекшмозера сильно изменилась: когда-то оно стояло на полуострове, с двух сторон от деревни, где ныне болота, была вода. Он вспоминает, что как-то зимой, на глубину пятнадцать метров, в этих местах провалился  трактор, а иногда затягивает и коров.

         Самым высоко расположенным озером называет Алексей Александрович Ушаков (по-деревенски Увдюшин, 1932 г. р., Масельга) озеро Белое: "из него вода течет в два океана"; имеется в виду, что это озеро имеет сток как в Беломорскую, так и в Балтийскую водные системы.

         Совершенно особое отношение характерно для лекшмозеров к озерной воде. Несмотря на то, что почти у каждого хозяина был свой колодец, лучшим считался чай, заваренный на озерной воде. Вода из колодцев использовалась для бытовых нужд, а также, в жару, для охлаждения. Поэтому к озерам крестьяaне относились чрезвычайно береж-но: они их и кормили, и поили, и освежали, и везли, и, наконец, радовали.

         Особые свойства, как отмечают, имела озерная вода в районе Масельги: она способствовала отставанию накипи. Об этом знали и в Лекшмозере: оттуда в Масельгу привозили самовары для снятия накипи, которая отходила при кипячении в них озерной воды.

         Местами здесь много песка, выходящего на поверхность. Как рассказывает Анна Михайловна Шуйгина (по-деревенски Мамонкова, 1915 г.р., Гужово), существовала даже детская игра, состоящая в перепрыгивании через кучи песка.

 

 

 

 

Примечания:

 

1) - Архив Государственного Исторического музея. Историко-бытовые экспедиции. N 1025, оп. 1. Документы Архангельской экспедиции 1952 г. по теме "Крестьянские постройки Архангельской области". (Отчет И. В. Маковецкого. Характеристика историко-бытового материала).

 

ПОСЕЛЕНИЯ И ЖИЛИЩЕ

 

«Вид северной деревни очень своеобразен;

с озера – это сплошная масса дерева:

дома, бани, сараи, амбары, гумна».

Фёдор Петрович Шуйгин, Гужово.

 

 

 

ОСОБЕННОСТИ РАЗМЕЩЕНИЯ ПОСЕЛЕНИЙ

 

 

Особенности географического положения Лекшмозерья, в том числе удаленность от торных дорог, обусловили, видимо, более позднее заселение, а также и более позднее формирование и длительное существование некоторых черт поселений, уже исчезнувших в иных местах.

         Размещение лекшмозерских поселений в природной среде происходило под действием факторов (1), которые обусловили закономерности сельского расселения, общие для всего Русского Севера. В Лекшмозерье господствует прибрежно-озерный тип заселения: все поселения расположены на берегах озер  Явственно виден и гнездовой характер расселения: группы из двух - семи близлежащих, а подчас и смыкающихся деревень удалены друг от друга на 10-12 километров. Выделяются следующие гнезда:

         1) лекшмозерские деревни (7 деревень);

         2) труфановские деревни (3 деревни);

         3) орловские деревни (5 деревень);

         4) деревни на берегах Масельгского озера (2 большие деревни);

         5) долгозерские деревни (5 деревень).

         Есть в Лекшмозерье и стоящее отдельно, поодаль от других, поселение: это деревня Вильно, входившая в XIX веке в Лекшмозерское общество. Особняком расположены еще два поселения, оба при храмах: Макарьевское, в  котором жили в основном служители церкви, и Наглимозерский хутор, где жили два брата-крестьянина, занимавшиеся хлебопашеством и кузнечными работами.

         Берега озер, на которых расположены лекшмозерские поселения, примерно одинаковы по своим природным условиям: всхолмленный рельеф, обилие болот, много нанесенных ледником камней. Но самое крупное озеро - Лекшмозеро - через реку Лекшму связано с озером Лаче и рекой Онегой, которые издавна являлись важнейшими транспортными артериями края. Уже с XI века по ним шло интенсивное освоение прилежащих земель. В связи с этим на берегах Лекшмозера условия для возникновения и развития поселений наиболее благоприятны. Здесь ныне расположены самые крупные села - Лекшмозеро, Орлово, Труфаново, здесь был волостной и приходской центр. Остальная территория Лекшмозерья не связана с этим озером водными путями. Дорога туда проходит по водоразделу, среди лесов и болот. В этой, наиболее глубинной, части волости поселения, видимо, моложе. До последнего времени здесь были явственней следы общинного уклада жизни.

         Ощутим и некий холодок в отношениях жителей центра волости и ее окраин, а также симпатии окраинных жителейс о своими ближайшими соседями из пограничного Пудожья, как об этом говорится в разделе "Некоторые аспекты духовной жизни. Мораль и нравы".

 

 

 

Село ЛЕКШМОЗЕРО

 

 

         Село Лекшмозеро - крупнейшее поселение волости, расположенное на северной оконечности озера, бывший волостной и приходской центр. Выделение Лекшмозерья в отдельную волость с учреждением волостного правления относится к середине - третьей четверти XIX века, между1842 г. и 1873 г*. Старейший житель Лекшмозера Дмитрий Васильевич Вавулинский (1904 г. р.) пересказывал местное предание, что когда-то здесь жила "белоглазая чудь", и от их жилищ по берегам озера  оставались норы, которые теперь размыло водой. До сих пор лекшмозеры говорят грязнулям или простофилям: "Ах ты чудь!"

         Ныне Лекшмозеро - крупное жилое село, связанное регулярным автобусным сообщением с Каргополем и состоящее более чем из ста домов; в нем есть школа, почта, два магазина, пекарня, клуб. Здесь же расположено правление Лекшмозерского отделения совхоза "Печниковский".

 

*) – В «Описании Олонецкой губернии в историческом, статистическом и этнографическом отношениях, составленном В. Дашковым» (СПб, 1842, с. 37), Лекшмозерской волости ещё не указывается. А в составленном по сведениям на 1873 г. «Списке населённых мест» (ХХVІІ. Олонецкая губерния. СПб, 1879, с. 67) волость есть.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Планировка

 

         По словам местных жителей, Лекшмозеро составили так называемые "деревни" или "околотки" - Погост, Калинино, Дьяково, Лутьяново, Гора, Мартыново (или Мартынова) и Подлеша (или Подлешье). Существует и другое деление, вероятно, более позднее: на деревню Морщихинская (куда входили Погост, Калинино и Мартыново) и деревню Анфаловская (которая состояла из Горы и Подлеши). В обиходе чаще пользуются старыми названиями околотков (Погост и т.д.), которые свидетельствуют о ранее существовавшем здесь "гнезде" поселений: когда-то отделенные друг отдруга, деревни слились в ходе своего разрастания сначала в две, а затем и в одну. Современное Лекшмозеро (рис.1) имеет сложную, сильно разветвленную многоулочную планировку. Началом всего села является каменная церковь Петра и Павла, стоящая на холме у самого озера и видная из всех околотков. За церковным холмом шумят кронами старые деревья, здесь же когда-то было кладбище. Этот околоток села и носит название "Погост". От церкви берет свое начало единственная в этой части села улица, перпендикулярная береговой линии, затем не раз разветвляющаяся; к этим улицам примыкает несколько поперечных. Таким образом, форма поселения в Лекшмозере сильно напоминает дерево и, помимо вилочной центральной части, имеет поперечные концевые элементы.

         Улицы села сформировались в разное время. Так, например, расположенную в срединной части села улицу (на плане с одной  стороны дома 70-76, с другой – дома 67-81), пожилые люди называют новой и говорят, что раньше на ее месте было поле, засеваемое овсом. Отмечают также, что в Лутьянове постройки новее: видимо, это наиболее молодое из лекшмозерских поселений.

         В начале нашего века, в 1907 или 1908 году, в Лекшм-озере произошел сильнейший пожар. Этот пожар помнят еще многие. О нем рассказывала, в частности, Анастасия Алексеевна Вавулинская (1907 г.р., Лекшмозеро): когда загорелся их дом, в нем находились ее старшая сестра, оставленная присматривать за Анастасией Алексеевной, бывшей тогда младенцем в полгода - год, и старая бабка.

 

 

 

 

Рис. 1. Село Лекшмозеро.

 

Увидев пламя, девочка испугалась и убежала, оставив свою подопечную в люльке. Из охваченного огнем дома ее вынесла бабка, но ребенок сильно обгорел. В этом пожаре выгорело чуть не все Лекшмозеро, сгорели волостные документы. Рассказывают, что не горело Мартыново (десять до-мов), в нем  сегодня стоят самые старые дома. Татьяна Александровна Подгорних (1911 г. р., Лекшмозеро) тоже рассказывает, что после пожара уцелело четыре или пятьдомов, находящихся напротив ее дома (на плане дом 92). Один дом остался на Подлеше: ныне он - самый старый, это дом Боголеповой, по сведениям Анастасии Николаевны Пономаревой (1905 г. р., Лекшмозеро), "ему лет сто тридцать, он не горел". Только три уцелевших дома вспоминают и сестры Мария Андреевна (1899 г. р.) и Авдотья Андреевна(1911 г.  р.) Пономаревы (Лекшмозеро).

         Анастасия Алексеевна вспоминает, что много спустя после пожара один из мужиков признавался, что он – его виновник: желая отомстить за что-то своему соседу, он поджег его стог сена.

         К послепожарному времени (1910-м годам) и относится массовая застройка Лекшмозера. Видимо, поэтому преобладающее  большинство домов села ориентировано фасадами на улицу. Лишь 12 домов (примерно восьмая часть) в деревнях, составляющих основу планировочной структуры (с исключением концевых элементов - Дьякова и Лутьянова), стоят вдоль улиц (нет сведений по 4 домам). Все они ориентированы "на лето", т. е. на юг, и на озеро. О закономерностях в ориентации домов в Дьякове и Лутьянове сказать что-либо трудно, так как в Дьякове ныне 4 жилых дома (из них один - новостройка), а в Лутьянове - 7: 5 домов на одной стороне улицы обращены к ней своими фасадами, а 2 дома на другой - стоят вдоль нее, фасадами к центру деревни.

         Планировочная структура села менялась и в послевоенные, 40-е и последующие, годы, когда в Лекшмозеро переезжали и свозили свои дома многие жители окрестных деревень. Так, 3 дома было перевезено из Гужова, 1 - изМасельги, 1 - из Ожегова.

         Ныне в селе, особенно на его окраинах, много новых домов: 6, 7, 12, 57, 62, 70, 75, 78-81; большинство из них многоквартирные, но есть и индивидуальное строительство. Как правило, они строятся не в традиционной технике: материалом для них  служит брус, который прокладывается паклей.

         От села начиналось множество дорог и тропинок: на Макарий, в Масельгу, в Вильно, на Наглимозеро и в Карелию, в Орлово, в Труфаново. Некоторые из них сейчас утратили свое значение, например дороги на Макарий и к мельницам.

         Огораживались раньше только усадьбы и поля. Ограждения или,  как говорят здесь, "огороды" вокруг всей деревни не было. Местные жители различают два типа огораживания: "огородой" (из косых жердей) и "оградой" (из вертикально поставленных досок). Ограда ставилась раньше лишь вокруг церкви, сейчас же она имеется почти у каждого дома. Безусловно, что в оформлении оград, как и калиток, проявляется художественный вкус жителей.

 

 

Дома

 

         Сейчас в селе лишь два двухэтажных дома: 41 и 89. Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) рассказывает, что до войны их было десять: два в Мартыново (среди них дом 76), три около церкви, один у новой школы, один на месте промтоварного магазина, один - дом Хариных (современный одноэтажный дом 85), два на Горе (в том числе дом 44 Татьяны Дмитриевны Пономаревой). По другим сведениям, двухэтажными раньше были и дома 33 и 50.

         В селе довольно много домов-пятистенков: их 17, т.е. примерно шестая часть всех домов. Это дома 10, 15, 19, 20, 21, 26, 29, 30, 31, 33, 36, 41, 42, 50, 56, 90 и дом 11 в Дьяково. Интересно, что комнаты в домах-пятистенках, разделенные стеной, здесь называют концами, а сам дом - двухконечным.      Собственно же двухконечные дома, т.е. дома, в которых жилые помещения располагаются с обеих сторон от сеней, не были распространены: лишь об одном доме – доме 76 - говорят, что он раньше был двухконечным. Два конца имеют ныне новые жилые постройки (дома 75, 78-81).

         Жилая часть большинства домов срублена в обло (89домов; нет сведений по 13 домам). Лишь в нескольких домах она срублена в лапу (в домах 4, 93 и доме 12 в Лутьяново).

         Ныне много домов обшито. Обшивать дома, по свидетельству местных жителей, начали лет двадцать назад, как объясняют, чтобы предохранить их от гниения. Полностью обшито 32 дома, в домах 82 и 83 обшиты только выступающие части бревен ("косицы").

          У многих домов в Лекшмозере есть "цоколь" (45 домов): здесь так называется приступок, заваленок. Как объясняют местные жители, он предохраняет от гниения нижние венцы сруба. Цоколем обносится жилая часть дома. Чаще всего цоколь встречается в обшитых домах (29 такихдомов), но есть и в необшитых (14 домов). Материалом для его изготовления служит тес.

         Очень распространены обшитые крыльца (у 45 домов).Они встречаются как в обшитых (в 25 домах, в частности в домах 5, 28, 38, 87), так и в необшитых (например, в домах 25,  45, 94) домах. Обшивку крыльца осуществляют для увеличения полезной площади дома. Крыльцо в этом случаеиграет роль хозяйственной пристройки, где можно хранить вещи или поставить небольшой столик. Кроют крыльцо обычно тесом, но иногда используют шифер (дома 11, 86, 88). Большинство крылец располагается вдоль стены дома. Но есть и крыльца, расположенные перпендикулярно фасаду,"напрямую" (например, в домах 1, 59, 82, 84, 94, в доме 6 в Дьяково и доме 10 в Лутьяново). Крыльца ведут как на нижний этаж, в подклет (например, в доме 92), так и на верхний, жилой. В первом случае лестница на верхний этаж находится в сенях, а пространство под сенями называют "подсинье". Иногда крыльцо в доме отсутствует: нет ни навеса, ни поручней, как в домах 9, 20, 56, 68, 71, 91,95, 98, доме 12 в Лутьяново. Закономерности в ориентации крылец не наблюдается.

         Окна в основном небольшие по размеру; однако иногда для улучшения освещения делают спаренные и даже строенные окна. Обычно такие окна ведут на чердак (например, в домах 50, 76, 88). Лишь в доме 60 встроенным окном освещается одна из комнат, в других случаях - крыльцо.

         Встречаются двух-, трех- и четырехскатные крыши. Домов с трехскатными крышами, по словам местных жителей, раньше было больше; ныне это дома 15, 20, 21, 27, 33, 36, 44, 49, 83, 85, 91, 92, 95). Четырехскатные крыши можно увидеть у домов 10, 26, 43, 77. На трех- и четырехскатных крышах некоторых домов имеются выступающие чердаки с окнами в них (дома 33, 77, 85, 92). Они срублены обычно в лапу (например, в домах 26, 36, 91).

         Фронтоны домов есть как самцовые, так и несамцовые, стропильные, которые зашиваются досками, и дом в этом случае имеет козырек над стеной переднего фасада (например, в доме 25). В доме 97 есть балкон (фронтон несамцовый). Раньше балкон был и у дома 41. Его, однако, пришлось убрать, так как зимой на нем собиралось много снега, и фронтон стал гнить.     Крыши многих домов имеют конструкцию, сходную с древним покрытием "на курицах". При этом в опорных досках, выступающих за стену, делаются углубления, в которые кладут широкую, играющую роль потока, поперечную доску; к ней прибивают гвоздями все доски крыши. Такаяконструкция встречается в домах 10, 13, 14, 16, 18, 19,20, 21, 24, 26, 28, 30, 33, 44, 47, 65, 89, 92, 93, 94, 95, 99.

         Стык причелин в домах с двускатными крышами иногда закрывается дощечкой - простой или фигурной (дом 23), а иногда остается открытым (дом 19).

         Раньше многие дома, как рассказывает Анастасия Ивановна Макарова (1909 г. р., Лекшмозеро), были крыты соломой и "фоей" (т.е. хвоей); "пото и горели", - добавляет она. А В. Д. Первушин (Гужово) сообщает, что крыли дранкой. Ныне встречаются крыши как тесовые (дома 22, 24, 30, 32, 45, 47, 51, 55, 59, 60, 62, 67, 68, 69, 91, 92), так и шиферные (дома 1, 3, 4, 5, 9, 10, 11, 15, 17, 18, 19, 23, 25, 26, 29, 31, 33, 35, 36, 85, 89, 90, 94, 96, 98; дом 11 в Лутьяново). Тесом, как правило, кроют и хозяйственную часть. Крыши многих домов, крытых шифером, имеют охлупни. Большинство охлупней сделано из двух досок (в домах 3, 4, 8, 9, 10, 11, 13, 68, 71, 84, 85, 94). В доме 11 к охлупню прикреплен металлический петушок. В некоторых домах охлупня нет вовсе (например, в домах 16, 24, 30, 32, 51, 59, 91). Часто не бывает охлупня и над хозяйственной частью (в домах 15, 19). В доме 5 гребень крыши закрыт металлическими листами.

         У многих домов имеются подвесные потоки, расположенные чаще всего со стороны крыльца (под скатами крыш дома и крыльца). Делаются потоки из двух соединенных под углом досок (например, дома 50, 60, 69, 72), горбыля (дома 33, 45, 47), полоски шифера (дом 43). Потоки подвешиваются на проволоку или опираются на специальную полку (дом 25). В доме 3 подвесные потоки образуют систему подачи дождевой воды на огород.  У некоторых домов встречаются "грядки" – длинные жерди для сушки сетей, расположенные вдоль одного из фасадов (например, у домов 26, 65, 91, 92).

         В ходе исследования в Лекшмозере были составлены планы лишь двух домов: дома 44 - Татьяны Дмитриевны Пономаревой - и дома 92 - Татьяны Александровны  Подгорних (рис. 2). Оба дома перестраивались в послевоенные годы. Необходимо заметить, что все печи в Лекшмозере кирпичные, сложенные не ранее 30-х гг.

 

 

 

 

 

 

 

 

6

 

 

Рис. 2. Планы домов в с. Лекшмозеро.

1 – жилая часть, 2 – сени, 3 – хозяйственная часть,

4 – горница, 5 – крыльцо, 6 – туалет.

 

 

Хозяйственные постройки

 

         Хозяйственные постройки различаются по функциям,размещению на территории усадьбы, размерам. В некоторыхслучаях они представлены лишь пристройкой с односкатнойкрышей (дома 43, 67, 68) или "дровеником" - сарайчиком, где хранятся дрова (дом 46). Многие хозяйственные постройки в Лекшмозере поздние, т.к. в раннеколхозное время чуть не у всех хозяев они были разобраны и изъяты, "отрезаны". Все же большинство домов ныне имеет двор с сараем (так называют второй этаж хозяйственной части дома, поветь) и хлев. Наиболее распространены дома-дворы с однорядной связью. Как правило, у них хозяйственная часть ниже жилой (например, в домах 5, 8, 30, 41, 76, 96 и др.; всего 30 домов). Есть в селе и постройки "брусом",когда двор по высоте и ширине равен жилой части (дома 10, 35, 91, 92, 95, 97, 98, 99; дома 5 и 8 в Лутьяново). Иногда хозяйственная часть расположена перпендикулярножилой, образуя поперечную Г-образную связь (дома 16, 17,23). Раньше, видимо, были усадьбы и с другой планировкой. Так, говорят, что дом 76, бывший до перестройки двухконечным, имел хозяйственную часть, расположенную по линии сеней (Т-образная планировка).

         В новых постройках сарай выкладывают из бруса, а стены двора делают из досок. Опирается сарай, как правило, на мощные сваи. Сараи многих домов имеют небольшую высоту, и часто сваи очень близко подходят к крыше (например, в доме 14).

         До сегодняшнего дня в Лекшмозере не дошло ни одного взъезда (его здесь называли "съиздо"), хотя раньше, как рассказывала Татьяна Дмитриевна Пономарева (1910 г. р.,Лекшмозеро), их было немало. Вслед за их постепенным исчезновением ворота в сарай стали заменяться окнами(их можно встретить в домах 48, 50, 87, 91). ТатьянаДмитриевна относит появление окон в сараях к совхозному времени, т. е. к концу 60-х гг. Ворота от "съиздо" сохранились, например, в доме 89.

         Во многих домах есть окна (в домах 48, 54, 71) или двери (в домах 44, 66, 77, 83, 92), ведущие в подклет. Через них забрасывали и доставали картошку, хранимую в подклете. В доме 44 Татьяны Дмитриевны картофель хранили в подклете как раз напротив окна.

         При строительстве хозяйственных частей домов применялась рубка в обло (например, в домах 83, 84, 85, 86, 87). Но есть и хозяйственные части, срубленные в лапу: в доме 11 в Лутьяново, а также двор в доме 41. В лапу рублены некоторые хозяйственные пристройки и хлевы: при домах 48, 76, 82. Рубка в лапу используется здесь прежде всего при строительстве бань и выступающих чердаков.

 

 

Колодцы

 

         В Лекшмозере встречаются два типа колодцев: так называемые "журавль" и "вьюшка". Вдоль улиц чаще всего стоят колодцы-"журавли", их - восемь; "вьюшек" - четыре. Зато "вьюшки" можно встретить практически у каждой бани в Мартыново. Наземная часть колодцев рубится как в обло (например, около дома 11), так и в лапу (например, у дома 23). При их возведении используются небольшие бревна или брусья. Раньше столбы колодцев украшались резьбой, как у заброшенного колодца около дома 9 в Лутьяново.

         Помимо колодцев, воду берут и из родника.

 

*   *   *

 

         На западном берегу озера Лекшмозеро расположены несколько деревень, объединенных ныне под одним названием Орлово. В Орлово входит пять деревень: Прокошинская (местное название Федоровщина), Илекинская (Ручей), Воротниковская, Хвалинская и Кайсаровская (Исаковщина). Три последние деревни, растянувшиеся более чем на два километра, имеют одно общее местное название - Волость. "Большая, как волость, на целый километр деревня", - поясняет Михаил Филиппович Боголепов (1906 г. р., Труфаново). В 30-е годы, по словам Ксении Никифоровны Бархатовой (1922 г. р., Труфаново), родившейся и жившей в Орлово до 1946 г., было до 360 хозяйств. "А ныне и ста не насчитывается, - сокрушается она. - А остается на зиму сорок человек". На сегодняшний день Орлово, в котором множество постоянных и приезжающих на лето жителей, является неисследованным поселением.

 

 

Село ТРУФАНОВО

 

         Труфаново - общее название трех, протянувшихся вдоль восточного берега озера деревень: Кукли или Куклихи (местное название, официальное - Икшинская или Ившинская), Середка и Новоселово. Середка и Новоселово тоже имели официальное, общее для них название - Казариновская.

         В Труфанове, как и в Лекшмозере, сохранились легенды о жившей здесь некогда чуди. Ее, по словам Антонины Георгиевны Телепневой (фамилия девичья, 1936 г.р.), а также Ксении Никифоровны Бархатовой (Труфаново), ссылающейся на житие Кирилла Челмогорского, называли здесь "казарой", "казариновской чудью". Отсюда, как говорят, и пошло одно из названий деревни.

         Ныне в Труфанове живут уже не только летом, как бы-ло еще в прошлые годы; появляются  постоянные  жители, остающиеся в деревне на зиму, хотя пока их единицы. Один из них имеет здесь и работу: он числится в совхозе "Печниковский".

         Особенностью Труфанова является то, что его связь с Лекшмозером и Орловом, находящимися на противоположных берегах озера и имеющими, в отличие от Труфанова, мага-зины, почту, аптеку и регулярное автобусное сообщение с Каргополем, осуществляется почти исключительно по озеру; сухопутная дорога длиннее раз в десять, и местные жители ею пользуются крайне редко. Тем не менее, а может быть,именно поэтому, состав живущих здесь сильно обновился, коренных труфановцев осталось мало: основная часть домов куплена или досталась по наследству "дачникам" со всегоСевера и даже из Москвы. Именно они ведут сегодня интенсивное строительство, которое, к сожалению, мало связано с традиционным для этих мест.

 

 

Планировка

 

         Составлен план села, фиксирующий в основном сохранившиеся дома (рис.3).

         На сегодня в Труфанове имеется 35 домов, не считая двух, строящихся на новых местах (в Куклях, при входе в деревню из Челмы), и нескольких дачных домишек, оборудованных из бань. Из них 13 домов стоит в Куклях, 16 – на Середке, 5 - в Новоселове и один - бывшая школа, стоящая меж Куклями и Середкой. Как сообщает Глеб Андреевич Бархатов (1925 г.р., Труфаново), исчезло около 50 домов, и в 1929-30 гг. здесь жило до 600 человек.

         Границами между деревнями служили ручьи,протекающие в оврагах, а Кукли и Середка разделены еще и широкой полосой незастроенной земли, на которой когда-то были школьные и общедеревенские огороды.

 

 

 

 

Рис. 3. Село Труфаново.

 

        Дома в Труфанове большие, стоят недалеко друг от друга, и поныне образуя почти непрерывную застройку, вытянутую, в отличие от всех других лекшмозерских поселений, вдоль озера. Однако лишь отдельные дома выходят непосредственно на берег озера; преобладающая их часть стоит в некотором отдалении от него и образует улицу, застроенную с двух сторон и параллельную береговой линии. На берегу располагаются лишь хозяйственные постройки: бани, сараи, укрытия для лодок. При этом почти все дома, стоящие на озерной стороне улицы, обращены фасадами к улице, а не к озеру: лишь два дома ориентированы на озеро, из них один переориентирован живущими в нем в последние годы. Таким образом, несмотря на сильную связь с озером, труфановские деревни имеют не прибрежно-рядовую, а уличную форму поселения.

         Расспросы выявляют, что Труфаново развивалось и в поперечном по отношению к озеру направлении. Как рассказывает Иван Васильевич Михнов (1927 г. р., Труфаново), наСередке, вблизи церкви, начиналась улица, уходящая к лесу, на которой на обеих ее сторонах стояло пять домов (на плане не затемнены). Эти дома образовывали отдельную деревню - Щекоткино; название ее Иван Васильевич связывает с нечистой силой, якобы обитавшей в одном из домов. Эту улицу упоминает и Антонина Георгиевна Телепнева (Труфаново). Она объясняет ее возникновение тем, что вдоль берега места для строительства уже не было: сразу за деревней начинаются болота. Это дает возможность заключить,что преимущественно одноулочная планировка труфановского поселения, которая явственно видится и ныне, со-держала и элемент двухулочной, вилочной формы, хотя на второй улице стояло всего около 6% (5:80=0,06) всех домов. Есть в планировке Труфанова и центр: это площадка при входе в Середку, где стоит церковь. В расположении домов здесь нарушается прямолинейность, они выстраива-ются по периметру, образуя площадь с центром на месте церкви.       Преобладающая часть  домов обращена фасадами к улице. Лишь 10 домов располагаются вдоль нее, все они ориентированы "на лето", т. е. на юг (точнее на юго-восток).   Через Труфаново проходит одна дорога в Челму, в Челмогорский монастырь. От нее, уже за пределами деревни, ответвляются все другие дороги: на Макарий, в Лекшмозеро, в Орлово. Но есть дорога на Макарий прямо из деревни Новоселово.

         Раньше все усадьбы огораживались с помощью косой ограды. Огораживались и поля, а дорога на Макарий, которую Клавдия Никитична Телепнева (1910 г. р., Труфаново) называет "улицей", была огорожена до самого Креста (4 километра от деревни).

         Ныне в деревне один действующий колодец - с ведром,опускающимся в сруб на цепи (в Куклях,  между домами 4 и 5). Около двух домов (17 и 22) сохранились заброшенныекрытые колодцы "вьюшкой". В основном воду берут из озера.

 

Дома

 

         Самые старые дома в Труфанове остроены не ранее конца XIX века, когда в селе был сильнейший пожар, после которого уцелело лишь несколько домов. Вот рассказ о нем Клавдии Никитичны: "Мама неродная в пожарный год родилась. Все сгорело, вся Середка. Маму в люльке вынесли, между Середкой и Куклями жили. Все, молодой народ, уехали в Гужово к Александрову дню, в деревне никого не было. От печи загорелось. Скота-то у всех выгнали со дворов, а деревня была дом от дома близко. Осталось два-три дома, один и сейчас стоит: дымница видна"*. Клавдия Никитична и ее дочь Антонина Георгиевна высчитывают дату пожара: 1895-1896 год. О пожаре вспоминают все старые жители, помнит о нем и Михаил Филиппович

 

*) – по плану дом 16.

Боголепов (Труфаново): "На семь братьев было построено четыре дома, чтобы всем разделиться. И все сгорели".

         В Труфанове, как говорят, был один двухэтажный дом, в основном сохранившийся поныне (дом 28). Это дом Баталова Ивана Тимофеевича, построенный его отцом Тимофеем после пожара "в поле", т. е. на новом месте. Помимо того, что он двухэтажный, это - дом-пятистенок, с пятью окнами на фасаде в каждом этаже. На первом этаже были две отапливаемые комнаты, а на втором - одна. В основном, как рассказывает Антонина Георгиевна Телепнева (Труфаново), жили внизу, наверху лишь летом спала молодежь. Хозяйственная часть (не сохранилась) примыкала к жилой по однорядной схеме и содержала внизу особую клеть для хранения ларей с зерном и мукой; здесь стоял и ручной жернов, а также был устроен ледник.

         Среди труфановских домов довольно много пятистенков, сейчас их девять: дома 6, 10, 15, 18, 19, 21, 28, 31, 32, - это четвертая часть всех существующих домов. Из них два сохранились фрагментарно: один (дом 6) почтиполностью разрушен, у другого (дома 10) разобрана одна из секций. При этом четыре пятистенка, т. е. чуть не половина, стоят в непосредственной близости от церкви. Почти все пятистенки (7 домов) имеют пятиоконный фасад, и пятая стена членит окна в соотношении 2:3. Один из домов, составляющих исключение, с двумя окнами на фасаде, - видимо, поздний; в другом, с разобранной секцией, сохранилась двухоконная часть, т.е., возможно, он тоже был пятиоконным. Были и двухконечные дома, на сегодня их два: дома 20 и 25, оба на Середке. В доме 20 утраченная хозяйственная часть располагалась вслед за вторым концом, по однорядной схеме.       Любимы труфановцами выступающие чердаки на трехскатных крышах: их 10. Из них лишь половина размещается на крышах пятистенков, остальные пять - на крышах обычных четырехстенных срубов.

         Два жилых комплекса сохранили дополнительные небольшие избы для проживания зимой, "зимовки": это дом 1 в Куклях и дом 22 на Середке. В доме 1 зимовка располагается  у двора перпендикулярно оси дома, образуя Т-образную схему застройки. В доме 22, существенно перестро-енном, зимовка вытянута и размещается вдоль оси самого дома, по однорядной схеме, но ее ось сдвинута к наружней стене дома; с противоположной стороны дома симметрично зимовке пристроены хозяйственные помещения, первоначальный облик которых сильно искажен позднейшими переделками.       В Труфанове долго сохранялись "рудные" или "черные"(т.е. с печью, топящейся по-черному) избы. Еще недавно был рудным уже упоминавшийся дом 16, сохранившийся с допожарных времен. У этого дома ныне разобрана его половина, включая сени, поэтому дымница оказалась на ставшей наружной стене дома. Это "Голышев дом", но сейчас  он "забелен", как говорит Клавдия Никитична Телепнева (Труфаново), т.е. топится по-белому. Она сообщает и о других рудных домах: "Михнов  дом недавно переделывался, лет десять назад, стоял пустой. У Митиных дом до сих пор черный, не переделан. К дороге рудный конец". Дом Митиных - это двухконечный дом 25.

         В доме 23 при сенях имеется горница, отделенная от них рубленой стеной.

         Большинство четырехстенных срубов в селе имеет четырехоконные фасады: их 13, но в Куклях фасады  почти всех домов трехоконные: их 5, а во всем Труфанове 6. Часть домов сохранила изначальные резные наличники на окнах, особенно интересные на домах 16, 18, 32, а иногда и ставни. Ныне 10 домов обшито.

         Особо надо сказать о школе (дом 14). Она строилась в начале XX века при участии деревенских мужиков. Это протяженное здание с очень большими окнами, ныне принадлежащее потомкам бывшего учителя, уроженцам Ожегова. Сейчас оно приспособлено под жилье.

 

 

Хозяйственные постройки

 

         Хозяйственные части домов сохранились плохо: они либо разобраны, либо сильно перестроены. Однако исследование на местности позволяет сделать вывод, что в большинстве случаев они примыкали к жилым по однорядной схеме. Ныне, видимо, лишь два комплекса более-менее сохра-нили изначальные хозяйственные части: дома 15 и 27. В доме 15 (план на рис.4) хозяйственная часть двухъярусная, примыкает к жилой по  однорядной схеме и представляет собой два отдельных двора-сарая разной ширины и высоты, смещенных относительно оси дома и относительно друг друга. Постройка заканчивается низкими хлевами. Крыши хозяйственных частей этого дома стропильные. В доме 27 хозяйственная часть одноэтажная, с выступающими с одной стороны от оси дома хлевами. В нижних этажах хозяйственных частей обоих домов сохранились двустворчатые ворота, ведущие во двор.

         Среди других построек в селе множество бань, отдельно стоящих сараев и укрытий для лодок. Особенно много их на берегу озера, но бани встречаются и за домами, стоящими на противоположной озеру стороне улицы, поодаль от него. Когда-то много было и амбаров. Об этих постройках рассказывает Клавдия Никитична Телепнева (Труфаново): "Бани - не у каждого дома. У одних была баня в хозяйственной части, где хлевы; там - котельная, стояли котлы с топкой. Потом в этом дворе колхоз овец держал. Иные просились в бани. Амбар почти у каждого был. Их было больше, чем бань. Там - засеки, лари стояли. Гумна отдельно стояли, группой, тоже чуть не у каждого. Гумен десять было".

         В Куклях, у леса, за домами, сохранилось одно гумно. По словам Ивана Васильевича Михнова (Труфаново), оно принадлежало деревенскому

 

 

Рис. 4. Планы построек с. Труфанова

(пунктиром указано направление конька кровли).

1 – жилая часть, 2 – сени, 3 – хозяйственная часть,

4 – хлев, 5 – засторонки.

 

Столяру Полуэкту, в деревне его звали Политоном. Это просторный сруб (план на рис.4) с широкими воротами на обоих торцевых фасадах (для устройства сквозняка при провеивании зерна), по сторонам которого рублеными стенами отгорожены камеры -"засторонки"- для складывания и хранения соломы. Солому хранили и на полатях под  потолком. Внутреннее устройство гумна сохранилось лишь частично, с одной стороны.

 

*   *   *

 

         Недалеко от Труфанова было еще одно поселение, располагавшееся напротив Челминского монастыря, на другом берегу озера Челминское. Это маленькая, в два дома, деревушка Пелла. О ней сообщает Анна Никитична Макарова (по-деревенски Борисова, в девичестве Михнова, 1908г.р., Лекшмозеро): "Пелла - напротив, через озеро, два дома. Жили - хозяин, Баталов, да рабочие у него. Шура Пельская переехала в Труфаново еще до войны. Дочка ее иныне живет в Новоселове". Рассказывает об этой деревушке и Клавдия Никитична: "Пелла - на другой стороне Челминского озера. Там видны столбики - остатки моста, там и деревня. Два дома в Пелле, потом Трифон – настоятель из Петрограда - там жил: дом одноэтажный, с галдореей*".

 

 

ДЕРЕВНИ НА БЕРЕГАХ МАСЕЛЬГСКОГО ОЗЕРА

 

         На берегах озера Пежихирье или, по-другому, Масельгского, в трех километрах друг от друга расположены две довольно большие, примерно равные деревни: Масельга иГужово, нанесенные на карту местности (рис.5). Они представляют собой не просто гнездо поселений, но единый архитектурно-природный комплекс, ядром которого была стоящая посередине между деревнями, на вершине самой высокой горы в округе, церковь св. Александра Свирского.

 

 

 

 

 

 

*) – Т. е. с балконом.

 

 

 

 

 

Рис. 5. Деревни Гужово и Масельга.

 

Деревня ГУЖОВО

 

         Гужово - это когда-то крупная деревня. В 30-е годыв Гужове помнят 30-35 домов и 130 человек. Ныне деревня нежилая, лишь некоторые владельцы домов приезжают на лето. Гужово, будучи базой расположения экспедиции, является наиболее исследованной деревней.

         По оценкам местных жителей, деревня возникла лет двести назад. Однако самые старые из выявленных построек поставлены в конце прошлого века.

         Когда-то в Гужове были огорожены не только все усадьбы и огороды, но и поля, и вся деревня в целом: дорога на Масельгу шла между двумя изгородями до самой Хижлахты и имела особое название: "Улица". Вот свидетельство об окружающей местности выросшего в деревне Михаила Петровича Первушина (1934 г. р., Гужово): "Улица - дорога на Масельгу после Креста и до Хижлахты. До Креста было широкое место - Огуменки, скотные дворы. С обеих сторон стояли изгороди, огораживающие поля да огороды. Перед Хижлахтой в изгороди были ворота, и начиналась полевая дорога в поля и в Вендизеро".

 

 

 

 

 

 

Графическая реконструкция

 

         Для Гужова сделана попытка реконструировать не только планировку, но и виды деревни с озера и с Хижгоры на начало 30-х годов (представлены на вклейках).

         Как представляется, такая реконструкция должна являться одним из исходных пунктов в составлении проекта развития комплекса поселений Гужово - Масельга, предпринимающегося ныне в связи с включением данной территории в состав Кенозерского Национального парка. При разработке графической реконструкции использовались следующие источники:

         1) данные натурных шагомерных обмеров существующих сооружений, а также оснований и следов несуществующих, с привязкой к стоящим постройкам, и фиксация взаимного расположения построек и природного ландшафта;

         2) сведения местных жителей, а также планы Гужова, составленные: - В. Д. Первушиным (1913 г. р.), при участии Ф. П. Шуйгина (1935 г. р.) и М.П.Первушина (1934 г. р., Гужово); - Л. И. Поповой (в девичестве Первушиной, по-деревенски Ершовой, 1914 г. р.) и ее сыном Ю. А. Поповым (1938 г. р., Лекшмозеро); - Б. Ф. Борзоноговым (по-деревенски Силихиным, 1934 г. р., Гужово); тот план носит очень приблизительный характер (из-за своей фантастичности) и применялся лишь для уяснения отдельных вопросов;

         3) опубликованные материалы: - краткие описания и две фотографии деревни - полная панорама с Хижгоры и частичный вид с озера, выполненные И. В. Маковецким (2) в ходе научной экспедиции 1952 - 1953 гг.; хотя И. В. Маковецкий застал деревню на стадии уже начавшегося разложения и упадка, тем не менее она еще сохраняла относительную целостность как общей пространственно-планировочной структуры, так и отдельных сооружений; - план и обмер фасада так называемого второго дома Ушакова деревни, выполненные В. П. Орфинским (3);

         4) краткая характеристика пространственной организации и композиционных особенностей архитектурно-природного комплекса поселений Гужово - Масельга, данная Ю.С.Ушаковым (4).

         К моменту начала настоящих исследований (1988 г.) в Гужове сохранилось 14 сооружений; 10 из них представляют собой остатки жилых домов разной степени сохранности, аостальные - хозяйственные постройки. По совмещенной план-схеме (рис.6), составленной по планам В.Д.Первушина и Л.И.Поповой, в 30-е годы в деревне насчитывалось 30 домов-дворов. В ходе работы составлено описание всех построек, бывших в деревне в начале 30-х годов, которое приводится в Приложении.

         В результате исследований и обобщения всех полученных данных разработаны план деревни Гужово с привязкой к рельефу местности (рис.7) и воспроизводимые на вклейках предположительные общие виды деревни с озера Пежихирье и с Хижгоры. При этом разные участки деревни восстанавливаются с разной степенью достоверности.

         Наиболее достоверна прибрежная часть деревни слева от дороги (дома 1-6, 13, 14). Здесь многие дома сохранились (2, 5, 6, 13, 14), от других удалось, хотя и

 

 

 

Рис. 6. Деревня Гужово. Совмещённый план-схема.

 

Рис. 7. Деревня Гужово.

частично, зафиксировать остатки нижних венцов (1, 3, 4). Большую информацию по этому участку дает фото И. В. Маковецкого, с помощью которого воспроизводятся даже отдельные хозяйственные постройки - баньки и амбары.

         Гораздо большей гипотетичностью обладает более удаленная от озера часть деревни. Если от дома 20 остались нижние венцы, что позволяет реконструировать с некоторой долей вероятности даже его общий облик, а местоположение домов 19 и 27 обозначается достаточно точно, то остальные дома (17, 18, 23, 24, 25) устанавливаются на местности весьма приблизительно, в основном исходя из оценки густоты застройки. Для домов 19 и 28 дополнительную информацию дает фото И. В. Маковецкого.          Реконструкция прибрежной части деревни справа отдороги облегчается учетом рельефа местности. Дома здесь располагались на трех всхолмлениях, террасами спускающимися к озеру.

 

 

Планировка

 

         По своей пространственно-планировочной структуре Гужово неоднородно, в нем можно выделить три части. В прибрежной части слева от дороги (дома 1-7, 13, 14) выявляется наибольшее формирующее значение озера. Изрезанность берега и сложность рельефа местности слегка сбивают строгую линейность построения домов, однако почти все они (в том числе дом 14 в первоначальном варианте) развернуты своими главными фасадами к озерной глади. Дома1-7 составляют первый ряд, дома 13,14 - второй; прибрежно-рядовая планировка этой части деревни просматривается достаточно явно. Также и дома 27-30, обращенные фасадами к озеру, можно рассматривать как третий порядок прибрежно-рядового ядра деревни.

         Другая прибрежная часть - справа от дороги (дома 8-12, 15, 16) - не имеет столь четко выраженного порядка. Ее организация более хаотична, связь с озером несколько затушевана. Ориентация фасадов здесь произвольнее и, скорее, подчинена рельефу местности. В этой части больше поздних домов, некоторые из них перестраивались с изменением пространственной ориентации.

         Третья часть деревни - более удаленная от озера, вытянувшаяся перпендикулярно озерному берегу вдоль дороги. Ее дома (17-26) как бы составляют улицу. Однако эту планировку нельзя определить как уличную, так как большинство домов стоят вдоль дороги, как бы не теряя своей связи с озером (особенно дома 19, 21).

         Древним ядром деревни предполагается ее центральная часть - там, где дорога выходит на берег озера. Рост деревни происходил в трех направлениях: по берегу в противоположные стороны и вглубь от озера по дороге. Причем прежде всего развивалась и быстрее исчерпала возможности своей застройки прибрежная часть слева от дороги. Здесь располагаются самые старые и большие дома, все они построены в дореволюционный период. Здесь же и самая упорядоченная пространственно-планировочная структура в деревне: видимо, дома быстро, один за другим, пристраивались друг к другу. Быстро шел рост деревни и вдоль дороги, где дома взобрались на вершину холма; за ним – уже более поздние дома. Процесс роста деревни по правой от дороги стороне берега происходил неравномерно: дома ранние и более поздние встречаются здесь вперемежку.

 

Дома

 

         Общий облик деревни определяли крупные дома, которых было большинство. Самые большие из них - дома 2, 3, 4, 5, 9, 10, 12, 14, 20. Среди них два дома (5 и 9) были двухэтажными. Остальные (2,  12, 14, другие не сохранились), как правило, стояли на высоких подклетах, в кото-рых устраивались хозяйственные помещения. Почти все дома представляли собой сложные и в композиционном отношении целостные комплексы с развитыми хозяйственными частями, включающими помещения для скота (двор и хлев) и для запасов кормов (сарай); хозяйственная часть соединялась с жилой упорядоченными связями. Преобладали дома, в которых такая связь осуществляется по однорядной схеме, когда хозяйственные помещения пристраиваются за жилыми вдоль одной оси и часто подводятся под единую двухскатную кровлю. Таких домов насчитывалось, по крайней мере, пятнадцать: 4, 6, 7, 8, 9, 10, 12, 14, 16, 18, 19, 20, 21, 22, 26, причем некоторые из них имели расширенную (4, 20) или повышенную (10) по сравнению с жильем хозяйственную часть.

         Несколько менее были распространены дома с двухрядной раздельной связью. Их было четыре: дома 1, 2, 3, а до перестройки, видимо, и дом 14. В этом случае хозяйственная постройка возводилась отдельным блоком, сто-ящим параллельно жилому и перекрывающимся самостоятельной двухскатной кровлей.

         Прекрасный образец такого дома-двора представляет собой  дом 2, жилая часть которого дошла до нас без существенных изменений, а хозяйственная, как уже упоминалось, обмерена и воспроизведена В.П.Орфинским. Этот дом (рис.8,9) привлекал внимание своими крупными размерами и масштабом даже и в той, еще живой и развивающейся деревне. Протяженность, пропорциональный строй и массивность его объемов, прорезанных небольшими, высоко поднятыми и лишь слегка оживляющими пространство фасадов окнами с изысканными наличниками, создавали весьма монументальный и внушительный облик. До 1990 г. на северном фасаде этого дома сохранялись остатки бревна-замка между жилым и хозяйственным блоками.

         Существовал в  Гужове и третий тип композиционного построения дома-двора: "кошелем", или со слитной двухрядной связью, при которой хозяйственные постройки располагаются сбоку от жилых, но весь комплекс перекрывается разноскатной, асимметричной, над хозяйственной частью более пологой кровлей с общим коньком. Таких дома тоже четыре: 5, 15, 23, 24. Единственный из них сохранившийся - дом 5 - до своей перестройки мог рассматриваться как дом-двор как бы "урезанным кошелем", поскольку жилая его часть превосходила по длине хозяйственную. Но не исключено, что это был дом-двор "глаголем": двор располагался сзади и сбоку от жилья. Дом 5, бывший в30-е годы двухэтажным, поныне сохранил свой жилой этаж фактически в неизменном виде. Его точно найденные членения и соотношения стен и оконных проемов с сохранившимися наличниками и ставнями вполне уравновешены, "спокойны" и гармоничны.

         Дома-дворы с поперечной Т-образной связью, когда хозяйственная часть пристраивается перпендикулярно боковой стене жилой части, видимо, не получили распространения в Гужове.

         Организация жилой части домов тоже была различной. (Некоторые современные планы приведены на рис. 10.) Чаще всего жилье строилось по двухчастной композиционной схеме и состояло из собственно избы и сеней в виде узкого поперечного коридора, через который попадали в избу с улицы. Именно при такой организации связь жилых и хозяйственных помещений делалась однорядной, так как в этом случае самым естественным решением было присоединение двора к свободной стене сеней (дома 6, 9, 10, 13).    Дополнительными помещениями, связанными с усложнением

 

 

 

Рис. 8. Второй дом Ушакова в д. Гужово

(северный фасад; план жилого этажа).

 

 

 

 

Рис. 9. Второй дом Ушакова в д. Гужово

(восточный фасад).

 

 

 

Рис. 10. Планы домов в д. Гужово.

1 – жилая часть, 2 – сени, 3 – хозяйственная часть,

4 – хлев, 5 – клеть для хранения зерна.

 

крестьянского быта, были горницы - летние помещения без печи. Как правило, они были меньшего размера, чем основная изба, и имели окна в одну сторону. Расположение горницы может быть различным: между сенями и двором (дома 4, 20), между сенями и избой и в задней части сеней (дом 7). Но наиболее логически завершенный тип жилья с горницей - это пятистенок, представленный домом 21. Здесь изба отделяется от горницы продольной стеной - перерубом. Этот дом (а возможно и дом 25) имел четырехскатную кровлю.

         Самые большие дома - двухконечные - строились, как правило, по трехчастной схеме (дома 1, 2, 3, 15, 23, 24 и до перестройки дом 4). Жилая часть таких домов состояла из двух равноценных изб с одними общими сенями между ними. Обычно у них оставалась свободной от окон лишь одна боковая стена, через которую и осуществлялась двухрядная (раздельная или слитная) связь с хозяйственными постройками. Домов с наиболее сложной композиционной схемой жилья - "пятистенок-крестовик", когда изба разделяется дополнительными поперечными стенами на четыре комнаты, в Гужове не зафиксировано. Отсутствуют и светелки - дополнительные жилые помещения, устраиваемые на чердаке. Лишь поздние дома (7, 12) имеют чердачные окна.

         Таким образом, основой гужовского дома служил четырехстенный сруб, в котором располагалась изба, как правило, с четырьмя окнами на главном фасаде (дома 2, 4, 5, 6, 9, 12, 14, 19 и др.). Не исключено, что этот фасад имел определенный размер, примерно равный 8 метрам и составлявший некий модуль. На боковых стенах избы могло размещаться до трех окон. Возможно, что и по высоте главные избы имели определенный "стандарт" - 20 венцов (дома 2, 14 и др.).

         Система кровли - самцово-слежная, включающая, возможно, тоже "стандартные" 5 рядов слег (дома 2, 7, 14).Такие конструктивные элементы кровли как курицы, потоки, охлупни ныне почти вовсе не сохранились. Только удомов 2, 7 частично остались массивные охлупни, а у домов 2, 14 - фрагменты куриц. Зафиксировано, что в кровле дома 2 вместо потока по курицам лежала широкая доска, на которую и опирался кровельный тес. Видимо, такая конструкция кровли была здесь традиционной. Поздние дома имеют стропильную конструкцию. Среди декоративных элементов сохраняются резные наличники окон - довольно разнообразные, а также консоли нескольких вариантов рисунка. Причелины не сохранились.     Сообщают, что несохранившиеся дома 4, 19 были рудными - отапливались по-черному, "рудными" печами. И на фото И. В. Маковецкого у дома 4 видна резная дымница. Удаление дыма из рудной избы осуществлялось с помощью дымоволоков, следы которых зафиксированы в обоих концах сохранившегося дома 2, хотя сейчас каждая изба дома отапли-вается белой печью. Проделанные стенные дымоволоки заложены, а установленные когда-то в сенях прямоугольные дощатые дымницы, от которых видны врезные пазы, разобраны. Зафиксированная конструкция дымоудаления относится к чисто русскому способу. В доме 2 она ни разу не использовалась, так как на дымоволоках и на канале дымницы нет следов копоти, что свидетельствует об изначальности отопления по-белому. Видимо, решение изменить способ отопления пришло во время строительства дома. В связи с этим было изменено и положение потолка в доме: он был опущен на два венца.

         Из отдельно стоящих хозяйственных построек в Гужове сохранились "каретник" - сарай для хранения различных видов повозок - при доме 5, две бани и амбар. Небольшие амбар и банька, стоящие при доме 12, рублены в лапу и перекрыты самцово-слежными кровлями. Амбар, обладающий мощным дверным косяком, В.Д.Первушин называет самым старым сооружением деревни: он много раз переносился с места на место.

 

Деревня МАСЕЛЬГА

 

         Масельга - некогда довольно крупная деревня, ныне нежилая. К началу 30-х годов в ней указывают около 30 домов, в которых проживало 130 человек. До 1989 г. сохранялись остатки 11 жилых домов (1, 2, 4, 5, 13, 14, 19, 21, 22, 25, 26); один из них (дом 14) полностью перестроен в 1992 г. и один (дом 19) ныне находится в стадии реконструкции. Сохранялось и 5 хозяйственных постро-ек: 2 бани и перестроенный в баню амбар, а также 2 сооружения, использовавшиеся в колхозное время в качестве складов. Хозяева некоторых домов приезжают на лето. План деревни (рис.11) составлен со слов Василия МакаровичаСолодягина (по-деревенски Рыбина, 1923-1989, Масельга).

         Масельга расположена необычайно живописно, занимая один из самых высоких береговых холмов, где озеро приобретает наибольшую широту. Жилые и хозяйственные сооружения расположились, на первый взгляд, беспорядочно,

 

 

Рис. 11. Деревня Масельга.

 

несколькими ступенями на крутом склоне. Отсюда открывается захватывающая панорама на озерную гладь, заливы и острова и тянущиеся до самого горизонта леса, ранее перемежавшиеся с полями и лугами.       Современная Масельга располагается за горой Селище. Это уже ее второе местоположение: ранее она находилась несколько ближе к Лекшмозеру. Перенесение поселения связано, как рассказывают, с провалом одного из домов в образовавшуюся пустоту в горе. В детстве Алексей Александрович Ушаков (Масельга) встречал на старом месте деревни, где у них были огороды, остатки бревен. Алексей Александрович вспоминает также рассказ своего крестного Арсентия Афанасьевича Солодягина о некоем первопоселенце деревни, которого жившая в те времена в округе чудь белоглазая два раза захватывала в плен.

 

Планировка

 

         В начале 40-х годов в деревне было 26 домов. Почти все из них расположены непосредственно у Масельгского озера. Только два дома (25, 26) стоят особняком, в некотором отдалении, на берегу озера Худого. Раньше поблизости располагались гумна. Это, как объяснила Нина Макаровна Смолко (в девичестве Солодягина, по-деревенски Рыбина, 1931 г. р., Лекшмозеро), было удобно в случае пожара, так как стоящие в стороне дома могли служить пристанищем для погорельцев. А Вера Яковлевна Варакина (в девичестве Патракеева, по-деревенски Оськина, 1931 г. р.,Архангельск) на вопрос, почему ее дядя выбрал это место для дома, в письме отвечает так: "Место это неглухое было, и от деревни близко - ведь тут были все постройки: от самого коньшиного дома были гумна, где зерно молотили. И потом лес возить ближе, и озеро рядом, не в гору воду носить". Можно предположить, что эти два дома являлись выселком, ибо к моменту их строительства в самой деревне удобного места для новых домов уже не оставалось. Этот выселок мог стать впоследствии ядром новой деревни.    На планировочную структуру основной части деревни оказали влияние несколько факторов:

         1) близость озера,

         2) наличие проходящей через деревню дороги из Лекшмозера в Гужово,

         3) повышенная усложненность рельефа.

Деревня стоит не на вершине холма, где есть обширные ровные площадки, а на его довольно крутом южном склоне,стремясь, видимо, защититься от холодных северных ветров. Это ограничило выбор мест для размещения домов и во многом определило их ориентацию. Так, дома 14-17 ставились как диктовалось рельефом местности: крутизна их местоположения обусловила постановку вдоль берега озера.Дома, расположенные на террасе склона (2-4,7-13) или в низине (18-23), где была возможность выбора в ориентации постройки, стоят перпендикулярно озеру. Из 16 таких домов 13 ориентированы на озеро, и только 3 (дома 2, 8, 10) стоят к нему задними фасадами; причем только два последних можно связать с проходящей через деревню дорогой. На дорогу развернуты фасады еще 5 домов (4, 13, 18, 21, 22), на положение которых ее влияние совпадает с влиянием озера. Таким образом, определяющим фактором планировочной структуры деревни все-таки видится озеро.

         Кроме лекшмозерско-гужовской дороги, из деревни выходили дороги к Макарьевскому монастырю, а также на Порженское и Думино. Раньше вокруг всей деревни - от озера к озеру и в лесу - стояла ограда от скота.

 

Дома

 

         В Масельге встречались разные по размеру дома: маленькие, в два окна на фасаде (их 2), средние, с трехоконными фасадами (их 7) и большие, составляющие преобладающее большинство домов. Но среди больших Василий Макарович выделял такие, которые он называл "больше большего, большеханскими". На их фасадах он указывал по пять окон: это дома 1, 9, 11, 16, 18, 20 и дом 6; причем только последний он характеризовал как пятистенок, т. е. ,по его сведениям, все остальные дома с пятиоконными фасадами являлись четырехстенными срубами. К сожалению, ни один из них не сохранился, а в других деревнях подобного явления не зафиксировано.    Большинство домов в Масельге были одноэтажными, но было и два двухэтажных дома. Один из них – сохранявшийся до 1990 г. так называемый "дом Харичевых" (19). Также, как рассказывал Василий Макарович, два жилых этажа имел не сохранившийся дом 18, стоявший рядом. Нижний его невысокий этаж использовался для проживания зимой. В деревне стояло четыре двухконечных дома: 4, 11, 16, 19. По некоторым сведениям, был двухконечным и дом, стоявший на месте современного маленького домика, хозяином которого в 1989 г. был Алексей Александрович Ушаков. Ранее он принадлежал Григорию и Матрене Рыбиным и стал двухконечным в результате перестройки, произведенной из-за постоянных ссор снох Рыбиных у одной печи.

         До 1990 г. дом 22 сохранял консоль, на которой была вырезана дата "1892". К сожалению, консоль не была зафиксирована, а ныне этот дом разрушен. Некоторые особенности имеет и дом 25: его фасад, хотя на нем и вырублено три окна, является фактически четырехоконным, так как четвертое окно не прорублено, но место для него оставле-но.

         Ныне лишь один из домов - дом 5 - сохранил небольшую хозяйственную часть. По рассказам, раньше в Масельге встречалась планировка дома-двора по однорядной схеме (дома 1, 2, 5, 6, 14, 21, 22, 25, 26), а также и по двухрядной (дом 11, а вероятно, и другие двухконечные дома).

         Многие дома имели разной высоты крыльца, на которые вели одна, две или более ступеней. Из сохранившихся встречаются как необшитые, так и обшитые крыльца с линией входа либо перпендикулярной, либо параллельной стене дома.

         Крыши большинства домов были двухскатные, самцово-слежной конструкции. А дом 2 и поныне сохранил остатки куриц с западной стороны. Но встречаются и трех-, и четырехскатные крыши (дома 6, 18, 19, 21). Они были стропильной конструкции и, по словам Василия Макаровича, на-зывались "плановыми"; иначе говорили, что "сарай закрыт на план". Василий Макарович отмечал и два дома с односкатными крышами (дома 3, 12), которые он называл "безверхими". Дворы этих же домов были крыты хвоей (дом 3) и соломой (дом 12).

         В Масельге 11 хозяев имели отдельно стоящие амбары. Довольно много было и бань, стоящих у воды. Особенностью Масельги является то, что картофель здесь хранили чаще всего не в подвалах и подпольях, а в специально вырытых в склоне горы ямах; они указываются у 9 хозяев. Также в ямах иногда хранили и репу. Зафиксирован в Масельге – у дома 18 - и 1 ледник.

         В современной Масельге все дома отапливаются по-белому. Но еще на памяти Василия Макаровича было многорудных изб. По-черному отапливались несуществующие ныне дома 1, 9, 10, 15, 20, 23, 24. Но постепенно шел переход к отоплению по-белому: почти во всех двухконечных домах (4, 11, 16) один  конец (как правило, более старый) имел рудную печь, а другой отапливался по-белому. Рудная печь была заменена на белую и в доме 9.       В Масельге, помимо кирпичных, особенно много было глинобитных, на деревянном основании печей; они имелись в домах 1, 4, 15, 20, а дом 26 и поныне отапливается глинобитной печью. Но клали и кирпичные печи, которые сохранились в домах 10, 17, 19.

 

 

ДЕРЕВНИ ВОКРУГ ДОЛГОЗЕРА

 

         Вокруг озера Долгое, в непосредственной  близости друг от друга - на расстоянии трех-четырех километров – располагаются три входившие в одно долгозерское общество деревни: Думино, Ожегово и Ольсиевская или, по-другому, Алексеевская, нанесенные на карту местности (рис.12). Раньше все они были объединены визуальными пространственными связями, и каждая была видна из других. Теперь, когда поля заросли лесом, эти связи стали прерываться.

 

Деревня ДУМИНО

 

         Думино - самая крупная из долгозерских деревень. Она же и самая отдаленная от волостного центра деревня. Хотя в ней и нет постоянных жителей, эта деревня числится жилой: в ней прописан Михаил Тимофеевич Константинов (1931 г. р., Думино), который, будучи охотником, во время охотничьего сезона живет в своем доме и платит за него страховку.  Деревня Думино расположена на возвышенном холме в окружении трех озер: Черного, Долгого и Лобозера. От ближайшего Черного ее отделяет "Священная роща", где находится кладбище, а раньше была и церковь. На кладбище, в разных его частях, хоронили жителей как Думина, так иОжегова. Вековые сосны и ели рощи, прекрасно просматриваясь со всех окрестных озер и полей, являлись организующим началом всей округи. Они и сейчас видны за многие километры.

         Деревня, в отличие от всех других лекшмозерских поселений, стоит не на самом берегу озера, а в некотором отдалении от него. По этому поводу современные ее обитатели

 

 

 

Рис. 12. Долгозерские деревни.

 

рассуждают примерно так: "И что за мудрецы так деревню поставили - не на озере?" Лишь Алексей Петрович Басов (1930 г.р.), выросший в Ожегове и живущий там летом и поныне, рассказывает, что деревня стояла у двух родников, которые позже "ушли"; при нем о них уже помнили только старики. С севера и с юга от деревни в глубоких оврагах протекают ручьи.

 

 

Планировка

 

         До настоящего времени в деревне сохранилось лишь 12 домов. Со слов Лидии Тимофеевны Осиной (1932 г. р., Думино) и Михаила Тимофеевича Константинова составлен  план деревни на конец 40-х годов (рис.13), насчитывающий 46 домов. А по сведениям Анны Ивановны Курминой (1922 г. р.,Лекшмозеро), в 30-е годы и в войну в Думине было до 60хозяйств. Дома располагались в пять рядов, между которыми проходили улицы. Фасады домов ориентировались, как правило, на улицу (дома 1, 2, 8, 9, 10) и на церковь (дома 12, 13, 14, 15, 35, 38). Были дома, ориентированные вдоль улицы (4, 5, 11, 12).

         Через Думино проходило две крупные дороги, по которым можно было проехать на телеге, а также существовали пешеходные дороги и тропинки. К ним также обращены фасады некоторых домов (5, 6, 7, 32). Как видно из плана, Думино имело многоулочную, близкую к квартальной форму поселения.

         Из множества существовавших раньше бань сохранилась одна. Вторая баня, сколоченная из досок, - поздняя. Поодаль, с востока от деревни, стояли гумна. Ныне в Думине есть несколько маленьких выносных кухонь, некоторые с печами, используемыми как для приготовления пищи, так и для сушки рыбы. Здесь их называют "поваренками" или "поварнями". Все они - изобретение "дачников", приезжающих в деревню на лето из других мест, и появились не ранее 60-х годов. Есть в деревне и один колодец - "вьюшка", крытый. Помимо него, воду берут и из озера.

         Ограды вокруг всей деревни не было, огораживались только усадьбы и поля.

 

 

 

 

Рис. 13. Деревня Думино.

 

Дома

 

         Самые старые дома были построены, видимо, не ранее XX века, ибо Лидия Тимофеевна передает рассказ своей матери о том, что в 1904 г. в деревне был сильнейший пожар, во время которого сгорело почти все. В деревне было два (дома 3, 12 - сведения М. Т. Константинова) или три(дома 3, 12, 16 - сведения Л. Т. Осиной) двухэтажных дома. Дом 3 - дом Осинина - был куплен Михаилом Тимофеевичем примерно в 1975 году за сорок рублей у потомков прежних хозяев, которые уехали в Колодозеро. Раньше это был очень большой трехчастный комплекс, состоящий из избы и сеней, выполненных конструктивно единым срубом, и двора. На втором, главном этаже изба освещалась восемью окнами (четыре из них на лицевом фасаде). В средней части, помимо сеней, видимо, располагалась горница, о чем свидетельствуют два окна на втором этаже. Развитая хозяйственная часть примыкала к жилой по однорядной схеме. По рассказам и сохранившейся у Михаила Тимофеевича фотографии части дома, а также натурным исследованиям восстановлен внешний вид дома (рис.14).

         После 1975 года двор, находившийся в аварийном состоянии, а затем и сама жилая изба были пущены на дрова за ненадобностью, а средняя часть перестроена: сняты два верхних венца, изменена ориентация фасада и конструкция кровли, подняты на один венец окна, однако, до сих пор украшенные первоначальными резными наличниками.

         На вопрос, зачем прежний хозяин строил такой большой дом, и была ли в нем нужда, Михаил Тимофеевич отвечает: "Какая нужда! Достаток был, вот и строил. А сыновей-то - всего двое было".

         От второго двухэтажного дома (12) - дома Сухаревых - сохранилась полностью жилая часть (рис.15, 16). Она имеет трехчастную структуру: изба в шесть окон (четыре из них на главном фасаде), отапливаемая на каждом этаже белой печью, сени с лестницей на второй этаж (с одним окном) и дополнительные помещения - жилые на втором этаже и кладовые на первом. Конструктивно жилая часть состоит из двух срубов, приставленных друг к другу и скрепленных между собой при помощи сохранившегося бревна-братчины поверх наружных сторон сеней. Первоначально дом Сухаревых представлял собой комплекс с двухрядной раздельной связью. Его хозяйственная часть, располагавшаяся отдельным блоком, параллельным жилому и соединенным

 

 

Рис. 14. Жилая часть дома Осинина в Думино.

Реконструкция. Западный и южный фасады.

 

 

 

 

Рис. 15. Дом Сухарева в д. Думино

(западный фасад; разрез; план 1 этажа; план 2 этажа).

 

 

 

 

 

 

Рис. 16. Дом Сухарева в д. Думино

(северный фасад; разрез).

 

с ним двухэтажным переходом, ныне не сохранилась. По такому же типу связи жилой и хозяйственной частей был построен и дом Морозовых (39, не сохранился).

         Композиционная структура третьего двухэтажного дома(16) не выявлена. По М. Т. Константинову, это был одноэтажный дом на высоком подклете.

         Преобладающая часть думинских домов была одноэтажной.

         Во всей деревне лишь у одного дома 10 сохранилась хозяйственная часть: широкие ворота ведут во двор, над которым находится сарай. За двором, также по оси дома, располагаются низкие хлевы. Именно по такой композиционной схеме строилось большинство думинских домов. У всех других сохранившихся построек хозяйственные части ныне разобраны. При некоторых существуют небольшие пристройки для хранения дров и различных хозяйственных орудий.

         Были в деревне и двухконечные дома: 12, 18, 26, 30, 33, 35, а также и один дом-пятистенок (34).

         Выявляется, что большие дома имели четыре окна по главному фасаду (дома 1, 3, 4, 9, 12), но было много домов с трехоконными (дома 5,  8, 10, 11) и даже двухоконными (дома 2, 6, 7) фасадами. На фронтонах иногда встречаются чердачные окна.

         Обшитых домов в деревне нет, что, видимо, объясняется отсутствием постоянных жителей. Многие существующие дома имеют различные по высоте (в зависимости от уровня пола в доме) крыльца, располагающиеся как вдоль стены, так и перпендикулярно ей.

         Ныне во многих домах есть подвесные потоки, сделанные в основном из горбыля. Располагаются они под крышей крыльца или под крышей дома со стороны крыльца. Снабжены ими и бани.

         Отдельные дома (планы некоторых - на рис.17) имеют свои характерные особенности. Так, на фронтоне дома 1 раньше был балкон, так как сохранились выступающие консоли, на которые он мог опираться. В доме 10 нетрадиционно решена жилая часть: площадь избы увеличена за счет сеней, которые занимают лишь часть ширины дома. При этом доме до 1991 г. сохранялась конюшня со стаями, рубленными в лапу с выпуском, и ограждениями для корма. На кровле сарая этого дома еще читаются остатки отгнивших куриц. На доме 6 сохранился охлупень, вырубленный из цельного бревна. В домах 4, 7, 12 имеется подшивной потолок из накладных калеванных досок. В доме 11 перед печью висят "грядки", на которых

 

 

Рис. 17. Планы домов в д. Думино.

1 – жилая часть, 2 – сени, 3 – хозяйственная часть,

4 – хлев, 5 – крыльцо, 6 – стаи,

7 – ограждения для корма.

 

сушили сети, в нём также сохранились полати.

         Сохранившиеся печи топятся по-белому. Л. Т. Осина помнит лишь одну рудную избу - дом 28.

 

 

Деревня ОЖЕГОВО

 

         Ожегово - небольшая деревня, расположенная непосредственно на берегу озера Долгое, примерно в 3,5 километрах от Думина.

         Эти поселения связаны между собой дорогой, раньше проходившей по открытой местности. Вблизи, по противоположному берегу озера, проходит основная дорога из Масельги в Думино, но здесь через озеро существовал сокращавший путь перевоз.

         Ныне деревня нежилая: в ней нет постоянных жителей. Вплоть до 1991 г. сюда в свой дом на лето приезжала Лидия Николаевна Горюнова (в девичестве Басова, 1911-1992) - старейшая жительница деревни. Летом бывают и некоторые другие уроженцы Ожегова, чаще всех Алексей Петрович Басов (1930 г.р.), охотник и рыболов.

         Со слов этих ожеговцев и составлен план деревни 30-40-х годов (рис.18).

 

 

Планировка

 

         На сегодня в деревне осталось 8 построек: 5 частично сохранившихся жилых домов, недостроенный дом, баня и амбар. Евдокия Филипповна Басова (1912 г.р., Лекшмозе-ро), проведшая в Ожегове детские годы, вспоминает здесь 7 домов, столько же указывает и Алексей Петрович. А по словам Лидии Николаевны, в деревне было 14 дворов, в которых жили в общей сложности 75 человек.

         Ожегово расположено на невысоком холме, который полого спускается к озеру и слегка вдается в глубь него. Часть домов деревни стоит у самой воды и своими фасадами обращена к озеру и одновременно "на лето". Другая часть образует улицу, вытянувшуюся перпендикулярно береговой линии, застроенную с двух сторон и ведущую на вершину холма, где располагалась часовня. Все дома этой  части ориентированы фасадами на улицу, которая за пределами деревни переходит в дорогу на Думино,

Рис. 18. Деревня Ожегово.

на Макарий. Таким образом, Ожегово имеет смешанную форму поселения: Прежде существовавшая третья часть домов выстраивалась в ряд фасадами на юг, частью вдоль заросшей ныне дороги на Порженское и прибрежно-рядовую в приозерной части, уличную - в средней и рядовую "на лето" в последней части.

         Возле домов располагались амбары, а бани жались к воде. Особняком за деревней стояли гумна. Вне деревни, по дороге на Думино, была кузница. Вспоминают в деревне один колодец -"вьюшку"; следы его читаются на вершине холма возле дома 5. Вокруг всей деревни и вдоль  дорог шла ограда из косых жердей. Отдельные усадьбы не огораживались, так как огородов у домов не было.

 

 

Дома

 

         Дома в Ожегове неоднократно перестраивались в связи с частыми пожарами: как рассказывала Лидия Николаевна, с 1914 по 1921 гг. в деревне было три пожара. Однако Алексей Петрович утверждает, что все дома - старой постройки, чуть ли не прошлого века, по крайней мере, "дома после революции не строили". Видимо, последний раз деревня отстраивалась сразу после пожара в 20-е годы. Впоследствии строительство было прекращено. Исключение составили два дома: дом 6, который строил в 30-е годы Иван Иванович Басов для своих сыновей; его строительство было прервано из-за угрозы быть записанным в кулаки как владельцу двух домов; также дом 2 - нынешний дом Алексея Петровича, поставленный в 1949 г.; он собран из старого двухэтажного дома, купленного в соседней деревне Наволок.

         Все сохранившиеся дома одноэтажные, на невысоком подклете. Двухэтажных домов,  по свидетельству Алексея Петровича, не было вообще. Несмотря на то, что все дома имеют четырехоконные главные фасады, их размеры невелики. Ни один из домов не сохранил своей хозяйственной части: все они либо разобраны, либо сильно перестроены. А небольшой двор у А. П. Басова, как и сам дом – поздней постройки. Все хозяйственные части пристраивались к жилым по однорядной схеме, иных композиционных решений дома-двора здесь не зафиксировано.

         Часть домов (1, 2) состоит из избы и сеней, выполненных единым срубом. В других (домах 4, 5) избы срублены отдельно от сеней. Причем в доме 5 (план - на рис. 19) сени конструктивно объединены с дополнительным жилым помещением - горницей, они отделяют ее от избы; здесь же располагается проход в хозяйственную часть, которая была пристроена далее вдоль оси дома.

         Наиболее интересен самый большой в деревне дом 3 -дом Василия Ивановича Басова (план - на рис.19). Хотя он сохранился не полностью, обследование его частей и остатков оснований позволило представить общий облик этого весьма впечатлявшего когда-то сооружения. Изба и примыкающая к ней горница выполнены единым срубом, а сени и составлявшая с ними конструктивное целое хозяйственная часть присоединялись к жилой по однорядной схеме. Сохранившаяся горница этого дома имеет спаренное окно. От хозяйственной части остался лишь столб, поддерживавший второй этаж (сарай). С одной стороны на столб навешивались ворота, а с другой "в заплот" вставлялись бревна стены двора. Судя по высоте столба, хозяйственная часть была выше жилой. Перпендикулярно оси дома ко двору (что, возможно, обуславливалось рельефом местности) примыкал еще один маленький двухкамерный бесподклетный сруб-"зимнюха", который своим коньком кровли подходил под свес кровли двора. Сени зимнюхи имеют две двери: во двор и на улицу. Привлекает внимание дверь на улицу: она сплочена из широких досок с отобранными четвертями и обрамлена массивным косяком, откосы которого не обработаны, как обычно, калевками. На этом доме сохранились резные причелины из двух досок, наложенных друг на друга.

         На вопрос, какой дом в деревне был самым красивым, интересным, видным, Алексей Петрович указывает на дом 4: он имел декоративный балкон перед чердачным окном, от которого остались только консольные выпуски. Этот дом единственный сохранил очень выразительные резные наличники. У остальных домов наличники проще: из досок, обработанных калевками; некоторые имеют навесы.

         Дома 4, 5 имеют самцово-слежную конструкцию кровли, причем дом 5 сохранил остатки куриц и часть охлупня, вырубленного из цельного бревна. У остальных домов кровли стропильные, а фронтоны домов 1, 3 зашиты досками "в елку". Кровля дома 6 - трехскатная. Дом 2 обшит целиком в 80-е годы.

         Все дома отапливаются по-белому, однако еще на памяти Алексея Петровича дом 4 был рудным.

         Примечателен единственный сохранившийся амбар, стоящий при доме 1 Л. Н. Горюновой. Вероятно, это - старейшее сооружение деревни: ему, по словам Алексея Петрови-ча, "точно больше ста лет". Это маленький двухкамерный сруб, перекрытый самцово-слежной кровлей. Единственный его проем - дверной - обрамлен чрезвычайно массивным

 

 

Рис. 19. Планы домов в д. Ожегово.

1 – жилая часть, 2 – сени, 3 – хозяйственная часть,

4 – горница, 5 – зимнюха.

 

для такого сооружения косяком со слегка скругленными углами (рис.20), верхняя перекладина которого украшена врезным рисунком килевидной формы.

         Стоящая при доме 2 баня, наоборот, сооружена лишь в 50-е годы из ранее использовавшегося материала.

 

*   *   *

 

         Третье долгозерское поселение – Ольсиевская (Алексеевская) - было расположено на противоположном Ожегову берегу озера. По словам местных жителей, оно состоит из трех совсем маленьких, по пять-семь домов, деревушек: Наволок, Курмино, Херново. Об их взаимном расположении рассказывает Евдокия Филипповна Басова (Лекшмозеро): "От Масельги едешь, на наволок выезжаешь - сначала Горне. Это - Наволок, Алексеевская. Через перелесок - Курмино. Потом полем пустошь, и Херново. Все они- деревня Алексеевская". Ныне эти деревни буквально стерты с лица земли: не осталось никаких остатков построек, место деревень используется под покосы. Лишь купы деревьев и заросли кустарников еще указывают на положение стоявших когда-то домов.

 

 

Деревня ВИЛЬНО

 

         Вильно - маленькая деревушка на берегу одноименного озера, ныне нежилая, хотя хозяева некоторых домов приходят летом на несколько дней из ближайших деревень.

         Анастасия Ивановна Макарова (1909 г. р.,Лекшмозеро), вышедшая в Вильно замуж в 1935 г. и прожившая там двадцать четыре года, рассказывает, что в деревне было десять домов, но называет восьмерых хозяев: Тяпнин, Гнездов, три семейства Третьяковых, Макаров (свекор Анастасии Ивановны), Тяпнин (видимо, другой хозяин из Тяпниных), Кожевников. Примерно столько же домов указывает в Вильно и Пелагея Федоровна Третьякова (1905 г. р., Лекшмозеро), жившая в деревне также в замужестве: "Десять - одиннадцать хозяев. Жили хорошо, дружно. Хо-зяйства были крепкие".

         Анастасия Ивановна передает легенду об основании деревни: "Поселились перво разбойники в Вильно, на этот остров. Первые фамилии - Третьяковщина. Стали жить, стали приходить приемыши: Макаровы, Тяпнины, Гнездовы, Наследниковы, Кожевниковы. Бабка Дуня показывала у Кот- ручья

 

 

 

Рис. 20. Косяк двери амбара в д. Ожегово.

 

на берегу бревно, в нем пять ступ. В бревне пять лунок выкокшено - в них толкли платья, когда белье полоскали. Это - от них, от разбойников. Это место называлось: Пожарище. Это у дома Третьяковых, на усадьбе. Там пахали мы сколько годов! А один год - в войну, наверно -выпахали мешочек, там деньги. А бабка говорит, там когда-то был дом, где мы нашли клад. Выпахали  килограмм пять, больше пятаков. Разделили деньги по детишкам, ребята все и растаскали. Пятаки - с Екатериной I, Екатериной II, и еще какой-то царь". Бабка Дуня, как говорит Анастасия Макаровна, - это Авдотья Васильевна Третьякова, она умерла после войны.

         Вильно располагалось за озером, в стороне от главной дороги, соединяющей волостной центр Лекшмозеро с окраинами волости (Думиным) и далее с Кенозерьем. Легче всего добраться в эту деревню можно было по озеру. Мария Михайловна Беляева (в девичестве Шуйгина, по-деревенски Мамонкова, 1921 г.р., Гужово) так и вспоминает: "Раньше в Вильно перевоз был*. А так покричишь - и перевезут. А если еще по имени обратишься..." Видимо, поэтому и Анастасия Ивановна говорит, что деревня стоит на острове, хотя на самом деле - на полуострове: "В острову жили. В деревне порядок был. Улиц не было, дома были кружком. Часовня посередке деревни. Моя изба - у озера, а часовня рядом, выше. От Ольги Васильевны** - мой третий дом, у озера".

         Кроме дороги на Лекшмозеро, из Вильно была дорога на Макарий.   На сегодня в деревне сохранилось три жилых одноэтажных дома: два одноконечных и один двухконечный. Крыши на них двух- и трехскатные.

 

 

МАКАРЬЕВСКОЕ

 

         В Лекшмозерскую волость входил и так называемый "Макарий" - поселение при бывшем Макарьевском монастыре, а в XIX - XX вв. (до 30-х годов) приходском храме. Макарий расположен особняком от всех деревень, в 20-25 километрах на восток от любой из них, на полуострове в Хергозере. Рассказывают, что перешеек, соединяющий место, где стоит церковь, с материковой частью, - искусственного

 

 

 

 

 

 

 

*) – Т. е. свободная лодка.

**) – Ушаковой, ныне живущей в Лекшмозере.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

происхождения: когда-то здесь был остров. По дороге на Макарий озера и холмы, которыми столь богато Лекшм-озерье, кончаются, а начинаются обширные болота и ровные низменные места, заросшие лесом, тайгой, называемые в литературе "тайболой". Поэтому на макарьевских дорогах множество гатей. Все они когда-то поддерживались крестьянами в хорошем состоянии, а ныне запущены и трудно проходимы. На Макарии жили священники, псаломщики и другие причетники церкви со своими семьями.

 

 

Планировка

 

         План-схема Макарьевского (рис.21) составлен со слов внучки макарьевского священника Ольги Васильевны Ушаковой (1911 г. р., Лекшмозеро), вспоминающей  шесть семейств. Она так описывает деревню в 40-е годы: "У церкви дом - Родионов, маленький, сделал из чулана. Со двором:скотины было, так как без двора? Потом - наш, Ушаков, Басовых*. Потом двухэтажный большой дом: жили просвирня да сторожиха - одни женщины, без мужиков. А и заветны жили у них, работали. Это - Лидин дом**. Ухаживали за церковью. Сторожка между нашим и большим домом, двухконечная. Небольшенька, а двухконечна. Потом - Поспелов, с Ошевенска переехал - за Лидиным домом, в поле, на полянке, на горбышке. Из лесопункта дом вывезен, двухконечный, в одном конце летом жили, в другом - зимой. Три сына было. Он после приехал, в войну. В войну строил дом, дак кое-как. До этого ничего там не было. За рекой один дом был - там крапива, потом колхозный двор был. Еще кладовки, сараи. Поляны там были. О само о Келейно озеро. У самого дома сосны были. Одноэтажный, обыкновенный дом, со двором. А жило там: сперва были Шевелев из-под Каргополя - три сына у него да две дочки; их раскулачили. Потом одна женщина променяла свой дом из Наволока".

         Семья Ольги Васильевны переехала в Макарьевское после 1926 года, когда церковь закрыли, священников выгнали из своих домов, а всех крестьян приглашали на освободившиеся земли. Она рассказывает и об этом: "Священников выгнали, сказали: "Переезжайте, землю обрабатывайте". Отец и поехал. Купил дом священника, перестроил - он был двухэтажный - выбросил первый этаж". О переезде в

 

 

 

*) – Фамилия отца О. В. Ушаковой.

**) – Лидии Федотовой.

 

 

Рис. 21. Макарьевское.

 

закрытые монастыри (в Макарьевский и Челмогорский) помнят и другие жители: И. В. Михнов (Труфаново), М. Ф. Боголепов (Труфаново).

         До этого в Макарьевском было, видимо, два дома, оба двухэтажных: дом, впоследствии ставший басовским, и домЛ. Федотовой. Между церковью и домами стояли так называемые "чуланы": легкие рубленые постройки для ночевки прихожан. Чуланы образовывали почти сплошную стену перед церковными сооружениями.

         Были в Макарьевском и хозяйственные сооружения: две бани (Басовых и Федотовой), ледник, гумно (одно на всехозяйства).

 

Дома

 

         Хозяйства макарьевских священников были большими и богатыми, и дома их, даже для крупных северных изб, - огромных размеров. О них дает представление единственный сохранившийся дом О. В. Ушаковой. Как уже говорилось, раньше он был двухэтажным, а после 1926 г. перестроен в одноэтажный, при этом был выброшен первый этаж. Но и в таком виде дом (рис.22) поражает своей монументальностью, просторностью и является уникальным для Лекшмозерья примером планировки "пятистенок-крестовик", не встретившейся больше ни в одном другом поселении. Ныне это очень большой одноэтажный дом на высоком подклете, с четырехоконным фасадом, ориентированным "на лето", со светелкой на втором этаже и двухскатной, самцово-слежной конструкции кровлей. Над уровнем земли насчитывается 18 венцов, еще 2 венца ушли в землю. Одна из четырех комнат пятистенка выполняет роль сеней, в ней же располагалась лестница в светелку и на чердак (не сохранилась). Дом отапливался по-белому и имеет две кирпичные печи: не-большую печь в комнате слева от сеней, предназначавшейся для проживания зимой, и печь, отапливавшую две большие смежные комнаты (полуразрушена). Дымоходы обеих печей соединяются на чердаке в одну трубу. В подклете располагались погреба, в которые входили с улицы. Половые лаги врублены между 6 и 7 венцами. В "зимней" комнате пол двойной. Во фронтоне двускатной крыши 12 самцов, длясвещения светелки в нем вырублены два окна.

         Сохранились две резные консоли кровли и фрагменты наличников некоторых окон. Хозяйственная часть дома утрачена. Предполагается, что она соединялась с жилой по однорядной схеме, через крыльцо.

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 22. Дом Басовых в Макарьевском

(южный фасад; план).

 

 

 

ВНУТРЕННЕЕ УСТРОЙСТВО ЖИЛИЩА

 

 

         Интерьер крестьянского жилища был прост и лаконичен: печь, лавки по стенам, "Большой угол" - так здесь называли Красный угол - с иконами, стол возле него. На тесаных, с закругленными углами стенах - фотографии родителей и детей, других родственников, на полах - полосатые половики. При входе в избу стояли ушат с холодной питьевой водой и, если в хозяйстве не было особой котельной, лохань для приготовления горячего пойла скоту. Для мытья и умывания предназначался покупной "рукомойник" - небольшой, как правило, медный или глиняный сосуд с носиком наверху, подвешивавшийся над тазом (рис.23); вода из него выливалась при его наклоне.

         Спали раньше на лавках, а также на полатях; кровати вошли в обиход позже. Полати располагались над входом отпечи до стены дома и могли наращиваться или разбираться в зависимости от необходимости. В летнее время, как правило, их убирали вовсе. Помимо сна, полати могли использоваться для хранения вещей. На них также часто находились дети; их, расшалившихся, бывало, "приводила в чувство" хлопочущая здесь же, у печи, мать с помощью ухвата, от которого они забивались в самый дальний угол. Мебель состояла из лавок и полок, располагавшихся вдоль стен. Табуретки и шкафы появились позже. Стол ставили в "Большом" углу. Полы не красили; для очистки их "шаркали дресвой", т. е. растирали на них старыми лаптями раздробленные камни или, по другим сведениям, песок. Об этом рассказывает Клавдия Никитична Телепнева (Труфаново): "В худых лаптях к каждому воскресенью терли пол. Шоркали дресвой. Каменья пережигали, они все рассыпятся. Гранит собирали - его полно на озере". Существовала и особая детская мебель: в Лекшмозере вспоминают стульчик под горшок ("с дыркой"), и "зыбку" - люльку. Люлька перемещалась вдоль жерди, вставленной в кольцо, которое висело на вбитом в потолок крючке (рис.24).

         Во многих домах в качестве перегородок использовали особые шкафы-стенки, немного не доходившие до потолка и вошедшие в употребление в начале XX века. Они были двусторонние, филенчатые, крашеные, а иногда и расписанные. Много таких расписанных шкафов, по рассказу Василия Макаровича Солодягина, имелось в домах Масельги. Ко времени

 

 

Рис. 23. Рукомойник.

 

Рис. 24. Зыбка и способ её подвешивания.

 

начала работы экспедиции такой шкаф дошел в одном из сохранившихся домов; к сожалению, он не был зафиксирован, а к 1990 году уже не сохранился. Но подобные шкафы-стенки, правда не расписанные, имеются в нескольких гужовских домах.

         По вечерам в доме жгли лучины - длинные плоские сосновые полоски. Лучину вставляли параллельно полу. Керосин экономили, и лампы зажигали, только когда садилисьужинать.

         У входной  двери дома Василия Яковлевича Патракеева (по-деревенски Оськина, 1947 г.р., Масельга) есть так называемая "потайная заложка": рядом с дверью в стене сделано отверстие, в которое просовывали руку, чтобы открыть располагавшийся с внутренней стороны засов. Сообщают и элементы крепления дверей: это "постав" и "жиковина".

         В нижних частях дверей некоторых лекшмозерских домов есть прорези для прохода кошек и собак.

         Записаны и некоторые приметы, связанные с вселением в новый дом. Прасковья Федоровна Басова (1906 г. р.,Лекшмозеро) и Александра Дмитриевна Шуйгина (Гужово) сообщают, что в дом сначала впускают кошку, потом петуха; иногда - кого-нибудь одного из них. О том, как отмечали новоселье, рассказывают и сестры Зинаида Филипповна Корнякова и Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро): "Новоселье - сперва молебен служат. Потом петуха занесут. Если закукарекает - значит к жизни".

 

 

Печи

 

         Важнейшая часть внутреннего устройства избы - печь. Печь играла огромную роль в крестьянском жилище, обеспечивая тепло, горячую пищу, ночлег. Несомненно, что она являлась и украшением интерьера дома и складывалась, исходя не только из функциональных и практических, но и эстетических потребностей. Об этом говорит очень красивая печь, украшенная с задней стороны классицизированными четырехгранными столбиками-колонками, на втором этаже дома Сухаревых в Думине (рис.25). Печь с аналогичными колонками сохранилась и в одном из домов Ожегова. Несколько иная печь стоит на первом этаже того же думинского дома (рис.26).

         Печь в сохранившихся избах располагается и справа, и слева от входной двери, чаще всего, в соответствии с

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 25. Печь на 2 этаже дома Сухаревых в д. Думино.

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 26. Печь на 1 этаже дома Сухаревых в д. Думино.

 

севернорусской традицией, устьем к противоположной входу стене дома, т. е. к окнам главного фасада; реже - посередине избы, устьем к боковой стене (по-карельски). Редко печь стоит вплотную к стене; такая постановка, как объясняет Алексей Петрович Басов (Ожегово), небезопасна в пожарном отношении: в его доме печь была передвинута после случившегося возгорания стены дома. Свободное пространство между печью и стеной образует "прилуб", в котором размещалась домашняяя бытовая утварь. В прилубе хозяйка при свете керосиновой лампы готовила пищу.

         Здесь же, в углу, находилось "жерновище" - небольшой столик или полочка, на которой стояли ручные жернова для помола зерна в небольших количествах. Жернова изготавливал по заказу "свой мастер", т.е. крестьянин из своей или ближайшей деревни. Также в прилубе или вблизи него на стене висел "заблюдник", состоящий из двух-трех полок и нескольких поставленных перпендикулярно им дощечек, между которыми сушили посуду.

         Печи были как глинобитные - в них выкладывался из кирпича только колокол, по-местному "палатка", для вытяжки дыма, а основным материалом служила глина, - так и кирпичные. Устройство их в общих чертах совпадает. Печь ставилась на деревянное рубленое основание (опечек) и имела следующие основные части (рис.27):

         1) голзун: для перекрытия выхода тепла;

         2) дверка в трубу: через нее просовывают в дымоход круглые, по диаметру трубы, крышки, чтобы полностью перекрыть выход тепла; делается это по окончании приготовления пищи, когда надо сохранить тепло в доме;         3) отдушина: в нее вставляется труба самовара, если его ставят в комнате; отдушину открывают также и тогда, когда в доме становится слишком жарко;

         4) палатка: для втягивания дыма, выходящего из устья печи;

         5) устье;

         6) шесток или шосток: на нем ставят посуду и готовят пищу;

         7) коник;

         8) жараток: в него собирали золу, образующуюся в печи, которую использовали как удобрение, особенно под картошку; в колхозное время золу специально собирали по всем домам для колхозных

 

 

Рис. 27. Основные части печи.

 

земель;

         9) печурки: за счет них увеличивается площадь поверхности печи и, следовательно, ее теплоотдача; печурки используются также для сушки мелких вещей - носков, варежек и т.д.;

         10) подпечник: в нем зимой держали кур; детей заставляли забираться туда, чтобы доставать снесенные яйца;

         11) приступок: для лазания на печь, на нем при необходимости можно было строгать;

         12) заслон: для закрытия устья печи;

         13) захапчик: щелевидное углубление с полочкой для сковородок.

 

         Низ устья назывался "подом", а задняя стенка и свод- "кутом". Чистили устье мокрым "помелом" - веником из сосновых веток. "Пошла ломать помело - лапок сосновых, - говорит Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро). -Помело - это не веник". На чисто выметенном, "голом" поду пекли хлеб, сушили рыбу. К печи часто примыкает "лежанка", в которой есть устье для растопки. Использованные угли сохраняли в особых "тушилках" – металлических цилиндрах на трех ногах с крышкой; водой угли не заливали.         Много еще помнят о "рудных", или курных, избах. О них отзываются по-разному. Вот свидетельство Анастасии Николаевны Пономаревой (Лекшмозеро): "Были курные избы. Курна изба лучше, теплее. Запереть трубу, так зимой дети в одной рубахе ползают. Белые пошли из-за моды". А Нина Макаровна Смолко (Лекшмозеро), родившаяся и выросшая в рудной избе (дом ее отца М. А. Солодягина в Масельге перестраивался в "белый" в военные годы), вспоминает вечный дым, копоть и сажу. О рудной печи рассказывает и Клавдия Никитична Телепнева (Труфаново): "Рудная печь больше. Края белились, а палатка - нет. Дым по полкам бывал, по воронцам".          С помощью Нины Макаровны Смолко (Лекшмозеро) удалось сделать рисунок рудной печи и выделить ее основные узлы (рис.28), которые, по большей части, совпадают с"белой":

         1) пыльник: на нем  держали дрова для просушки, иногда на него клали детей;

         2) голбик;

         3) жараток или опечек;

 

 

Рис. 28. Рудная печь.

 

          4) подпечник;

         5) причилина: доска, поставленная на ребро, за нее держались, забираясь на печь;

         6) печурки;

         7) коник.

 

 

ДЕКОРАТИВНОЕ ОФОРМЛЕНИЕ ЖИЛИЩА

 

                                                        "Украшение - признак прилежания

                                                         хозяина к работе".

 

                                               Василий Макарович Солодягин, Масельга.

 

         Декоративное оформление жилища, его украшение, прежде всего привлекает наше внимание, когда мы приближаемся к незнакомому дому или входим в новую деревню. Глядя на них, проникаешься добрыми чувствами к хозяевами как бы включаешься в их ритм жизни. Особые чувства испытываешь, рассматривая дома брошенных деревень: первое впечатление запустения отступает на задний план, и, покинутые хозяевами, часто наполовину развалившиеся, постройки оживают и особым языком рассказывают о своих строителях, о понимании ими красоты и художественного такта.

         Украшения, запечатлевшие лишь один связанный с возведением дома эпизод жизни крестьянина, дают представление и об его отношении к труду, не допускающем небрежности и требующем большой душевной работы. Эти зримые материальные свидетельства прошлой полнокровной жизни деревни иногда становятся ступенькой в переосмыслении, или даже осмыслении современным человеком народной культуры.

         Из богатейшего многообразия форм декоративного оформления домов особое внимание привлекает обрамление оконных проемов - наличники, которые, как рассказывает А. Н. Пономарева (Лекшмозеро), многие вырезали себе сами, и только некоторые, кто побогаче, покупали их в Каргополе.

 

 

Наличники

 

         Большинство наличников ярко раскрывает взаимовлияния деревянного и каменного зодчества в русской архитектуре XVIII - XIX веков. Общеизвестно, что большое значение для формирования декора деревянных сооружений имела поздняя классика - русский ампир, появившийся в России с конца XVIII века. Оттуда в наличниках четкий ордерный строй, задающий стройную систему пропорциональных соотношений. Однако все формы в деревянном зодчестве оказались переработаны на свой лад и приспособлены к специфическим свойствам дерева, преломлены в соответствии с местными художественными вкусами и традициями; отсюда повышенная декоративность деревянных наличников, многочисленные резные узоры.  Среди всех наличников можно выделить несколько групп, различающихся способом устройства, композиционными формами и видами декоративной обработки. Первую группу образуют наличники, в построении которых реализуется принцип центричности: они развиваются почти одинаково во всех четырех направлениях относительно оконного проема. Такой наличник обладает центральной симметрией с центром в точке пересечения диагоналей окна. Этот принцип построения наличников, являющийся, видимо, наиболее архаичным, ярко воплотился в так называемом "солнцевидном" наличнике (рис.29), зафиксированном И. В. Маковецким (5) в д. Масельга в 1952 году. Он представляет собой раму с широкими, сильно скругленными с внешней стороны полями и углами, так что  образуется овал. Краям овала придана зубчатая, или лучистая форма посредством  вырезанных сквозных кружков и исходящих из них дорожек. Этот необыкновенно выразительный и своеобразный наличник в Масельге, к сожалению, не сохранился до нашего времени.

         Следует отметить, что этот тип наличников не имеет сколько-нибудь близких аналогов в каменном зодчестве.

         Наличник на доме 1 А. И. Богдановой в Думине, по виду декоративной обработки схожий с солнцевидным, является поздней реминисценцией: зубчатый узор нанесен здесь на края прямоугольной, слегка скругленной сверху и снизу, а не овальной рамы (рис.29), что лишает думинский наличник яркого и самобытного строя его предшественника. Подобные наличники, но более приближенные к оригиналу, украшают и окна одного из домов д. Ширяиха соседней с Лекшмозерьем бывшей Ошевенской волости, а также д. Видягино Кенозерья.

         Во всех других, гораздо более многочисленных наличниках построение ведется по вертикали: структура и пропорциональный строй оконного обрамления подчиняются системе более или менее выраженных вертикальных членений. Эти наличники имеют осевую симметрию с вертикальной

 

 

 

 

Рис. 29. Солнцевидные наличники из Масельги и Думина (1 группа).

 

осью, проходящей через середину окна. Ярким примером реализации этого принципа являются наличники с четкими ордерными формами, объединенные во вторую группу (рис.30).Это - наиболее художественно выразительные и пышно украшенные резьбой наличники с развитыми составными элементами: богато декорированной надоконной частью в форме антаблемента, относительно простыми широкими боковыми досками, как правило, закрытыми ставнями, и фигурно вырезанным исподом (подоконной доской).

         В основание надоконной части положена полочка: тонкая, иногда профильная горизонтальная тяга. На расположенной над ней широкой лобовой доске (очелье) помещается фриз с накладным узором, выполненным в технике сквозной пропильной резьбы. Мотивы его разнообразны: это овалы, круги, полукружия, ромбы, завитки и их комбинации, напоминающие узоры традиционных вышивок и браного ткачества. С обеих сторон, над боковыми досками, очелье обрамляется прямоугольниками с волнистой поверхностью. Фриз венчает нависающий многопрофильный карниз, украшенный выпиленными зубчиками прямоугольной или треугольной формы (городковым поясом), иногда дополненными глухими кружками, прямоугольниками, треугольниками.

         Боковые доски выполнены в виде полотенец, свисающих тремя-пятью (чаще всего четырьмя) резными кистями. С внешних сторон, посередине, в боковые доски могут быть врезаны пары направленных друг к другу таких же кисточек. Испод имеет узорный контур в виде двух сходящихся волн с возможными полукружиями между ними. Место их схода украшено глухими кружками. Под оконным проемом, поверх испода и боковых досок, располагается еще одна горизонтальная профилированная доска, служащая как бы основанием оконного проема; она украшена аналогично верхнему карнизу резными поясами: городковым и из глухих узоров.

         Яркий образный строй и эмоциональная насыщенность этих наличников выражена в богатой орнаментике, наложенной на стройную ордерную систему. Это - едва ли не самые красивые наличники. Именно они наиболее полно и гармонично сочетают в себе качества каменной и деревянной, городской и деревенской, барочно-классической и народной архитектуры.

         Многочисленные наличники, объединенные в третью группу, характеризуются прямоугольным или треугольным навершием (рис.31). В их основе лежит прямоугольная многопрофильная рама, составленная из досок, обработанных

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 30. Наличники с ордерными формами

и орнаментальной резьбой (2 группа) из Гужова и Порженского.

 

 

 

 

Рис. 31. Классицизированные наличники из Макарьевского и Гужова (3 группа).

 

 

либо ручным рубанком с калевками, либо на станке. Слегка увеличенный испод, служащий как бы основанием, базой всего оконного обрамления, и навершие, уравновешивающее достаточно динамичную композицию, задают этому наличнику ярко выраженную вертикальную направленность. Навершие выполнено в виде прямоугольного сандрика или треугольного фронтона, опирающегося на две боковые консоли. Поле в навершии часто оживляется накладными резными розетками, ромбами, другими узорами. Очевидно, что формы этой группы наличников навеяны архитектурой городских особняков русского классицизма. Как и в каменном зодчестве, строгость и простота являются отличительными чертами этих наличников.     Изысканным вариантом этой группы является наличникна 2-ом доме Ушаковых в Гужове (на восточном фасаде южной половины), в котором на общую классическую основу нанесены элементы сквозной орнаментальной резьбы, свойственные второй группе наличников с ордерными формами (рис.32). Обычно скупо украшенное поле под фронтоном или сандриком заменяется здесь узорным фризом, за счет чего резко возрастает декоративность всей формы, и изначальная строгость классической простоты преобразуется в довольно пышную орнаментальность.

         Разрастаясь, резьба переходит на верх сандрика или фронтона. Прекрасные образцы таких наличников представлены в Труфанове: на одном из них поверх фронтона идет зубчатый узор, близкий к узору солнцевидного наличника (рис.32).

         Упрощенной разновидностью этих классицизированных наличников можно считать и простые, лишенные резьбы рамы, охватывающие окно со всех сторон. Сверху они часто прикрываются слегка выступающей полочкой, призванной защитить окно от дождя. Такие наличники имеет, например, дом Сухаревых в Думине.

         Четвертую группу составляют наличники, в основе которых лежит та же многопрофильная прямоугольная рама, дополненная фигурными накладными элементами в углах и по сторонам (рис.33). Среди них встречаются такие, которые, как и солнцевидные наличники, тяготеют к центричности формы, т.е. обладают центральной симметрией. Но большинство из них имеют отчетливую вертикальность, выраженную различным оформлением лобовой доски и испода. Заостренные, колкие линейные формы этих наличников разнообразно сочетаются с плавными и округлыми, вызывая то классические, то барочные ассоциации. Наличников

 

 

Рис. 32. Классицизированные наличники

с орнаментальной резьбой из Гужова и Труфанова (варианты 3 группы).

 

 

 

 

Рис. 33. Наличники с прямоугольной рамой,

дополненной фигурными элементами из Думина и Труфанова (4 группа).

 

этой группы больше всего встречается в крупных селах Лекшмозеро, Труфаново.

         Своеобразной разновидностью этой группы являются наличники, которые дополнены высоким антаблементом, как на доме 1 в Думине, или фигурной подоконной доской, как в одном из домов в Труфанове.

         В отдельную группу можно выделить и наличники, резьба на которых располагается вокруг оконного проема довольно равномерно, образуя разной степени пышности так называемые "деревянные кружева". В них окончательно утеряна связь с классической основой. Это - поздние наличники, не ранее 20-30-х гг. XX в.

         Встречаются и расписанные наличники, причем частороспись сочетается с выпилкой и резьбой. Необходимо упомянуть и окраску самых разнообразных по рисунку наличников. Удачно подобранный цвет зачастую заставляет заиграть и совсем простые формы. Например, голубые наличникив доме 1 Анны Игнатьевны Богдановой (Думино) сразу выделяют его и придают ему нарядность и уют.

         Интересно, что различные варианты наличников порой встречаются одновременно на одной постройке. Так, на доме 1 в Думине и на доме 2 в Гужове - по три вида налич-ников.

 

*  *  *

 

         Использовались и другие формы декоративного украшения домов. Интересны и довольно разнообразны резные консоли под помочами, придающие особый колорит каждому дому.

         Коньков на охлупнях существующих ныне построек нет. Только на одном из домов Лекшмозера обычное для конька место занимает металлический петушок.

         Раньше среди украшений жилых домов достойное место занимали дымники, о которых сегодня можно судить лишь по старым фотографиям. Предметом особой заботы всегда является фронтон лицевого фасада дома. В причелинах, обрамляющих крышу, встречаются уже знакомые по наличникам, а также и некоторые другие формы.

         Привлекает внимание обшивка свеса крыши у дома 12 в Думине; у него был обшит - правда, не так нарядно – и свес крыши над задним фасадом. Судя по сохранившимся деталям, обшивку имел и свес крыши дома 5 в Думине. Украшением является и декоративная обшивка фронтона, иногда обрамленная снизу изящной резной доской.

         Стремление к декоративному оформлению дома проявилось и в относительно позднем его элементе - обшивке самого дома. Помимо утилитарной функции (защиты дома от гниения), она несет на себе и эстетическую нагрузку. Иногда фигурная обшивка еще и раскрашивается.

 

 

 

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

Описание построек деревни Гужово

 

         N1. Дом Шуйгиных-Макарковых.

         Не сохранился. В нем жил Федор Макарович Шуйгин -дед по матери В. Д. Первушина. Когда-то был двухконечный, но в последнюю войну один конец продан в Масельгу за хлеб ("за сухари"). Изба рудная, сарай - "в бок". Л.И.Попова обозначает его как дом с раздельной двухрядной связью. От дома кое-где читаются бревна нижнего венца. Дом был ориентирован на озеро.

 

         N2. Второй дом Ушаковых-Митькиных.

         Дом был построен, по свидетельству Ф. П. Шуйгина, в1914 г. Однако на двух его бревнах в разных местах было обнаружено вырезанное число "1891" (с перевернутой слева направо цифрой 9) - возможно, это дата постройки. По свидетельству Ф. П. Шуйгина, строили дом мужики Мамонковы. Жили в доме Михаил и Иван Дмитриевичи. Л.И.Попова называет концы дома "Митин конец и Васин конец", т.е. Василия Ивановича, сына Ивана Дмитриевича. Показания жителей и обмеры Орфинского дают двухконечный дом на высоком подклете с четырехоконными торцевыми фасадами, ориентированными на юг (озеро) и север, с раздельной двухрядной связью (двор-сарай пристроен сбоку, под отдельной крышей). По Ф. П. Шуйгину, еще дальше, "в бок", идут низкие хлевы. За домом, в метре друг от друга, были посажены две ели братом деда Ф. П. Шуйгина (Иваном или Егором?) перед уходом его на войну в 1914 г. Сохранилась восточная ель; от западной, сломанной ветром в 1989 г., остался пень, на котором просчитывается 76 годовых колец. (На высоте около 50 см диаметр пня 28-29 см, длина окружности 175 см, у растущей ели - 148 см). Таким образом получается, что ели были посажены около 1913 г. В 50-егоды у южного конца дома были подняты и расширены окна, при этом заменены наличники. Если не считать этого мелкого изменения, жилая часть дома (может быть, самого крупного в деревне комплекса - две избы и сени) дошла до нас фактически в своем первоначальном виде.

 

         N3. Второй дом Шуйгиных-Панкратовых.

         Не сохранился. Был построен для семьи Михаила Никитича около 1904 г., а в 50-е годы сожжен на дрова. От его отдельных частей сохранились остатки нижних венцов. Это был двухконечный дом также с раздельной двухрядной связью. Ориентация - запад-восток, т. е. на озеро выходил его боковой фасад. Это могло быть обусловлено как его двухконечностью, так и рельефом местности. В. Д. Первушин сообщает, что в одном конце жили летом, в другом - зи-мой. Если это так, то зимним концом (отапливаемым), видимо, был западный; он дольше сохранялся жилым и в нем более явно читается бугор, где стояла печь.

         N4. Первый дом Шуйгиных-Панкратовых.

         Дом не сохранился. Он был построен лет 120 назад(около 1870 г.!) братьями Федором и Михаилом Никитичами Шуйгиными-Панкратовыми. Этот дом попал на фото И. В. Маковецкого. На ней - дом-двор с однорядной связью: изба рудная, главным торцевым фасадом в четыре окна выходит на озеро, видны и два окна на запад; далее шли сени, горница, сарай, хлевы "вбок". По фото, дом либо имел не-высокий подклет, либо сильно "ушел в землю", так что вы-ше уровня земли просчитывается лишь 16 венцов, тогда каку второго дома Ушаковых их 20. Длина жилой части довольно велика, а хозяйственная часть выше жилой. Выявление горизонтальных размеров хозяйственной части затруднительно. На месте удалось обнаружить нижнее бревно главного (торцевого) фасада дома, что, вместе с фотографией, позволяет сделать довольно точную привязку дома к месту. Свидетельство Л. И. Поповой о том, что в доме была горница "сприбоку", можно понять, видимо, как "сбоку от сеней". После разрастания семьи в доме остался жить Федор Никитич Шуйгин-Панкратов. Надо добавить, что дом был поставлен почему-то на очень низком и сыром месте, хотя соседние возвышенные участки, видимо, были тогда еще свободны.

 

         N5. Первый дом Ушаковых-Митькиных.

         Дом сохранился, но в сильно перестроенном виде. Первоначально он был поставлен в конце XIX в. Жили в нем три брата Ушаковых-Митькиных: Григорий (слепой торговец, холостяк), Михаил (два сына которого умерли рано, еще до колхозов) и Иван ("Иванушка" по-деревенски, все болеепоздние Ушаковы от этой ветви) Дмитриевичи. Когда семья Ушаковых стала разрастаться, и был построен второй дом (N2), а в этом остался жить Григорий. Дом был большой,как говорят, двухэтажный, "с галдореей", т.е. с балконом на втором этаже сеней. Ф. П. Шуйгин дает рисунок-реконструкцию, который в общих чертах совпадает с фото И. В. Маковецкого. Однако фотография опровергает двухэтажность дома, хотя и на ней он довольно высок – может быть, он уже перестроен? Да и сам Ф. П. Шуйгин говорит, что "внизу была клеть - темное помещение, равное жилому - для запасов". Также не совсем ясно, была жилой или хозяйственной задняя часть дома: на рисунке там два окна,а на фото - вторая дымовая труба. Но, как рассказывают, у Митькиных во дворе была котельная: видимо, это труба от ее печи. Таким образом, дом можно реконструировать как дом-двор "глаголем", в котором хозяйственная часть располагается сбоку и сзади жилой. Но не исключено, что это был комплекс со слитной двухрядной связью, так сказать, "урезанным кошелем": в нем двор, не равный жилью, находился сбоку, а весь комплекс был перекрыт разноскатной, с общим коньком крышей: над передней частью жилья - симметричной, далее, а также над сенями и двором - асимметричной. Дом стоял на высоком подклете, с жилой частью, выходящей главным четырехоконным фасадом на озеро. На фото видны сохранившиеся причелины и наличники окон со ставнями.        В 50-е годы дом был куплен Иваном Федоровичем Первушиным и его женой Верой Федоровной и перестроен, при этом был ликвидирован первый этаж и удалены все боковые хозяйственные постройки, устроенные теперь сзади. После перестройки дом стал называться домом Первушиных. В таком виде он и дошел до нас, сохранив в неизменном виде жилое помещение с главным четырехоконным фасадом, выходящим на озеро. Не исключено, что это самый древний фрагмент застройки деревни.

         Место, где стояли эти дома, называли "Митькин край". Дома Митькиных и Панкратовых, видимо, были самыми богатыми и большими. Недаром Б. Ф. Борзоногов говорит, что здесь стояли дома "помещиков".

 

         N6. Дом Василия Степановича Борзоногова-Кирилкова, ныне Валентина Шуйгина.

         Дом построен в 30-е годы "помочью". Пока неизвестно, дошел до нас этот дом в первоначальном или перестроенном виде, а также строился ли он в 30-е годы на новом месте (что сомнительно) или на месте старого дома. Хотяу него традиционные наличники, но подклет отсутствует, а кровля стропильной конструкции и фигурных консолей нет. Хозяйственные постройки мельче жилой части и пристроены сзади довольно беспорядочно. Дом ориентирован традиционным четырехоконным фасадом на озеро.

 

         N7. Дом Егора Ефимовича Борзоногова-Силихина, затем его сына Федора Егоровича.

         Первоначально дом стоял ниже и ориентирован был фасадом на озеро. В 50-е годы был построен новый дом, дошедший до нас, а старый был сожжен. Новый дом уже ориентирован фасадом на улицу, что, впрочем, может быть продиктовано рельефом его новой  местности. На главномфасаде дома - только три окна, но все окна имеют традиционные узорные наличники. Конструкция кровли - самцово-слежная.

 

         N8. Дом Василия Егоровича Первушина.

         Не сохранился. На местности следов не видно. По словам Л. И. Поповой, были дом, заднюха и сарай. Она ставит дом фасадом к озеру и рисует его каким-то двухчастным. На рисунке В. Д. Первушина, наоборот, - длинный дом вдоль озера. Хорошо виден этот дом на фото И. В. Маковецкого: он небольшой, продолговатый, перекрыт двухскатной кровлей и стоит скорее вдоль озера, но под небольшим углом к нему. Ныне этот дом перевезен в Лекшмозеро: он куплен лет 20-40 назад Владимиром Аркадьевичем Поповскими стоит под N29 в д.Анфаловской. Его обшили досками, из зимнего помещения сделали жилую часть и пристроили коридор. Николай Николаевич Боголепов, дальний родственник В. Е. Первушина, работает в совхозной конторе.

 

         N9. Дом Ивана Яковлевича Первушина, отца Л. И. Поповой.

         Дом не сохранился. На фото И. В. Маковецкого виден дом больших размеров, но формы и ориентация его не понятны. На местности его положение угадывается под горою, ближе к озеру (пока исследовано не точно), как показано на рисунке В. Д. Первушина. Л. И. Попова рисует его двухчастным, ориентированным вдоль берега, фасадом к центру деревни и дороге, что, возможно, продиктовано рельефом местности. Л. И. Попова помнит, как строился дом, ей тогда было лет шесть (1920 г.). Дом был двухэтажный, но с одной стороны наполовину вкопан в бугор; ориентирован лицом на запад, т. е. боковым фасадом на озеро. К озеру выходили три окна вверху и два внизу, "на гору" (бугор?) -четыре вверху, два внизу, на север - два вверху, внизу окон нет. Имел простенькие наличники. Были хлев, амбар, большой сарай. В 30-е годы в нем наверху была школа. В конце 50-х годов И. Я. Первушин продал дом Попову Василию Михайловичу в Лекшмозеро, но тот погиб (в д.Ухта?), и дом перешел к сельсовету - это так называемый "учи-тельский дом". При этом он был сильно перестроен и стал меньше.

 

         N10. Дом Первушина Алексея Степановича, двоюродного дяди по отцу В. Д. Первушина.

         Дом сохранился частично, в сильно перестроенном виде. Раньше он был огромный, сараи выше жилой части.В.Д.Первушин ориентирует его на озеро, Л. И. Попова - вдоль, но дворы она приставляет перпендикулярно дому. Возможно, ее путает поздняя, современная ориентация дома. Ныне это маленький домик, рубленный "в лапу": изба с фасадом в три окна и сени с утраченной хозяйственной частью. Наличники окон отсутствуют.

         N11. Дом Шахириной (или Шихириной) Анны Егоровны, старухи из Силихиных.

 

         Никаких следов от этого небольшого дома не сохранилось. Часть его двора стояла на месте нынешней бани В. Д. Первушина.

 

         N12. Дом Дмитрия Федоровича Первушина, отца В. Д. Первушина.    Построен поздно, в 1931 г., на новом месте, что свидетельствует об увеличении количества домов в те годы, т. е. о расширении деревни. На этом месте раньше была кузница, к тому времени заброшенная. Это - крайний, последний дом. Он был поставлен боком к озеру, ориентирован главным фасадом на улицу и сохранился почти полностью. Пока невозможно сказать, вызвано это рельефом местности или ориентацией на центр деревни с ее окраины. Это большой дом-двор с однорядной связью "брусом": двухчастная изба с одной печью и традиционным четырехоконным фасадом, сени, двор, сарай и низкие хлевы, стоявшие под отдельной односкатной кровлей, положенной перпендикулярно оси дома (не сохранились). Дом стоит на высоком подклете, в сенях в избу ведет высокая лестница, двор - двухэтажный. На втором этаже двора - двое ворот, к которым, видимо, вели взъезды. Дом рублен по-старому "в обло", но конструкция кровли уже стропильная. Фронтон, украшенный чердачным окном, красиво обшит "в елку". Однако такие традиционные элементы, как фигурные консоли, отсутствуют, наличники имеют упрощенную грубоватую форму. Не выяснено, были ли причелины.

 

         N13. Дом Шуйгина Ивана Мамоновича, деда Анны Михайловны Шуйгиной и Марии Михайловны Беляевой.

         Дом раньше стоял на Плакиде (дом священника), его перевезли в Гужово и отдали М. И. Мамонкову (сыну И.М.Шуйгина) как бедняку, когда Анна Михайловна была маленькой. Дом маленький, главный фасад двухоконный, ориентирован на озеро, есть сени. По сообщению В.Д.Первушина и Марии Михайловны, раньше здесь был двухконечный дом; в одном из концов его жил Иван Мамонович, после смерти своей жены женившийся второй раз в пожилом возрасте. Непонятно, как располагалась хозяйственная часть, если вообще она была. В доме долгое время жил Александр Михайлович, умерший в 84 года в Ленинграде. По некоторым данным, в этом доме жили самые последние из постоянных жителей деревни.

 

         N14. Дом Петра Федоровича Первушина-Улина.

         Л.И.Попова говорит, что он был первоначально двухконечный. В.Д.Первушин сообщает, что его дядя перестроил дом в 30-е годы. На его плане дом ориентирован на озеро: видимо, это первый - двухконечный - дом. До нашего времени дошли две части (жилая изба и сени) дома, ориентированного уже на улицу. Лишенные окон и двери,  едущей на улицу, сени свидетельствуют, что, по-видимому, входили в дом через двор. Жилая часть имеет традиционный четырехоконный главный фасад и боковой - на озеро - в два окна. Хозяйственная часть отсутствует. По фото И. В. Маковецкого подтверждается поздняя ориентация дома и видна конечная часть двора, но уже сохранившаяся не полностью.Дом имел высокий подклет и сохранял фигурные консоли, но окна были лишены наличников. Ныне находится в стадии реконструкции.

 

         N15. Дом Акима Михайловича Шуйгина (Сидорова?).

         Старый холостяк (не хотел жениться), погиб во время последней войны. Сестра (?) его Настасья - бабушка Михаила Петровича Первушина, последнего владельца дома. Дом не сохранился. Все отмечают, что дом был двухконечный, а по В.Д.Первушину, еще и "с горенкой", и красиво отделан. Л. И. Попова говорит, что "какой-то дворишко был, а сарая не было: бедно жили". Однако это не согласуется с показаниями М. М. Беляевой, которая рассказывает, что они с сестрой работали (ткали) у Акима Сидорова за взятое ее семьей в долг зерно; но тогда это должно было быть богатое, большое хозяйство. В. Д. Первушин сообщает, что крыша была односкатная (может быть, дом-двор "кошелем"?). Ориентируют его вдоль озера, при этом В. Д. Первушин членит его продольно на три части - скорее всего, двор стоял параллельно двухконечному дому и их покрывала одна кровля. Стоял этот дом почти там, где сейчас стоит дом Б. Ф. Борзоногова. На фотографии И. В. Маковецкого этого дома не видно: возможно, в 50-е годы он уже не существовал, ведь Аким с войны не вернулся.

 

         N16. Дом Шуйгина Федора Яковлевича.

         У Л.И.Поповой почему-то назван "Горюновой избой"(возле сухой березки). Дом не сохранился. По В.Д.Первушину, дом увезен в Лекшмозеро председателем Володей Поповским. Никаких данных о доме не сообщено. Ориентируют его на озеро, но Василий Дмитриевич изображает его маленьким, а Лидия Ивановна - продолговатым, двухчастным, перекрытым двухскатной кровлей. На фото И. В. Маковецкого она не просматривается, может быть, дом уже не существует. На местности следов не заметно. Предположительно дом стоял на бугре.

 

 

         N17. Дом Олиных.

         Жили Василий Макарович Шуйгин, свекор Устиньи Павловны, и его жена "кривая Оля" (была с одним глазом), родом с Масельги. Даже дети звали мать "кривая Оля". Хотя "Оля" дала начало новой деревенской фамилии, В. Д. Пер-вушин отзывается о ней так: "Сильной назвать ее нельзя, но в этой семье она - сильнее всех: пошли ее порядки, поним и почитание". Семья была бедная, и "Оля" много работала в летнее время в найме у слепого Григория. Дом не сохранился, никаких сведений о нем нет. Не определяется точно и его местоположение. Видимо, это был маленький дом. Л. И. Попова о нем не упоминает, В. Д. Первушин рисует его маленьким квадратиком. На это же указывает и бедность семьи.

 

         N18. Дом Егора Петровича Борзоногова (по-деревенски Борзилова). Мать его - вдова, сам - старый холостяк, пропал без вести на последней войне. В. Д. Первушин говорит, что это какие-то родственники Мамонковых. Все отмечают, что "избушка" была небольшая, старенькая. Дом не сохранился. Главный фасад был ориентирован на озеро, и Василий Дмитриевич сзади приставляет небольшой сарайчик. На фото И. В. Маковецкого дом не читается: видимо, он уже разрушен, следов на месте не выявляется.

         N19. Дом Горюновых.

 

         Жил Алексей Александрович Шуйгин, "дед Олекса" -Горюнов от заклятья монахини, наложенного на его деда за то, что тот возглавил сопротивление строительству монастыря на Хижгоре. Сын Филипп умер раньше отца, еще до колхозов. Дом не сохранился. Л. И. Попова говорит, что это "старинный дом", рудный, двухэтажный. На фото И. В. Маковецкого хорошо видна с поврежденной крышей, но еще сохранившаяся, жилая часть. Там дом на высоком подклете. Отмечают, что он был "хороший, ровный, как игрушечка, и не покосился от времени". Это был большой дом с однорядной связью, ориентированный на озеро. Главный фасад традиционно четырехоконный, окон на запад не видно. Вид двора определяется только приблизительно, местоположение - также, и только по фото. В Лекшмозере живет внучка "Олексы" - Анастасия Филипповна Пономарева.

 

         N20. Дом Лучкиных.

         Сюда, в дом родителей жены, был принят приемышем Иван Михайлович Шуйгин. Лучкины - по деду Луке. Лучкины - братья с Мамоновичами, Мамона и Луку В. Д. Первушин относит к первопоселенцам деревни. Дом не сохранился. Никаких сведений по дому не выявлено. Однако известно, что Лучкин единственный в деревне был раскулачен, т. е. его дом был большой и богатый. Дом стоял вдоль дороги, но она здесь делает изгиб, разворачивая его боком к озеру. И Л. И. Попова, и В. Д. Первушин рисуют его длинным, состоящим как бы из двух частей. Дом виден на обоих снимках И. В. Маковецкого: это очень большой, но скорее широкий, чем высокий - особенно со стороны двора, - хорошо сохранившийся дом. Кому он принадлежал, когда хозяина сослали, не выяснено. Ныне от него сохранились остатки нижних бревен, позволяющие реконструировать дом как многочастный и очень длинный, расширяющийся в хозяйственной части. Л. И. Попова выводит его главный фасад на улицу, но на местности перед передним отсеком почему-то стоят три вертикальных столба, свидетельствующие о какой-то постройке. К сожалению, пока не удалось достоверно восстановить облик и размеры этого, может быть, одного из самых больших и интереснейших домов деревни.

 

         N21. Дом Прониных.

         Жили два брата: Андрей и Кузьма Прокофьевичи Пронины-Шуйгины. Кузьма - старый холостяк, рубил церковь наПлакиде, позже, в 50 лет, женился и ушел в приемыши вКолодозеро. Дом не сохранился. В. Д. Первушин сообщает, что дом был красивый, добротный, стоял на самом высоком месте. Такое место в натуре, действительно, отмечено бугорками и ямками, поросшими крапивой и бурьяном. Отмечают также, что дом был "с горенкой" (может быть, пятистенок?) и перекрыт четырехскатной крышей. На фото И. В. Маковецкого на этом месте стоит крупный дом, но с двухскатной крышей. Может быть, в то время он уже был наполовину разобран?

 

         N22. Дом Сидоровых.

         Жили два брата: Иван и Егор Матвеевичи Сидоровы-Шуйгины. Дом не сохранился. Никакой информации о доме не имеется, кроме того, что и В. Д. Первушин, и Л. И. Попова ставят его вдоль дороги. Лидия Ивановна отмечает главный фасад к озеру. На фото И. В. Маковецкого можно заметить двухскатную кровлю, а на местности имеются заросли крапивы.

 

 

 

         N23. Дом Савихиных.

         Жила Екатерина Савельевна Шуйгина. Она - из Басовых, из Ожегова, но в ее роду был Савва. Она одна воспитывала четверых внуков, так как их отец и мать умерли, двоих потом она сдала в Каргополь в коммуну. Жили бедно,"куски собирали". Вроде бы поэтому дом должен быть маленьким. Дом не сохранился. Был ориентирован вдоль дороги на озеро. На местности здесь заметны некоторые ямки и бугорки. На фото И. В. Маковецкого можно различить маленький домик, но, кажется, с четырехскатной крышей, и стоит он как бы на дороге по отношению к дому Лучкина. По дополнению В.Д.Первушина, хозяйственная часть была сбоку от избы под пологой крышей.

 

         N24. Дом Анисимковых.

         Жил Дмитрий Анисимков-Шуйгин и его сын Семен. Дом не сохранился. На планах и Л. И. Поповой, и В. Д. Первушина дом ориентирован главным фасадом на дорогу, боком к озеру. Никакой информации о доме больше нет. На фото И. В. Маковецкого никакого дома здесь не видно, на местности тоже следов не осталось, но место для размещения дома как раз есть. По дополнению В. Д. Первушина, хозяйственная часть была сбоку от жилой и располагалась под пологой крышей, т. е. дом был "кошелем".

 

         N25. Дом Пашина.

         Жил Павел  Александрович Шуйгин-Пашин, пришедший в семейство из Анисимковых. Иждивенцев в семье не было,т. е. хозяйство должно быть богатым. Дом не сохранился. Все ориентируют этот дом на озеро. На местности отмечаются заросли крапивы и других сорняков.  На фото И. В. Маковецкого здесь стоит маленький домик с четырехскатной крышей. Однако В.Д.Первушин не отмечает этого, как у других домов: может быть, дом уже перестроен?

 

         N26. Дом Михаила Степановича Анисимкова-Шуйгина.

         Дом сохранился, но в перестроенном виде. Он ориентирован на озеро, хотя отсюда до озера уже далеко – это самый крайний дом деревни. По В. Д. Первушину, дом был большой, двухконечный; при этом он стоял ближе к дороге, параллельно нынешнему. Стоящий ныне дом срублен в лапу в 60-е годы, он имеет всего два окна по главному фасаду, но наличники на нем традиционные. Дом не имеет сеней и как бы не имеет сарая: есть не то хлев, не то двор. Также отсутствует всякий подклет. На фото И. В. Маковецкого жилая часть старая, а задняя часть (двор или изба?) выше и шире нынешней.

 

         N27. Дом Николая Федоровича Борзоногова.

         У дома был, как говорят, только двор (видимо, помимо жилой части), так как хозяин не успел его достроить: началась война. На фото И. В. Маковецкого виден лишь уголок фронтона. На местности здесь отмечаются бугорки, поросшие крапивой. Дом был ориентирован на озеро. Он был куплен в 60-е годы в Лекшмозеро. Новые владельцы - Шестаковы и Гнездова, бывшая Борзоногова. Дом однокомнатный. Раньше, по словам Л. И. Поповой, "от одного угла до другого стояли деревянные лавки, и была кладовочка у сеней в одно окно". Внутренний и внешний вид дома в Лекшмозере сохранился почти полностью, есть наличники. Дом расположен с левой стороны от остановки автобуса, если встать лицом к ней.

 

         N28. Дом Горюновой Степаниды.

         В войну перешел в колхозное пользование (как будто бы в нем держали кур). С этой избой связано название "кредитная" - В. Д. Первушин говорит, что "в смысле иронии", уж больно бедна была изба. Но, может быть, это название отмечает другое: эту избу сдавали в наем под вечерки. У Степаниды была одна дочь "Нюрка", а хозяина не было. Избушка была маленькая, больше никаких данных нет. На местности тоже никаких следов не просматривается. Л. И. Попова рисует ее прямо под домом Лучкина: ви-димо, она и видна на обеих фотографиях И. В. Маковецкого как очень маленькая избушка. Но В. Д. Первушин располагает ее несколько в стороне.

 

         N 29-30. Дома Семена и Ивана Яковлевичей Первушиных.

         Тут родилась Л. И. Попова, она переехала в новый дом лет в девять. В. Д. Первушин говорит, что "раз сто перестраивались, подводились под одну крышу". По Л. И. Поповой, наоборот, "раскатили свой конец и перекатили на другое место". Она же сообщает, что "заднюха была". Остатки этого дома сохранились - сейчас это маленькая избушка в три окна с сенями, ориентированная на улицу, а не на озеро. Конструкция кровли стропильная, но наличники резные, традиционные. На фото И. В. Маковецкого дом не виден. Л. И. Попова ориентирует этот дом на улицу, а В. Д. Первушин- на озеро.

 

 

Примечания:

 

1) - М. В. Витов. Историко - географические очерки Заонежья XVI - XVII вв. Изд. МГУ, 1962.

 

2) - И. В. Маковецкий. Памятники народного зодчества Русского Севера. Москва, 1955, с. 42-43, рис.91-92 (с. 112-113); также И. В. Маковецкий. Архитектура русского народного жилища. Север и Верхнее Поволжье. М., 1962, с. 52-53.

 

3) - В. П. Орфинский. Деревянное зодчество Карелии. Петрозаводск, 1972, рис.5.

 

4) - Ю. С. Ушаков. Ансамбль в народном зодчестве Русского Севера. Ленинград, 1982, с. 67.

 

5) - И. В. Маковецкий. Памятники народного зодчества Русского Севера, указ. изд., рис. 105 (с. 124).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРАВОСЛАВИЕ

 

«Ложуся спать со Христом,

Оберегаюсь крестом,

Господь впереди,

Спас позади,

Ангелы-хранители по обе стороны,

Пресвятая Богородица над головушкой,

Пеленой укрывают,

Духом обдуают:

Спи, раба Божия, … (имярек)».

 

Вечерняя молитва, записанная от бывшей

жительницы д. Масельга Александры Макаровны

Поповой, в девичестве Софроновой.

 

         Место религии в сознании жителей округи было огромным: и хозяйственная, и духовная жизнь всех крестьян, а не только священников и монахов, была пронизана верой, подчинена традициям и устоям православия. Религия освещала и тяжкие будни, и веселые праздники лекшмозеров вплоть до образования колхозов, да и в первые колхозные годы, а для части жителей - до наших дней.

         Церковная жизнь протекала в разнообразных формах. На лекшмозерской земле возникли монастыри, приходские храмы, деревенские церкви со службой каждодневной либо только по местным праздникам, часовни, памятные и обетные кресты. Были здесь и свои подвижники.

         Из тринадцати святых Олонецкой епархии, перечисленных в Олонецком патерике (1), трое: Александр Ошевенский, Кирилл Челмогорский и Пахомий Кенский - подвизались в Каргополье. Александр основал здесь Ошевенский  монастырь, Кирилл - пустынь на Челме-горе, которая находится на территории Лекшмозерья, Пахомий - обитель на Кенозе-ре. Помимо этих преподобных, к местным, особо почитаемым относятся также олонецкий святой Александр Свирский - основатель монастыря на реке Свирь, расположенной между Ладожским и Онежским озерами, и нижегородский святой Макарий Унженский и Желтоводский, с чьей  памятью  связан Хергозерский монастырь. Эти святые и были, по выражению Олонецкого патерика, "светильниками благочестия для русского народа и местных племен".

 

 

 

МОНАСТЫРИ КАК ЦЕНТРЫ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ

 

                                                        "Много есть и было издревле на

                                                        святой Руси обителей иноческих.

                                                        Много ходило и ходит туда русских

                                                        людей. И оттуда разносится по лицу

                                                        земли родной много света и добра".

 

                                               Архимандрит Никодим, Олонецкий патерик,

                                               Петрозаводск, 1910 г., с.4

 

         Перед революцией в Лекшмозерской волости действовал один мужской Челмогорский монастырь. Помимо него в Каргопольском уезде существовал еще один мужской Александро-Ошевенский монастырь (2), тесно связанный с Лекшмозерьем хозяйственными и духовными узами. Однако в памяти жителей еще два церковных комплекса остались именно как монастырские, хотя еще в XVIII в. один из них был обращен в приход, а другой приписан к Лекшмозерскому погосту. Это Макарьевская Хергозерская и Наглимозерская пустыни. Поэтому они тоже рассматриваются среди монастырей.        Существовали два монастыря и в самом Каргополе (3): Спасский мужской и Успенский женский. Вот как отзывается о значении одного из них Дмитрий Васильевич Вавулинский (Лекшмозеро): "Спасский монастырь в Каргополе - главный. Ему подчинялись все местные пустыни - и Аглимозерская, и Челмогорская".

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Александро-Ошевенский монастырь

 

                                               "На севере России, близ

                                                старинного города Каргополя и по берегам

                                                реки Онеги (Олонецкой и Архангельской

                                                губ.) нет села, где бы не был известен и

                                                не почитался преп. Александр, Ошевенский

                                                Чудотворец. В этой области древнего

                                                Каргополя он является тем же, чем были:

                                                для южной России преп. Антоний и

                                                Феодосий Печерские, для Московской -

                                                преп. Сергий Радонежский и для северной

                                                - Зосима и Савватий, Соловецкие

                                                Чудотворцы и пр. Александр Свирский".

 

                                       Архимандрит Никодим, Олонецкий  патерик,

                                       Петрозаводск, 1910, с. 14.

 

         Ошевенский монастырь был одним из старейших и крупнейших во всем Каргополье. Он был мужской, в началеXX в. там числилось 5-10 человек (4), но, по-видимому, фактически значительно больше, так как гужовцы помнят там около 50 или даже 100 монахов. Об основателе монастыря Александре в ошевенских деревнях помнят такую легенду: вскоре после того, как он пришел в эти края, случилась распря между ним и местными мужиками, которые стали гнать его. Доведенный до крайности, Александр пригрозил мужикам: "Будете жить у воды без воды", после чего местная речка Халуй, протекающая по деревням, прежде чистая и быстро текущая, "ушла под землю". И действительно, Халуй местами течет, как обычно ("выходит на поверхность"), а местами заболачивается, мелеет и почти совсем пересыхает. (Сведения Анны Филипповны Харитоновой, по-деревенски Филипповой, 1904 г.р., с.Ошевенск). РечкаХалуй, связанная таким своеобразным образом с памятьюАлександра Ошевенского, является местной достопримечательностью под названием "исчезающая река".    Хозяйство монастыря было очень богатое, на монастырском скотном дворе, располагавшемся напротив монастыря, работало скотницами много вольнонаемных женщин. На территории монастыря находились каменный Успенский собор с примыкающей колокольней, деревянные Покровская церковь и надкладезная часовня, каменные кельи, архиерейский корпус, Святые ворота с надвратной церковью св. Николы (5); монастырь огорожен каменной стеной с четырьмя угловыми башнями. Торжественно отмечался в монастыре день памяти Александра Ошевенского (3 мая*), а празднование дня иконы Богоматери Скоропослушницы (22 ноября) растягивалось на

 

*) – здесь и далее все даты даются по новому стилю.

целую неделю. Анна Филипповна рассказывает,что Крестный ход с этой чудотворной иконой шел из самого Каргополя (конечно, пешком).

         Ныне многие еще помнят, что когда-то ходили в Ошевенский монастырь из Макарья (О.В.Ушакова, 1911 г.р.,), из Гужова (Л.И.Попова, 1914 г. р.), из Лекшмозера (А.А.Вавулинская, 1907 г.р., Лекшмозеро). Лидия Иванов-на Попова упоминает праздник "Богомоления в Ошевенске", проходящий как будто бы осенью - видимо, это тот же день иконы Богоматери Скоропослушницы.

         В обустройство монастыря много средств вкладывал местный миллионер, купец Дружинин (Козырев). В монастыре работала церковно-приходская школа с приютом для детей-сирот: "будто детдом", - говорит Анна  Филипповна. В. Д. Первушин (Гужово) упоминает о старообрядцах, живших в Ошевенске; и Анна Филипповна говорит, что они встречались в Халуе.

         Ошевенский монастырь просуществовал до  30-х годов, когда был закрыт. В деревянной церкви устроили клуб: Анна Филипповна рассказывает, что она избегала бывать в президиуме собраний, проходивших в клубе, так как он располагался в алтаре церкви. В каменной церкви то рабо-тал немец Карл Антонович Фронгольц, выводивший "финскую" породу коров, то держали лошадей. Фронгольц разобрал участки стен на кирпич для конюшни, которую потом, когда немец то ли уехал, то ли был сослан, забросили и растащили. Позже в каменной церкви открыли школу рабоче-крестьянской молодежи, а внизу оборудовали мастерские.

         Сегодня монастырь находится в состоянии разрухи и осквернения: безлюдье, циничные надписи на стенах, заваленный мусором святой колодец, обломки рухнувшей лет десять назад деревянной церкви, руины каменной Успенской церкви с не так давно обвалившимися в процессе долгой реставрации сводами, утерянные верхние яруса - ротонда и завершение - надвратной церкви (видимо, в связи с приданием сооружению так называемого внекультового облика), утраченные целые прясла стен... Лишь, хотя и обескрещенная, и лишенная заодно с крестом и шпиля, но не сломленная колокольня да сохранившиеся башни стены еще возносят к небу немую молитву и теплят надежду на возрождение былого могущества древней обители*.

 

 

 

 

 

 

 

*) – в настоящее время монастырь возрождается, богослужения проходят в восстановленной надвратной Никольской церкви, назначен наместник о. Киприан (прим. 2010 г. публ. Интернета). См. www.kargopolie.ru

 

Кирилло-Челмогорская  пустынь

 

                                               "Святая жизнь старца, его кроткое

                                                обращение, мудрые речи и были причиною

                                                того, что его полюбили и чудяне и

                                                многие приняли святое крещение. Святый

                                                был благовестником Евангельского

                                                учения среди чуди этой местности".

 

                                       Архимандрит Никодим, Олонецкий патерик,

                                       Петрозаводск, 1910, с. 58

 

         На южной оконечности Лекшмозера, при впадении вытекающей из него речушки Челмы в небольшое озерцо Монастырское, располагалась некогда Кирилло-Челмогорская пустынь. Ровесница Ошевенского монастыря, пустынь никогда не достигала его размаха, а в 1764 г. она вовсе была упразднена и возобновлена вновь лишь в 1845 г. (6) Но церковная жизнь в ней никогда не замирала: после упразднения в пустыни существовало, как пишет И. Ф. Токмаков,"что-то вроде бесприходного прихода" - со священником и одним причетником. Перед революцией здесь помнят всего двух монахов (7). В пустыни имелся каменный Успенский храм; она была огорожена каменной стеной с башенками на углах (8). Храм строился (или возобновлялся), видимо, в конце XIX в. (9), так как старожилы помнят легенды, связанные с его строительством. Рассказывают, что храм ставили несколько раз, так как мужики из близлежащей деревни Труфаново не раз поджигали его*; по-видимому, кто-то, поясняет В. Д. Первушин (Гужово), из богатых мужиков, имеющих большие хозяйства, был против монастыря, так как опасался конкуренции в приобретении угодий в случае его разрастания. Другой храм - Богоявленский, тоже каменный,строился в первой четверти XIX в. на средства каргопольского купца Михаила Николаевича Лыткина (10).

         В Челмогорскую пустынь лекшмозеры ездили, как говорит Т.А.Подгорних (Лекшмозеро), "на Успенье" (28 августа). Переплывали Лекшмозеро на лодках, спускались по реке Челме и попадали прямо к стенам монастыря. После церковной службы шли или плыли в лодках в деревню Труфаново (около 4-5 километров от пустыни), где расходились на угощение по родственникам и знакомым. Сами труфановцы ходили в монастырь помимо Успения и на "Кириллову память" (21 декабря, сведения К. Н. Телепневой, Труфаново), а также и просто на службу по воскресеньям. Л. И. Попова (Лекшмозеро) вспоминает Крестный ход из Гужова в Челму, участники которого тоже переплывали озеро на лодках: "Ходила в Челму с Крестным ходом из Гужова, ехали в двух лодках".

 

*) – Возможно, в начале храм и возобновлялся в дереве.

         С Челмогорским монастырем связано еще живущее здесь предание о казаре, казариновской чуди, которая хотела стащить под гору крест и упала во внезапно образовавшуюся яму. Эта яма (ее помнят под оградой монастыря) была такой глубины, что "мужики камни привязывали и не доставали дна". (Сведения Антонины Георгиевны Телепневой, Труфаново).      В 30-е годы монастырскую церковь стали разбирать на кирпичи. Акцию осуществляли в основном силами жителей деревень Лекшмозеро и Орлово. Была кампания, и часть мужиков деревень с воодушевлением отправились на слом монастыря. Один из них, желая ускорить дело, так спешил, что, потеряв всякую осторожность, уронил на себя колонну и был ею задавлен насмерть, причем и вытащить его изподнее сумели не сразу, плавали в деревню за средствами подъема тяжестей. Все же, несмотря на несчастье, разрушение монастыря было довершено, и некоторые жители с. Лекшмозеро поживились церковным кирпичом. В Труфанове рассказывают, что несколько лет назад в богадельне в Каргополе умерла старуха, бывшая монахиня, которая незадолго до смерти, в знак благодарности государству за ее содержание и уход за нею, открыла тайну захоронения на территории монастыря клада. Тайна клада была передана ей священником. Под березой, на месте бывшей кухни, дейcтвительно нашли драгоценную церковную утварь, одежду, монеты. И доныне здесь яма. Говорят, что в доме у одной из труфановских старушек, недавно умершей, хранится картина с изображением монастыря до его разрушения. (Наследники старушки бывают в деревне крайне редко.)

         Сейчас на месте древней пустыни - пустыня. Не сохранилось ни одного сооружения. По каменным осыпям читается план монастыря: стены, по линиям которых растут березы, башни на углах, довольно просторный храм с колокольней, входные ворота. Здесь же - кладбище, посещаемое и ухоженное. Всю эту "обитель скорби и печали" осеняют купы старых елей, "суровых великанов", по выражению Г.П.Гунна (11), которых наши предки окружали "чувством почитания". Одна из них, стоящая отдельно на полянке не одну сотню лет, несет на себе следы поджога: обгоревшая кора, раны, сочащиеся смоляными слезами... Кому помешал этот безмолвный свидетель былого? Видно, наше лишенное "животворящих святынь" время рождает вандалов, которых не было на земле несколько веков.

 

 

Бывшие монастыри

 

         Крупнейшим духовным центром округи был когда-то Макарьевский Хергозерский монастырь, обращенный в приход еще в 1764 г. (12) и называемый жителями просто "Макарье", "Макарий". К Хергозерскому приходу были приписаны деревни Окатовская, Федоровская и Турово Село, составляющие Порженское, а также деревни Думино, Ожегово и Ольсиевская - таково было общее название долгозерских деревушек Курмино, Херново, Наволок (13). На Макарий были проложены прямые дороги из Думина, Порженского, Масельги, Лекшмозера, Вильно, Труфанова. Празднование дня памяти преподобного Макария (7 августа), бывшего любимейшим в этихместах святым, становилось ярким событием во всем Каргополье, хотя Макарьевское расположено в значительном отдалении от всех других деревень на восток (20-25 километров), и дороги к нему идут по болотам. Сведения о праздновании на Макарье получены от Ольги Васильевны Ушаковой (1911 г.р., Лекшмозеро) и ее дочери Марии Яков-левны Патракеевой (по-деревенски Харичевой, 1931 г. р.,Лекшмозеро), подолгу живших в Макарье, а также от Татьяны Александровны Подгорних (1911 г.р., Лекшмозеро).

         В Макарье были две каменные церкви: св.Троицы, построенная в 1873 г., и Введения Богородицы, построенная в 1790 г. (14), а также колокольня и деревянные сооружения*. Церкви стояли "на островке"**, где, по преданию, явилась икона. На колокольне имелся большой колокол весом в сорок пудов. "Тогда еще звонили, и праздники отмечали торжественно, - вспоминает Ольга Васильевна, но что это было за сооружение и к какому времени относится его строительство, она не помнит. Приезжало священство из Думина, Ошевенска, Колодозера". В детстве она видела в Макарье монашек, жили там и так называемые "заветные" - работавшие на церковь "по завету" (обету) бесплатно, некоторые до полугода, церковь их кормила. После войны постоянной службы уже не было, только по праздникам.

         У входа на макарьевский полуостров стояла часовня (сведения О.В.Ушаковой). Вблизи церкви был хутор, где жили богатые, зажиточные хозяева, семейств шесть, почти все, связанные с церковью: священники, псаломщики; впоследствии многие были раскулачены и высланы.

         В Макарьев день сюда сходилась вся округа, приходили даже из Ошевенска (за 30 километров). Упоминаемый И. Ф. Токмаковым (15) Крестный ход в Хергозерскую обитель из Каргополя, с которым несли чудотворный образ преп. Макария Унженского, еще хранится и в памяти местных жителей. Рассказывают, что он шел по дороге на Челму, затем на Труфаново, торжественно проходил мимо местной церкви и поворачивал на труфановскую дорогу на Макарий. Вот рассказ труфановки Анны Никитичны Макаровой (Лекшмозеро): "Седьмого августа ходили на Макарье, 19-20 километров. С Каргополя шел Крестный ход: от Лядин будет Половинное озеро, потом километра два - и свертка***, Труфановская свертка. Шел по Труфанову, по Середке. Один раз была наМакарье - в семнадцать годов, а ныне уж девяносто". Этот Крестный ход, которым начиналось празднество, помнит и Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро), а также

 

*) – О. В. Ушакова помнит, что на фундамент одного из них «возили плиты из Кенозера на белой кобыле».

**) – На самом деле, на полуострове.

***) – т. е. поворот.

и Василий Дмитриевич Первушин (Гужово): "Крестный ход: встречались все деревни со всей округи у часовни на росстани".

         По рассказам Татьяны Александровны Подгорних, ходили на Макарье целыми деревнями, ибо святой Макарий почитался в Лекшмозерье как самый скорый и надежный заступник и избавитель от всех болезней и напастей. Выходили накануне во второй половине дня: "До обеда поработаем, а к вечеру пойдем", - вспоминает Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро). Собираясь в дорогу - а путь был неблизкий, - пекли "колобушки", т.е. колобки. Там всем завет: обойти вкруг озера и выкупаться три раза. Для купания устраивалось особое место, которое в память крещения Иисуса Христа называлось "Иордан", "Иордань", а также "Ердан". Купались все, даже старухи - "для сбережения", - хотя бывало уже и холодно. Но если завет сделан, подтверждает и Мария Степановна Пономарева(1906 г. р., Лекшмозеро), надо купаться. Верили: выполнишь завет - больной оправится, ребенок окрепнет,"пойдет к тебе работать", - говорят, боль пройдет. О том, как делался завет, рассказывает Мария Яковлевна Патракеева: "Я заболела, завет делаю дома: "Макарий преподобный, помоги, а я схожу к Макарию, тебе завет положу".

         Рассказывает о заветах, вере в их целительную силу и помощь св. Макария и Прасковья Федоровна Басова (Лекшмозеро): "Заветы кладут, у кого кака болезнь или чего просят, и приговаривают:

Пошли мне, Господи, свет в глазах

За то, что завет кладу.

Вот тебе свечка, святой Макарий.

Это если у меня глаза болят. Заветы разные делали: если голова болит - платок на икону вешали, если тело - отрез, если ноги - чулки. Вот у нас старушка была, она ходила к Макарию, клала завет, повесила в церкви платок и отрез. Потом вокруг всего озера еще на коленях проползла. И все прошло. А прошлый год мне Оля-то жаловалась: "Ничего не болит, а не могу - плохо, и врачи не лечат". А у нее завет был кладен. Она должна была к Макарию сходить, и две вещи у нее были на завет. Она их на икону повесила, три тонкие свечи зажгла в трех местах – она знала, где поставить, - на колени стала, молилась. А тутя ее встретила: совсем другая, не болеет, поправилась -то все худая была. Така хорошенька стала".

         Почти каждый, если речь заходит о Макарье, рассказывает, как некто, по завету, дабы  Бог дал здоровье больной жене, обошел озеро на коленках.      Макарий считался также и покровителем животных, поэтому туда гоняли много скота, лошадей, чтобы выкупать их в этот день в озере. "Кони нагонят на телегах, купали", - рассказывает Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро). Коней купали, садясь на лошадь верхом без седла и заводя ее в воду. Также к Макарию обращались по поводу пропажи скота. Так, Полина Павловна Калинина (1912 г. р., Лекшмозеро) рассказывает: "Не пришла корова с поскотины. Я и молилась: "Преподобный отец Макарий-батюшка! Доведи меня до коровушки. Уж самой-то мне не бывать, а масла-то я пошлю в монастырь. И следы увидела коровьи".

         Неподалеку разворачивалась ярмарка. В качестве даров и для продажи несли в Макарье "даньку": яйца, масло, шерсть - как говорит Татьяна Александровна Подгорних, "колобушки, пироги, шишку масла, шерсти клок". В благодарность Макарию, а также для сохранения своего хозяйства, по завету, жертвовали церкви и живую скотину: телку, жеребенка, овцу. Рассказывают, что дары распродавались, а деньги шли на обустройство церкви. После закрытия церквей, когда служб уже не было, а крестьяне все равно ходили и носили "подаяние", его, по словам Василия Дмитриевича Первушина (Гужово), "прикарманивали местные власти". Здесь же работали ларьки, в которых продавали всяческие сладости, в частности пряники. Свои вещи в корзинах и коробах не боялись оставлять прямо на траве, под деревьями.

         Готовились к празднику и хозяева, хуторяне: пекли рыбники, калитки, шаньги, ставили множество самоваров. После службы зазывали родственников, друзей, знакомых. Гостей бывало так много, что все не входили в избу, и для их приема, бывало, строили специальные избы - "чуланы", которые потом иногда использовали для содержания скота. Чуланы распределялись по деревням: гужовский чулан, масельгский чулан. Об этих макарьевских чуланах, видя в них, правда, склады для товаров, упоминает и И. И. Рудометов (16).

         Вечером - гулянье. В девичестве Марии Яковлевны Патракеевой, в конце 40-х годов, молодежь собиралась в сарае ее отца, так как она была единственной девицей на Макарье: плясали, пели, гуляли чуть не всю ночь. Ночевали - кто в чулане, кто в телеге, кто на траве, кто у знакомых в сарае или на лавке - кто где уляжется, а кто и вовсе не ложился, хотя ночи уже темные; как говорит Мария Егоровна Харина (1928 г. р., Лекшмозеро), "после Макарья в двух шагах за кустом белую корову не видно".      Возвращались на следующий день. На подходе к селу,на последней остановке (вблизи Лекшмозера - на мельнице), припасенные колобки "бабы клали мужикам в шапки, девки - своим парням". (Свидетельство Т. А. Подгорних).

         После коллективизации макарьевские угодья принадлежали думинскому колхозу, и туда отправлялась на работу особая бригада.  Макарьевские церкви простояли до послевоенного времени. Когда церкви были закрыты, все разорили, колокола "сронили", как говорит Ольга Васильевна Ушакова. В зимней церкви жили лесорубы - вблизи велись лесозаготовки, - в результате она приобрела внутри вид сарая; потом ее и колокольню разрушили, после войны отсюда вывозили кирпичи. Ольга Васильевна рассказывает, как приехал какой-то представившийся уполномоченным из Москвы мужчина, взял в сельсовете лошадь и вывез всю золоченую церковную утварь. Позже оказалось, что это был вор. "А возразить никто не смел, - говорит Ольга Васильевна, - жили в страхе".    До наших дней в Макарье дошла лишь каменная церковь Троицы XIX в. (рис. 34), а также фрагменты нижнего яруса колокольни. На месте второго храма, алтарная часть которого была завершена, как восстанавливает Г. В. Алферова (17), двумя деревянными бочками, ныне заросший холм; на нем валяются деревянные кружала. В открытом всем ветрам, разоренном, но все еще величественном храме Троицы в нишу вблизи алтаря кем-то поставлена бумажная иконка Троицы, возле нее - погашенная свеча и алюминиевая кружка, куда макарьевские паломники складывают свои скромные пожертвования. От хутора остался один дом, еще дающий представление о своей былой крепости и слаженности. Но каждый год в день преподобного Макария, несмотря на плохо проходимые дороги и преклонные лета, идут сюда старики, ведут своих детей и внуков, чтобы поклониться и помолиться святому угоднику*.

         Существовала в округе и еще одна  пустынь -Наглимозерская или Аглимозерская, располагавшаяся на острове на Наглимозере, в четырех километрах от Лекшмозера. В. Д. Первушин (Гужово) и Т. А. Подгорних (Лекшмозеро) вспоминают одного-двух живущих там монахов, а Д. В. Вавулинский (Лекшмозеро) - восьмерых, хотя уже в1721 г. пустынь была приписана к Спасово-Строкиной пустыни в Каргополе, а в конце XIX в. она - просто приписная церковь к Лекшмозерскому погосту (18). По-видимому, при ней все время кто-нибудь жил, хотя формально монастырь был закрыт. Монастырь имел небольшую кирпичную церковь; родившаяся вблизи Мария Николаевна Попова (1920 г. р., Лекшмозеро) называет ее церковью Николая Чудотворца (19): "кажется, одна глава"; была и отдельно стоящая колокольня. Церковь была построена в 1811 г. (20) Ограды не было, при входе стояла сторожка. В пустыни служил лекшмозерский приходской батюшка: Василий Дмитриевич Первушин вспоминает о. Николая; ни своего

 

 

 

*) – в настоящее время предпринимаются первые попытки возрождения Макарьевской пустыни по инициативе потомка коренных макарьевцев, старосты прихода с. Орлово Николая Яковлевича Ушакова и духовника приходов сс. Орлово и Лекшмозеро о. Виктора Пантина (прим. публ. Интернета, 2010 г.).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 34. Церковь Троицы в Макарьевском.

 

священника, ни хозяйства в ней не было. Хотя Татьяна Александровна Подгорних говорит, что там долго, уже в колхозное время, жил поп Василий.

         Напротив, на материковом берегу озера, был хутор: один двухконечный дом и большое хозяйство двух братьев -Антона и Михаила, - живших раздельно. Помимо земельных угодий, у них была хорошая кузница. Братья выполняли высокопрофессиональные кузнечные работы, имели прочные связи для получения дефицитного в этих краях железа, а также занимались выгонкой смолы и дегтя, добывали пушнину.

         В Наглимозерской пустыни дважды в год праздновали Николин день: 19 декабря (Никола зимний) и 22 мая (Никола вешний). Службу стояли в храме пустыни, а на обед шли в Гужово. Эти дни считались и общедеревенскими гужовскими праздниками, так как иногда жители с. Лекшмозеро ходили не на Наглимозеро, а в Гужово. О хождении на Наглимозеро рассказывает Татьяна Александровна: "В Николин день ходили на Гужово и Масельгу, на Хижгору. На Наглимозеро ходили в этот же день, но мало - те, кто заветы исполнял, - не добраться через озеро, только по льду зимой. Мы ходили, когда мне было семнадцать лет. Там - храм, монахи. Мы - молоды, веселы, сторож нам по лбу"хлоп": "Стой! Потише вы!"

         По дороге из Лекшмозера на Наглимозеро располагается еще одна местная святыня: так называемый "Николин камень", хотя как он связан с памятью Николы не помнят; может быть, это название отражает день, в который, идя на Наглимозеро, лекшмозеры посещали и этот камень. О нем рассказывала Татьяна Александровна. Это - огромный валун, сверху уплощенный, с углублением, в котором, как говорят, никогда не высыхает вода. И поныне местные жители при случае ухаживают за ним: моют его поверхность, меняют воду.

         В 30-е годы сооружения пустыни были разбиты, якобы разобраны на кирпичи  для скотного двора в Лекшмозере. Однако, цементовка кладки оказалась столь прочной, что, как говорят, оторвать кирпичи друг от друга было почти невозможно, все побили. Тем не менее множество возов кирпичей доставляли в Лекшмозеро по льду на дровнях зимой 1931 г., и для этого было мобилизовано чуть не все взрослое население деревень. Одновременно развозили по домам и небольшие иконы, их клали на подводы поверх кирпичей. Большие иконы сжигали вблизи монастыря.

         В начале войны, а по сведениям Марии Николаевны Поповой, в 1940 г., братья-хуторяне были призваны в армию,а старики и женщины с детьми переселены в Лекшмозеро под предлогом того, что Наглимозеро оказалось близко к линии фронта. В Лекшмозере и проживают потомки наглимозерцев, в частности внучка Михаила Мария Николаевна.

         Б.Ф.Борзоногов (Гужово) сообщает, что, будучи мальчиком, он видел книгу "Святой монастырь", посвященную истории Наглимозерской пустыни. О некогда существовавшем плане пустыни, выполненном в 1783 г. тушью на бумаге типа кальки, наклеенной на ткань, вспоминает и Федор Петрович Шуйгин (Гужово), видевший и державший его в руках. Видимо, об этой же книге с планом монастыря и его угодий рассказывает и Александр Васильевич Попов (1922 г. р., Лекшмозеро), сообщая, что когда-то она была у Вавулинских, и пересказывая отдельные фрагменты истории пустыни: набеги на нее некоего есаула Попова с Ягремы, а также набеги беглых наемных наглимозерских работников на ошевенские села. В первый год работы экспедиции, в 1988 г., на Наглимозере, по сообщению Татьяны Александровны Подгорних, жил в избушке Константинов Николай.        Современное состояние пустыни - заброшенность и одичалость. Сохранились лишь заваленные кирпичными осыпями фундаменты церкви и колокольни. Все сильно заросло. Поблизости сооружена рыбацкая избушка, ведь Наглимозеро - любимое место рыбаков. Но на монастырских руинах чьи-то заботливые руки поставили три деревянных креста, один на срубе. Лишенный всякого церковного окормления, народ не может обходиться вовсе без духовной пищи.

 

 

 

ЦЕРКВИ И ИХ ПРЕСТОЛЬНЫЕ ПРАЗДНИКИ

 

 

Церковь Петра и Павла в Лекшмозере

 

         Приходским храмом Лекшмозерья была каменная церковь Петра и Павла конца XIX века в с. Лекшмозеро (рис. 35), поставленная на том месте, где, по легенде, из озера выплыла икона апп. Петра и Павла. Эту легенду о чудесном обретении иконы, зафиксированную И. И. Рудометовым (21), помнят многие местные жители. Вот как она звучит в пересказе Ольги Васильевны Ушаковой (Лекшмозеро): "Женщина какая-то лет десять назад нашла в мусоре старинну книгу, там о Петре и Павле рассказывается. Вот по реке Челме плыла икона. Приплыла к берегу. А одна женщина увидела

 

 

 

Рис. 35. Церковь Петра и Павла в Лекшмозере.

 

ее и ногой пнула. О-о, и заболела потом. Икона же поплыла дальше. Приплыла в озеро, здесь вот на берег выплыла. Рыбаки ее взяли и построили на этом месте церковь Петра и Павла".

         Престольный праздник церкви, день апп. Петра и Павла (12 июля), называемый здесь "Петровками", отмечался торжественной утренней службой при большом стечении народа со всего прихода. Но часто уже вечером этого дня выходили на покосы. Есть также упоминание об интересной подробности в ритуале Петровок: в этот день семь баб в присутствии многолюдного собрания доили коров. В этот день также был молебен с водосвятием и последующим купанием в озере, как вспоминает Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро): "В Лекшмозере Иордань устраивали. Девки купались, мужики - в одежде. Раз мужики пошутили, сделали мель в Иордане. Кто-то хотел нырнуть, а там воды- по грудь". Петровки и поныне остаются  праздником в сознании местных жителей. Об этом рассказывает Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро): "К Петру и Павлу нынче готовятся: убираются, пироги пекут, но в гости уже не ходят".

         На Пасху, бывшую крупнейшим событием христианской жизни, лекшмозерское священство ходило по домам всего прихода целую неделю, служа молебны: в каждом доме по несколько минут. При этом носили почитаемую икону Божьей Матери, поэтому так и говорили: "Богородица ходит". В благодарность и в качестве расплаты крестьяне одаривали духовенство хлебами, их набиралось целые возы. Поэтому иногда об этом говорят и так: "собирают хлебы". В каждом доме к этому торжественному моменту тщательно готовились: на столе расстилали праздничную домотканую и расшитую, так и зовущуюся "пасхальной" скатерть - "скатеретку", - говорят старушки; на нее клали свежевыпеченные хлебы: "мякушку ржаную и пшеничную, яйца, калитки", - вспоминает Ольга Васильевна Ушакова (Лекшмозеро). В Лекшмозере сообщают такую последовательность "хождения Богородицы" по деревням:      

         - в Светлое воскресенье ходят на Погосте (Лекшмозеро),

         - в понедельник отдыхают,

         - во вторник - в деревне Мартыново (Лекшмозеро),

         - в среду - в деревнях Гора и Подлеша (Лекшмозеро),

         - в четверг - в деревне Вильно,

         - в пятницу и в субботу - в деревне Орлово,

         - в воскресенье - в деревнях Масельга и Гужово.

         В Лекшмозере такие домашние молебны помнят не толь-ко на Пасху, но и в другие крупные праздники.

         Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро) помнит в церкви иконы Дмитрия Солунского и Ильи Пророка (не сохранились).

         Интересную особенность участия церкви в жизни округи сообщает Анна Александровна Образцова (Лекшмозеро): зимой, когда начинался буран или вьюга, в церкви звонили в колокол, чтобы рыбаки, застигнутые непогодой на озере, нашли дорогу домой: жители Лекшмозера плыли на звон, жители Орлова - в противоположную сторону.

         В основном объеме церкви служили летом, для зимних служб была выгорожена часть помещения.

         Церковь Петра и Павла закрыли в 1937 г. или  даже уже в 1932 г. (сведения А. Н. Пономаревой и Т. А. Подгорних соответственно, Лекшмозеро), когда среди ночи арестовали и увезли "на черной машине" весь причт: попа Ивана, сторожа Григория Пономарева, дьякона, псаломщика, церковного старосту Ефима Федоровича Пономарева, богатых и особо верующих прихожан Вавулинских Алексея и Ивана - как говорит Дмитрий Васильевич Вавулинский (Лекшмозеро), "чтобы разбить двадцатку", - всего семь человек. Больше о них ничего не слышали. Татьяна Александровна Подгорних сообщает, что сторож Григорий - ее дед по отцу, а староста Ефим - родной брат деда. В 1937 г. разрушили интерьер церкви: сняли полы, увезли иконы. Во время войныв ней размещался склад зерна.

         Церковь Петра и Павла сохранилась, ныне она заброшена и пустует. Состояние ее более-менее удовлетворительное, а колокольня даже возносит крест  на  высоком шпиле. Конечно, после стольких лет небрежения здание нуждается в капитальном ремонте.

 

*   *   *

 

         Деревянных церквей в Лекшмозерье было значительно больше. В ходе обследования выявлены:

 - церковь Александра Свирского на Хижгоре (летняя),

 - церковь Казанской Божьей Матери на Плакиде (зимняя),

 - церковь Георгия Победоносца в Труфанове,

 - церковь Тихвинской Божьей Матери в деревне Думино,

 - церковь Георгия в Порженском.

         Престольный праздник каждой из этих церквей был и праздником данной деревни, когда в нее сходилась вся округа. Церковная служба в этот день обязательно включала молебен с водосвятием в ближайшем озере; для этого его небольшая часть выгораживалась с помощью легкого деревянного сооружения, а на подступах к воде делались мостки. Как и в Макарье, это называлось "делать Иордань". Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) вспоминает: "Иордань выпилят, хвалятся: как, хороша Иордань?" Праздник с водосвятием считался у жителей "заветным", т.е. таким, когда было особенно принято молиться об исполнении всяких просьб, в частности об исцелении, и в знакэтого купаться в "Иордани". "Как заветный праздник - всегда делали Иордань, - рассказывает Полина Павловна Калинина (Лекшмозеро). - Тихвинская, 9 июля - в Думино. По завету в Макарий ходили, там - Иордань. Казанска – тоже заветный праздник".

 

 

Церковь Александра Свирского на Хижгоре

 

         Церковь Александра Свирского на Хижгоре, увенчивающая один из самых высоких холмов в округе, стоит меж двух деревень - Гужовом и Масельгой. Построенная в третьей четверти XIX века, ныне она - один из теперь уже немногих сохранившихся в окрестностях памятников деревянного зодчества (рис. 36). Ее великолепное положение прекрасно чувствовали крестьяне: "Словно белая лебедушка, - говорит  Устинья Павловна Шуйгина (Гужово), - она видна была издали, ходили туда с радостью". Сейчас, когда Хижгора накрылась лесом, точно шапкой, над горой виднеются лишь недавно восстановленные главы церкви и верхний ярус и шпиль колокольни.

         Открытие церкви семейство Василия Дмитриевича Первушина (Гужово) относит то ли к 1862 г., то ли к 1868 г. Именно эта дата, как они утверждают, была написана краской на шпиле колокольни, а, может быть, вырублена на фронтоне крыльца церкви. Упоминают о пока не найденной фотографии, существовавшей в их семейных архивах, где запечатлена эта дата*. В Масельге рассказывали, как

 

 

 

Рис. 36. Церковь Александра Свирского на Хиж-горе.

 

 

*)- В 1992 г. в Государственном архиве Архангельской области найдена ведомость о церкви Александра Свирского (ф. 104, оп. 3, д. 433, л. 1), в которой приводится дата освящения церкви – 1871 г.

 

после завершения строительства мастер встал на крест, поклонился на четыре стороны и забросил топор в озеро. Такой же рассказ известен и о завершении строительства знаменитого храма в Кижах. Значение этого тем более велико, что в те времена топор для плотника был ценнейшим, воистину золотым инструментом. По-видимому, таков был обычай: топор, которым рубился храм, больше не применялся.

         С церковью на Хижгоре связано празднование дня памяти особо почитаемого на Севере святого Александра Свирского (12 сентября). В этот день на Хижгоре собирались жители всех окрестных деревень. Крестный ход изцеркви шел под гору, к дальнему Хижозеру. Празднество завершалось часто обычаем помочей: коллективной помощью еще не окончившим жатву масельгцам и гужовцам; об этом вспоминает Лидия Николаевна Горюнова (Ожегово).

         О праздновании этого дня рассказывает Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро): "Александру Свирском упраздновали два дня. На Хижозере Иордань делали, все купались. Мосточки сделают, как поп крест в воду окунет,так и купаться. Если кто болеет, дак завещание делали, чтоб в Иордани искупаться. Приезжали гости - на Александра Свирского больше всего гостей, самовар не убирался. Плясали".

         В связи с церковью на Хижгоре Василий Дмитриевич Первушин рассказывает предание о том, как откуда-то сюда пришла монахиня, задумавшая открыть на Хижгоре монастырь и завести хозяйство; она уже начала готовить строительство. Однако гужовские мужики стали препятствовать осуществлению этих замыслов, и дело дошло до открытого столкновения. Разгневанная монахиня наложила заклятье на зачинщика сопротивления и предрекла ему слепоту и горе; действительно, тот позже ослеп и стал "горюном". От него пошли в деревне Горюновы. Василий Макарович Солодягин (Масельга) рассказывал и другую легенду об основании храма на Хижгоре. По его словам, на постройку храма жертвовала средства некая крестьянка, потерявшая мужа и детей. Под ее руководством храм строился быстро. Однако, когда были возведены стены, строительство надолго было заброшено, так как эта крестьянка куда-то исчезла – как говорят, она была обвинена в каких-то денежных злоупотреблениях и посажена в тюрьму. Но через несколько лет она вернулась и завершила строительство церкви. Интересно, что в Архангельском областном архиве имеется "Дело о пожертвовании денег и вещей на постройку церкви в Лекшмозерском приходе крестьянкой Ефросиньей Смоляковой", датированное 1869 г. Возможно, что изучение этого "Дела" прольет свет на историю возникновения церкви Александра Свирского.

         Алексей Александрович Ушаков (Масельга) вспоминает,что он слышал то кого-то из старших жителей пророчество, что пока стоит храм на Хижгоре, ни одна змея не переползет через реку Старая Мельница. "И действительно, - рассказывает Алексей Александрович, - там змей полно, а здесь их никогда не встретишь".

         Образование на Хижгоре своего прихода относится к раннему послереволюционному времени. До этого все церковные требы и обряды - отпевания, крестины, венчания - совершались в лекшмозерской церкви, там же было и кладбище. На Хижгоре отмечались лишь местные праздники. А вскоре после революции, в 1918-1919 году, сюда пришел священник из монахов - о.Алипий. Мужики его любезно приняли и построили на берегу под Хижгорой, на Могильнике, где хоронили некрещенных детей, меж соснами, для него дом. С этого времени стали крестить и отпевать на Хижгоре, хотя многие предпочитали по старинке ездить в Лекшмозеро, тем более что на Хижгору было трудно подниматься. Выделилось и собственное кладбище, но ниже, на Плакиде. Образование ныне существующего кладбища здесь, на горе, относится к 1939 году; первое захоронение, по словам Федора Петровича Шуйгина (Гужово), - Первушина Петра Федо-ровича.

         Есть некоторые сведения об иконах этой церкви. В доме Анны Михайловны Шуйгиной (Гужово) долгое время хранилась икона Вознесения из нее, относимая Анной Михайловной к XVI в. В 1987 г. ее брат отдал эту икону "заезжему прокурору". Алексей Александрович Ушаков (Масельга) рассказывает, что много икон увезли в Ленинград в 1951 г., а еще раньше их собирал и увозил кто-то из Каргополя; все иконы пропали. Сейчас в церкви на Хижгоре осталось лишь несколько икон плохой сохранности.

         Храм Александра Свирского сохранился, но разделил многочисленные беды нашего времени. Церковь была закрыта в конце 20-х - начале 30-х годов: Анна Михайловна Шуйгина (Гужово) говорит, что ей в это время было лет десять. Она помнит, как с церкви снимали колокола и "прогоняли попов". Нина Макаровна Смолко (Лекшмозеро) вспоминает, что как-то, девочкой, зайдя в церковь, видела, как разбивали паникадило. После войны, в конце 40-х годов, с церкви частями снимали обшивку и разобрали пол на курятник, построенный в масельгском колхозе. Рассказывают, что при возвращении с очередной партией досок участники этого деяния свалились в кювет и покалечились, да и все куры в курятнике через год передохли. Называя имя председателя, осуществлявшего эту акцию - Горбунцов из Орлова - Иван  Михайлович Третьяков (1932 г. р., Масельга) добавляет, что старики тогда ругались. Этот Горбунцов потом умер от туберкулеза. Другой председатель, Шуйгин Михаил Степанович (1886-1962, Гужово), стремясь увеличить колхозные поля, стал распахивать Хижгору чуть не у стен храма, и его судьбу не миновал злой рок: один за другим умерли два его взрослых сына. Так и стоят на кладбище за церковью четыре больших северных креста, напоминая о проклявшем, как говорят, свои антирелигиозные деянияредседателе и его близких.

         В годы войны впритык к церкви со стороны Масельги стояла геодезическая вышка, на которой дежурила, как вспоминает, Анна Михайловна Шуйгина (Гужово) со своими ребятишками.

         История сохранения церкви на Хижгоре в наше  время связана с именем масельгца, ныне покойного Василия Макаровича Солодягина (по-деревенски Рыбина, 1923-1989). Живя в Североонежске, Василий Макарович приезжал летом в родную деревню и в течение многих лет старался поддержать ветшающую церковь. Время было безбожное и беспамятное: школьники и туристы карандашами, углями, красками, а то и ножами расписывались на стенах, дверях, потолке, барабанах глав храма; геодезисты вырезали часть опорного столба верхних ярусов колокольни. Текла крыша, гнили балки, стала крениться в сторону храма колокольня. Василий Макарович, унаследовавший от отца умение во многих крестьянских ремеслах, ставил заплаты, чинил, ремонтировал, убирал мусор, ухаживал за кладбищем. Именно он стали дейным вдохновителем и наставником консервационных, а потом и реставрационных работ на храме, осуществляющихся ныне. Без его упорной заботы церковь, видимо, была обречена на гибель, подобно многим другим деревянным памятникам Севера, ежегодно пополняющим печальный список потерь.

         Церковь Александра Свирского на вершине Хижгоры часто называют верхней, в отличие от церкви Казанской Божьей Матери на Плакиде, располагавшейся на мысу под горой и именуемой нижней.

 

 

Церковь Казанской Божьей Матери на Плакиде

 

         История создания церкви Казанской Божьей Матери на Плакиде, служившей зимней церковью гужовцам и масельгцам, чрезвычайно интересна. Поставлена она в советское время, около 1926 г.* (по сведениям Василия Дмитриевича Первушина). Церковь строилась специально для почитаемой иконы Казанской Божьей Матери, находившейся раньше в церкви Александра Свирского. Этой иконе в церкви на Хиж-горе был выделен отдельный престол. Состоятельные, влиятельные гужовцы решили разнести престолы и собрали сход, на котором получили поддержку. Все осуществлялось самими крестьянами: они сообща заготовили и зимой по льду свезли лес. Главным строителем церкви, рубившим храм, называют Кузьму Прокофьевича Шуйгина, по-деревенски Пронина из Гужова, по отзыву Василия  Дмитриевича, "талантливого человека, ценнейшего мастера, столяра и плотника", старого холостяка, позже женившегося (в пятьдесят лет) и ушедшего в Колодозеро**. Рассказывают, что рубил церковь мастер один, возможно, по обету (по другим сведениям, он просто никому не доверял). Мужики деревни раз в одну-две недели, по надобности, ходили на Плакиду помогать поднимать бревна.

*) – А. А. Образцова (Лекшмозеро) называет 1921 год, что не подтверждают другие жители.

**) – По словам Г. Ф. Борзоногова, стоителем Казанской церкви был мастер Данила с Тамбичозера, который приходился двоюродным или троюродным дядькой отцу Георгия Фёдоровича Борзоногову Фёдору Егоровичу. При этом он сообщает, что мастер Данила построил ещё и церковь Тихвинской Божьей Матери в Думине. Это не подтверждается другими жителями

Строительство этой церкви помнят многие, бывшие тогда детьми, так как таскали для своих игр "разноцветные", как говорят, обрезки дерева - "стулки", "стулочки". Лидия Ивановна Попова (Лекшмозеро) помнит, как водружали крест на церковь: "Гужовский крест вздымал Пеша Пронин, Петр Андреевич. Потом зашел на крест, перекрестился, все к себе привязал - там портно, платки висели -и спустился".

         От жителей-гужовцов Устиньи Павловны Шуйгиной, Александры Дмитриевны Шуйгиной, Василия Дмитриевича Первушина было получено примерное описание этой церкви. Церковь состояла из основного сруба и алтарного прируба, крытого на три стороны. Основной сруб завершался четырехскатной кровлей и был увенчан маленькой главкой: "куполок снаружи", - говорит Устинья Павловна. Рядом - невысокая колоколенка с двумя круглыми, как говорят, (а, видимо, восьмериковыми) ярусами, над которыми возносился крест на довольно высоком шпиле*. Каждый ярус колокольни состоял из ограждений из резных столбиков ("наподобие балкончиков") внизу и двурогих зубцов ("наподобие московских кремлевских") вверху. Отмечают также один ряд окон, невысокое крыльцо, потолки  высотой метра четыре. Часть помещения внутри была выделена в виде паперти, в которой располагались слева кладовая, а справа лестница наверх. И снаружи, и внутри церковь была обшита, внутри - "вагонкой".  Иконостас, как утверждают, из карельской березы для Казанской церкви был куплен в Петербурге за семь пудов пшеницы (сведения Анны Александровны Образцовой, Лекшмозеро), оттуда же привезена чаша для причастия и некоторая другая церковная утварь. По рассказам Василия Дмитриевича, покупку осуществляли самые авторитетные, всеми уважаемые мужики деревни: Иван Михайлович Шуйгин (по-деревенски Лучкин), Семен Яковлевич Первушин (по-деревенскиЕршов, двоюродный или троюродный дядя Василия Дмитриевича) и Василий Степанович Борзоногов (по-деревенски Ки-рилков). Они съездили зимой на лошадях в Петербург, сторговались, после чего крестьянами Гужова и Масельги был сформирован обоз с хлебом. Василий Дмитриевич отмечает, что секретарь района, с которым велись переговоры, был очень доволен состоявшейся сделкой, так как ему она ничего не стоила: иконостас был взят готовый из какой-то церкви, видимо, уже ставший ненужным, а время было голодным (1924-1926 гг.) - "в городе сытых не было". Иконостас привезли из Петербурга уже по железной дороге, через Няндому. Возможно, именно этому иконостасу принадлежит фрагмент рамы, найденный в доме Б. Ф. Борзоногова (Гужово). В доме Василия Дмитриевича до последнего времени сохранялась икона Божьей Матери из этой церкви, она украдена зимой 1989-1990 года.    Крестные ходы из церкви шли вниз, к Масельгскому озеру.

 

*) – Имеется, однако, чьё-то замечание, что колокола церкви висели на железных прутьях прямо на дереве.

 

         Возникновение кладбища на Плакиде относится ко времени образования прихода на Хижгоре, к 1918-1919 году. Василий Дмитриевич помнит первое захоронение здесь - Арсентия Михайловича Шуйгина, отца его друга.

         Из священников гужовско-масельгского прихода вспоминают о. Алипия, открывшего здесь приход, о. Ираклия, сосланного позже на Беломорканал, попа Ефрема ("Ихрема" - по произношению М. М. Беляевой, Гужово) и о. Иосафа, сменившего Ираклия и последнего в приходе, тоже бывшего в заключении и умершего в 1946 г.. О. Иосаф похоронен на верхнем кладбище; на его могиле по просьбе и под руководством Василия Макаровича Солодягина туристами поставлен деревянный крест. О. Иосаф, в миру Иосиф или Осип - уроженец Масельги из семейства Солодягиных. Но особенно яркий отпечаток в памяти жителей оставил о. Алипий, уроженец г.Тулы, работавший на Хижгоре до 1925 г. Вот как отзывалась о нем Мария Михайловна Шуйгина (по-деревенски Анисимкова, 1908 г. р.), ныне умершая в Петрозаводске: "Очень хороший был служитель, грамотный. Забрали в 1925г. за хорошие проповеди" (в записи Нины Макаровны Смолко). Алипия многие помнят молодым и красивым, часто одиноким и задумчивым, "очень божественным", - говорит Анна Михайловна Шуйгина (Гужово). Он всегда угощал чем-нибудь проходящих мимо детей и подростков. Известно мирское имя о.Алипия: Александр Иванович Иевлев. В 20-е годы он был лишен имущества и выслан, но остался жив. После войны о.Алипий служил духовником женского Пюхтицкого монастыря в Эстонии и переписывался с некоторыми  жительницами Гужова и Масельги. Кто-то из них даже ездил к нему в обитель погостить. Стараниями Василия Макаровича Солодягина сохранилось несколько писем о.Алипия. Во всех них - слова утешения и поддержки, ибо и в разлуке он оставался духовным наставником своих бывших прихожан. Вот лишь несколько слов из его письма 1949 года: "...Вот вы в лесу, в поле или на озере; возведите свои очи телесные и сер-дечные, духовные к небу, к Богу, вздохните из глубины души, от сердца, скажите с чувством: "Боже! милостив буди мне, грешной!" - и верьте: ваш вздох проник небеса, взошел к престолу Божию. Господь видит и слышит вас, и Ангел Божий вознесет вашу молитву, ваш вздох, вашу слезу, скатившуюся на грудь вашу, - вознесет к престолу Божию".

         День иконы Казанской Божьей Матери на Плакиде отмечался 21 июля и считался масельгским праздником в отличие от Александрова дня, который считался гужовским (сведения И. М. Третьякова, Масельга). Все ходили в этот день в Масельгу к родственникам и знакомым в гости, на обед. Вечером разворачивалось гуляние на Шилище - просторной поляне на высоком месте в Масельге. Церковь недолго служила своему исконному предназначению: в 1934 г. в ней состоялся последний обряд венчания - Александры Дмитриевны Шуйгиной, в девичестве Первушиной, матери Федора Петровича Шуйгина (Гужово), от которого и получены эти сведения. Вскоре после этого церковь закрыли и переоборудовали под школу: в основном объеме размещались

первые и вторые классы, а в алтаре - четвертые, а также библиотека*. Иконостас перенесли на паперть храма Александра Свирского. В это время похороны на Плакиде запретили, могилы сровняли с землей, а хоронить стали у верхней церкви.

         Анна Александровна Образцова (Лекшмозеро), работавшая в войну и после нее в школе, рассказывает о судьбе царских врат с изображенными на них святыми князьями Александром Невским и Дмитрием Донским, написанными на холстах: как-то пионервожатый с пионерами, застигнутые в школе дождем, вырезали эти холсты и сделали из них накидки.

         Мальчишки обшарили церковь-школу от подвала до главки. Под полом церкви они нашли целую библиотеку церковной литературы, видимо, спрятанную туда перед ее закрытием. Б. Ф. Борзоногов (Гужово), учившийся в этой школе в военные годы, вспоминает такие книги**: "Пежихирье" (об истории края), Библию, "Всемирный потоп в 1242 году", "Макарий-угодник", "Святой монастырь" (о Наглимозерской пустыни), "Александр Свирский" и еще многие другие. Все книги были разодраны детьми на листы и использованы для выполнения домашних заданий.

         В это же время тогдашние ребятишки-масельгцы: Вера Патракеева, Михаил Солодягин, Николай Патракеев - в алтаре нашли клад; в банке под полом были спрятаны золотые и серебряные ложки, священнические ризы. Иван Михайлович Третьяков (Масельга), рассказывая об этом, добавляет, что родителей этих детей потом затаскали  по конторам: боялись, что те что-то утаили.

         В 1954 г. школу в церкви закрыли, а через некоторое время, в конце 50-х годов, при председателе лекшмозерского колхоза Попове Александре Васильевиче, церковь на Плакиде все-таки сломали, материал ее перевезли в Лекшмозеро и из него построили существующий и поныне продо- вольственный магазин. В нем, за прилавком магазина, на двери в стене, отделяющей торговую часть помещения от складской, можно видеть массивную литую церковную ручку.

         Нина Макаровна Смолко (Лекшмозеро) рассказывает, что когда-то возле их дома в Масельге росла ель, посаженная одновременно с постройкой церкви на Плакиде. Когда церковь стали вывозить из Масельги, ель треснула, а потом стала сохнуть и погибла.

         Говорят, что где-то в Масельге долго хранились иконы Казанской и Тихвинской Божьей Матери.

         После закрытия школы в церкви возобновились похороны на нижнем кладбище, при этом старые могилы были частично восстановлены. Там похоронен и Василий МакаровичСолодягин.

         Сейчас на месте плакидской церкви пусто, можно прочитать по периметру ее план.

 

*) – Сведений о третьих классах нет.

**) – Названия книг даются по письму Б. Ф. Борзоногова.

 

 

Церковь Георгия Победоносца в Труфанове

 

         Действовала своя церковь и в Труфанове, расположенном на восточном берегу Лекшмозера. Труфаново входило в лекшмозерский приход, и труфановская церковь была приписана к церкви Петра и Павла. Она была построена в 1895 году "усердием прихожан деревень Казариновской и Ившинской" (22). До этого на месте церкви была часовня, посвященная также св. Георгию (23). А в XVII в. здесь существовала Казариновская мужская пустынь, закрытая еще до царствования Екатерины II (24), но о ней никто из нынешних жителей не помнит.

         Церковь Георгия Победоносца или, как здесь говорят "Егория", стоит на просторной площади в средней  части деревни Середки. По словам местных жителей, она была закрыта в конце 20-х - 30-е годы. Лишенная завершения, она была приспособлена под зернохранилище. Сейчас на кровле высвобожденной церкви водружен крест, но глава не восстановлена. От примыкавшей к церкви колокольни осталась нижняя часть, образующая притвор.

         О служителях этой церкви рассказывает Клавдия Никитична Телепнева (Труфаново): "Священник в церкви свой, жил у старушки. Это время давно, так и забыто все. Сначала сюда приезжал священник с Лекшмозера; бывало, и крестить, и хоронить ездили в Лекшмозеро, пока не было своего священника".

         О праздновании дня святого Георгия вспоминает Анна Никитична Макарова (Лекшмозеро): "К Егорию собиралось много людей: с Лекшмозера, с Гужова, с Думина. Службу стояли, потом гулянья были".

 

 

Церковь Тихвинской Божьей Матери в Думине

 

         Церковь Тихвинской Божьей Матери в Думине - деревянная, пятиглавая, похожая, как отмечает Любовь Иванова Курмина (1905 г. р., Думино), на церковь на Хижгоре, была приписана к Троицкой церкви Хергозерского прихода. Церковь стояла в начале улицы, у ельника; около нее - дома попа и дьякона (в них позже была школа), рядом - кладбище, роща. Она была построена в 1883 г. "из бывшей часовни, усердием крестьян деревень Думиной, Ожеговой и Ольсиевской" и перестраивалась в 1901 году (25).

         Престольный праздник церкви - день иконы Тихвинской Божьей Матери (9 июля) - отмечался в Думине многолюдным стечением жителей окрестностей. В этот день были Крестный ход и молебен с водосвятием у озера, устраивался "Ердан" - "колодец такой из теса, - рассказывает Анна Игнатьевна Богданова (Думино), - туда трапик положат. Кто заветы клал, тот в Ердане купался, прямо в платье".

         Церковь была открыта до самой войны (сведения Любови Ивановны Курминой), в начале войны дьякон Петр уехал в Каргополь. В послевоенные годы церковь разобрали на хлев, который потом тоже разобрали. Рассказывают, что председателя, повинного в разрушении церкви, преследовали несчастья: дважды горел дом дочери, попал в автомобильную катастрофу, а потом и погиб сын.

 

 

Порженский  погост

 

         Также ближайший к Лекшмозерью - Порженский погост. Деревни Порженского погоста - Федоровская, Окатовская и Турово Сельцо - расположены уже ближе к Кенозерью и входили в Пудожский уезд, но в XIX в. они некоторое время были в составе и Лекшмозерской волости Каргопольского уезда. В конце XIX - начале XX в. порженские деревни входили в Хергозерский приход. Но независимо от принадлежности Погост связан с Лекшмозерьем теснейшими духовными узами.

         Порженский погост включает древнейшую в округе церковь с редчайшей в наше время клинчатой кровлей, трапезную и колокольню, а также фрагменты подлинной деревянной ограды с воротными башенками. Согласно Ведомости (26) церковь построена в 1792 г. "усердием крестьян деревень Федоровской, Окатовской и Турова Села", а паперть и колокольня перестраивались в 1875 г. "За благо, ревность и расположение прихожан к святому храму они... в 1904 г.получили грамоту благословения Св. Синода" (27). Погост осеняется огромными вековыми елями, а вблизи расположен мост на городнях. Все сохранившиеся элементы комплекса свидетельствуют о том, что он принадлежит к числу уникальных ансамблей деревянного зодчества Севера. Однако и его постигла печальная судьба: от близлежащих деревень осталось считанное число домов, отдельные пролеты моста развалились совершенно, а сам Погост, не так давно подремонтированный, уже опять начинает разрушаться. На колокольне этого уникального памятника до 1992 г. стояла икона XIX в. Богоматери с Младенцем, несущая на себеследы вандализма. Боль красоты, боль святости, боль от разрушительства охватывают здесь сердце.

         Жители Лекшмозерья не подтверждают освящения церкви во имя Ильи Пророка, как указывает Г. П. Гунн (28). Праздники, которые отмечались в Порженском, связывают с "Егорием храбрым": "Егорий вешний" (6 мая) и "Егорий зимний" (9 декабря), а также с Иоанном Предтечей: "Иваном", "Иваном Купалой" (7 июля). Жители Думина, наиболее близкого к Порженскому, ходили туда трижды в год: "на Егория" (6 мая), "на Ивана" и на Рождество (7 января). После закрытия церквей в Лекшмозерье и жителям других, более отдаленных, деревень приходилось ходить в Порженское часто - видимо, местная церковь действовала дольше остальных. В войну церковь служила зерновым складом.

 

         Довольно часто упоминается жителями Лекшмозерья и Колодозеро, расположенное  уже в соседнем Пудожском уезде, с его церковью Рождества Богородицы. Туда крестьяне ходили в Ильин день (2 августа), а также на Сретенье (15февраля). Церковь сгорела в 70-е годы. Также вспоминают и поездки на Пелусозеро на Введенье (4 декабря) и в Кен-зерье: "кажется, на Благовещенье" (7 апреля). В Кенозерье были крупные праздничные ярмарки. (Все последние сведения В. Д. Первушина, Гужово.)

 

 

ЧАСОВНИ, КРЕСТЫ

 

         Кроме деревянных храмов, в деревнях Лекшмозерья стояло множество часовен. Часовни сооружались, как и церкви, общиной для отправления некоторых религиозных обрядов и для моления жителей, не имевших в своей деревне церкви. Строили их из сосновых бревен, часто обшивали тесом, позже красили краской. Избирался староста, присматривавший за часовней. Ставили часовни, как правило, посреди деревни, иногда - при входе в деревню или уводы. Как правило, в связи с главной иконой часовни или днем ее освящения в деревне отмечался свой церковный праздник, на который приходили и жители соседних деревень.

 

Лекшмозерские часовни

 

         Мария Егоровна Харина и Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) сообщают следующие часовни и церковные праздники деревень, входящих в село Лекшмозеро:

         - дд. Калинино и Дьяково - свв. Флора и Лавра, 31 августа, так называемые "Хлоры";

         - д. Мартыново - ап. Иоанна Богослова, 9 октября, часовня располагалась у колодца, напротив избы Роговых;

         - д. Гора - Воздвижение Креста, как здесь говорят, "Вздвиженье", 27 сентября, часовня располагалась на площади, у колодца;

         - дд. Погост и Лутьяново - иконы Богоматери "Целительница", "Богородицы-исцелительницы", - говорят здесь, 1 октября;

         - д. Подлеша - Маккавеи, 14 августа, позже Покров, 14 октября, часовня располагалась на месте скотного двора.

         Часовня во имя Флора и Лавра - древнейшая из лекшмозерских, среди других она указана в Ведомости о церкви Петра и Павла конца XIX - нач. XX вв.: "Во имя Святых Мученик Флора и Лавра при деревне Морщихинской, от церкви отстоит в полуверсте" (29). На месте двух часовен – во имя Воздвижения Креста и во имя Маккавеев - та же ведомость указывает кресты со служениями в соответствующие дни (14 сентября и 1 августа по старому стилю) (30). Празднование часовенных дней было отмечено собственными ритуалами: так, в день "Хлоры" вокруг посвященной Флору и Лавру часовни заставляли обегать коней, ведь эти святые - их покровители.

         Многие помнят, что празднование дня "Богородицы-исцелительницы" 1 октября ввел на Погосте староста Ефим Федорович Пономарев, впоследствии репрессированный. Это было перед войной и обуславливалось тем, что, как говорят, у всех был свой праздник, а на Погосте - только общеприходской престольный праздник апп. Петра и Павла. Поэтому погостский  праздник часто называют и "Ефимовым днем", особенно более молодые жительницы Лекшмозера.

         Изменение деревенского праздника в Подлеше с Маккавеев на Покров произошло тоже в 30-е годы, уже при колхозах, и связано с усугубившимися трудностями празднования дня в середине августа, когда старого хлеба, выделенного колхозникам, уже не было, а новый урожай еще не собран. Конечно, не случайно и большинство других деревенских праздников приходится на осень.

         В с. Лекшмозеро часовни исчезли в основном в 1935-1936 гг.: их растащили "кому на хлев, кому на баню, кому на что", - говорит Мария Егоровна Харина (Лекшмозеро). Один богохульник был наказан: в хлеву, построенном из материала часовни, пала корова, а потом и сам хлев сгорел. "А вот баня, - говорит Мария Егоровна, - до сих пор стоит", но фамилий хозяев не называет. Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) рассказывает и такое: "Одна баба большую икону на дверь в хлев унесла - и пропала баба".

         Часовню, видимо, на Погосте, стоявшую, как говорят, "на пригорочке", сожгли. Об этом вспоминают многие лекшмозерские старушки. "Как-то, возвращаясь с сенокоса*, - рассказывает Мария Ивановна Басова (Лекшмозеро), - хотели положить в нее последний сноп, а часовни-то и нет - сожгли". Сожжение часовни на Погосте Нина Макаровна Смолко (Лекшмозеро) связывает с именем тогдашнего председателя сельсовета Поповского, у которого после этого скоропостижно умерла жена. Об этом же рассказ и Анастасии Ивановны Макаровой: "Из Каргополя какой-то приехал межеумок, с нашим председателем сожгли, с Поповским Володей - лет пятнадцать назад". О сожжении часов- ни рассказывает и Татьяна Александровна: "Часовня раньше была открытая. Крест был и много икон. После войны приезжал из Райсоюза, из Каргополя, специально один. Они с одним местным облили ее бензином и сожгли. У того, из Райсоюза, после этого загорелось в доме. Он детей вынес,жену вывел, полез еще что-то вынимать и провалился с лестницей в огонь, сгорел. Бабы все у нас перекрестились только. А второй - наш, родился в Лекшмозере и сейчас здесь живет, на пенсии. Сейчас отнекивается, что сжигал. А тогда был коммунист - это было почетно, - похвалялся". И Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро) вспоминает: "Сжег председатель часовню. Его прокляли - и умерла через неделю жена".

 

 

*) – Видимо, с жатвы.

 

Часовня в Вильно

 

         Часовня в деревне Вильно с праздником прп. Савватия (10 октября), называемым жителями "Изосимой", стояла посреди деревни, в некотором удалении от озера. Она имела четырехскатную кровлю и деревянный крест. О праздновании дня "Изосимы" записано со слов Пелагеи Федоровны Третьяковой (Лекшмозеро), прожившей в Вильно более сорока лет. В этот день в Вильно собирались многие жители других деревень, некоторые приходили из Ошевенска и Каргополя. Здесь были и приходящие "по завету" - "заветники". Священство из лекшмозерской церкви служило молебен Зосиме и Савватию, причем некоторые в течение всего этого времени стояли по пояс в воде, несмотря на октябрьскую непогоду. "У кого какой завет", - замечает поэтому поводу Пелагея Федоровна. Иные просто купались, купали и коней. После службы хозяева зазывали к себе в избы родственников и знакомых на обед. Вечером - "гулянка: пели, плясали".

         Вильненскую часовню разобрали на хлев.

 

 

Часовня на Хижгоре

 

         Когда-то стояла часовня и на Хижгоре, с севера от храма Александра Свирского. Во времена, когда в церкви на Плакиде открыли школу, она была приспособлена под туалет (при председателе Михаиле Степановиче Шуйгине). После разрушения церкви на Плакиде Макар Андреевич Солодягин (по-деревенски Рыбин, Масельга), отец Василия Макаровича, перенес часовню, отремонтировав и вычистив ее, на место апсид разрушенного храма. В этой часовне до последнего времени находилась икона свв. Кирилла Челмогорского и Макария Унженского из храма Александра Свирского. Часовня была подожжена и сгорела летом 1989 года; иконы, находившиеся в ней, либо тоже сгорели, либо похищены. Как будто бы поджигатели найдены: это - военнослужащие ближней военной части. На восстановление этой часовни Нина Макаровна Смолко насобирала среди жителей Лекшмозерья около четырехсот рублей. Сейчас на этом месте силами хижгорского реставрационного отряда установлен голбец.

 

Часовня в Ожегове

 

         Часовня в Ожегове с праздником Знамения (10 декабря) была, по словам родившейся там Матрены Ивановны Титовой (1923 г. р., Думино), богатая и стояла недалеко от берега озера. Во время войны в ней находился жернов, на котором женщины мололи зерно (сведения Лидии Николаевны Горюновой, Ожегово). Ожеговскую часовню разрушили после войны, но еще раньше, после ее закрытия, все растащили. На месте часовни ныне лежат камни от ее основания.

 

Часовня в Хернове

 

         Совсем маленькие, по несколько домов, три долгозерские деревни тоже имели свою часовню, располагавшуюся в Хернове. О ней рассказывает Анна Игнатьевна Богданова (Думино): "Красива, как игрушечка, богатая". Ее сломали после войны "по наказу председателя Куклева"(?), проживавшего позже в Каргополе. Возле бывшей часовни Анна Игнатьевна посадила цветы в память погибшего на войне в Запорожской области восемнадцатилетнего брата Михаила. До последнего времени она ухаживала за ними, косила до них тропинку, а ныне уж стала стара. Землю для  цветов принесла она с места, где стоял их дом и откуда брат ушел на войну. Стоявший перед входом в часовню куст черемухи растет и поныне - только по нему и можно сегодня найти это место. Рядом лежит бывший в основании часовни валун. Все сильно заросло бурьяном.

         С этой часовней в Хернове связаны, как здесь говорят, "Мольбы" или "Мольба" в первое  воскресенье послеУспения (28 августа), которое приходилось на конец августа - начало сентября; по сведениям других жителей, "Мольбы" совершались 31 августа (день свв. Флора и Лавра). "Мольба" - это особый молебен за здоровье скота. О его истоках Анна Игнатьевна рассказывает такую бывальщину: "Тут как-то был сильный падеж на скот - давно еще было. Так клали завет, что будем молиться два дня на Мольбу. Резали бычка, барана, делали общий котел. И, говорят, исполнил Господь. Вот на Мольбу специально за скот завет и делают". "Мольба" и на памяти нынешних жителей длилась два дня: в первый день молебен служился в думинской церкви, а на другой день - в Хернове (сведения Евдокии Филипповны Басовой, Лекшмозеро). Молебен в Хернове сопровождался Крестным ходом от часовни к озеру. Этот день помнят не только в долгозерских деревнях и близлежащем Думине, но и в Лекшмозере, хотя там был свой праздник свв. Флора и Лавра (в часовне в Калинино и Дьякове), и в Гужове. Вот рассказ Василия Дмитриевича Первушина (Гужово): "Мольба - праздник. Была служба, чтобы не пал скот. Потом забивали скотину, все ели".

 

Часовни в Орлове

 

         Несколько часовен было в большом, раскинувшемся своими деревнями на несколько километров селе Орлово. Две из них - во имя Тихвинской иконы Божьей  Матери придеревне Хвалинской и во имя Владимирской иконы Божьей Матери при деревне Илекинской - построены "издревле" исуществовали в конце XIX - начале XX века (31). Хвалинская часовня в центре деревни долго служила магазином, а последнее время пустует. Летом 1990 года на ней появился обращенный к мужчинам призыв отремонтировать  часовню, чтобы вернуть ей ее исконное предназначение. Мужики вняли призыву и начали ремонт в свободное от работы время. К сожалению, пока дело ограничилось разборкой сохранившегося "неба", части которого долго стояли, прислоненные к стенам часовни.

         Очень богатая, вся сплошь увешанная иконами, полотенцами и атласными платками часовня была на Орловском кладбище или, как еще говорят, "в лесу".

         Это - часовня во имя Владимирской иконы Божьей Матери. О ней рассказывает  Ксения Никифоровна Бархатова (Труфаново), родившаяся и жившая в Орлове до 1946 г.: "В Орлове в лесу - часовня Владимирской Божьей Матери, за кладбищем 1,5 километра. В угодьях колхоза, на проломе. Там подземна речка, что ли. Мужики пять берез связывали и не могли дна найти: вроде, подземна речка в Каскозеро. Там Ердан делали. Так и говорили: проломска часовня. По полянам в Орлове много таких проломов. Там сначала была маленька часовня, а потом побольше. Построили часовню, - икона Владимирской Божьей Матери в середине большая, риза серебряна. 7 сентября* приходили в Орлово: с Лекшмозера,с Труфанова, из Орлова, с Гужова. Сходят в часовню, а потом по гостям.

         Как построили часовню, только икону поставили, и старосте-старичку приснилось, что Богоматерь говорит:

         - Разрежьте мне стекло: мне душно. Был Крестный ход в часовню, приезжали с Каргополя и с Ошевенска: везут священство на тарантасах, а тут идет Крестный ход с хоругвями. Завет у кого какой – пелену вешают, деньги дают. Что хорошее - продавали в пользу церкви".

         И Евдокия Никифоровна Казаринова (Труфаново) говорит: "В лесу - часовня Владимирской иконы. У кого завет, дак ходили все туда. Сама не бывала ни разу, от людей слыхала".

         Эта часовня была подожжена и сгорела несколько раньше часовни на Плакиде, в начале того же лета 1989 года. Установлено, что сожгли ее те же военнослужащие; часть взятых ими икон они вернули, остальные, как говорят, погибли в огне.

         В орловской деревне Илекинской, по-местному, "на Ручью" была еще одна часовня - Вознесения. К ней примыкала колоколенка с двумя колоколами. О ней вспоминает Михаил Филиппович Боголепов (Труфаново): "На Ручью часовня, в середине деревни, Иордан был недалеко тут. Сама здорова часовня была, хороша". По некоторым сведениям, орловским праздником был и зимний день Казанской иконы Божьей Матери (4 ноября).

 

 

Часовня в Труфанове

 

         Была своя часовня и в Труфанове. Она стояла в Куклях, первой из труфановских деревень, и была посвящена святому Пантелеймону-целителю, день которого отмечался 9августа. Это был тоже "заветный" праздник, который помнят и в других деревнях. Иван Васильевич Михнов (Труфаново)

*) – По церковному календарю день иконы Владимирской Божьей Матери приходится на 8 сентября.

сообщает, что у часовни росла огромная ель, которая упала лет сорок назад. О часовне и ее празднике рассказывает бывшая труфановка Анна Никитична Макарова (Лекшмозеро): "В Куклях - часовня Пантелеймона, 9 августа праздновали. Часовня - недалеко от озера, по-за деревней. Там сейчас было скотно - так там. Середка и Новоселово идут туда в гости. Иордан сделают, ходили с Крестным ходом с иконами. Колхоз начался, дак часовня уже не была. Сейчас там крест стоит - Исаев, может, поставил". В день св. Пантелеймона в Труфаново приходили и жители других лекшмозерских деревень.

         Ныне эта часовня восстановлена, хотя и несколько в стороне от своего первоначального местоположения. Несколько икон, в том числе фотографическая иконка св. Пан-телеймона, домотканое полотенце с расшитыми концами -вот и все убранство часовни. Говорят, что стоящая в ней икона св. Георгия на белом коне происходит из местной церкви.

 

 

Кресты

 

         Раньше в округе было много и памятных крестов. Они ставились, по словам Татьяны Александровны Подгорних (Лекшмозеро), на местах гибели людей, часто там же и похороненных. Такие кресты имели свои имена. Так, Татьяна Александровна рассказывает, что до сих пор в трех километрах от Лекшмозера в сторону Карелии стоит крест "Смоливич" или, как говорит Лидия Ивановна Попова (Лекшмозеро), "крест на Смоливце". Раньше несколько ближе был еще Осипов крест: "на месте, где умер Осип".

         В последнее время кресты часто воздвигаются на святых местах - местах разрушенных церквей и часовен. Уже упоминалось о таком кресте на Наглимозере, некоторое время стоял крест на месте часовни св. Пантелеймона вТруфанове. Есть такой крест и вблизи Лекшмозера – на месте сожженной часовни на Погосте. О нем Татьяна Александровна рассказывает такую историю: после сожжения часовни старушки сговорились и решили поставить на ее месте крест; Мария Федоровна Преснякова - одна из сохранивших веру жительниц села - пригласила мужиков, и те поставили "настоящий", хороший крест: под крышей, с прилегающими к нему мостками. Но его тоже вскоре сожгли. Позже на этом месте поставили крест попроще. К нему стали носить "заветы", и ныне этот лекшмозерский "крестик", как его еще называют, - объект настоящего паломничества: количество повязанных на нем платков не поддается подсчету. В наше время история этого "крестика" продолжается: осенью 1990 года житель Лекшмозера Николай Николаевич Попов соорудил вблизи креста часовню. Он же по просьбе и на средства, собранные деревенскими старушкамии, особенно, З. А. Шалдыбаевой, летом следующего, 1991 года, восстановил вторую лекшмозерскую часовню - на Дьякове.

         Часто ставились кресты, по сведениям Марии Михайловны Беляевой (Гужово), и на росстанях – разветвлениях дорог, у входа в деревню, как правило, на последнем повороте главной дороги, также у пересечения дорог с водой (рекой, озером). Именно так - на росстани и при входе в деревню, перед последним поворотом, справа от дороги, на пригорке - стоял когда-то крест в Гужове. Место это так и называли: "у Креста", там копали белую глину для обмазки печей. Крест был с крышей, и возле него раньше сходились две дороги: одна из Масельги и Лекшмозера, другая с мельницы и из Карелии.         Примерно так же стоял крест и в Масельге, отмечая вход в деревню из Порженского и Думина. Он размещался на вершине горы, а дорога проходила под ним, в некотором отдалении. За то, чтобы этот крест оставался на месте, в свое время боролся с колхозными властями Макар Андреевич Солодягин (Масельга); лишь после того, как те пригрозили ему тюрьмой, он унес и долго сберегал крест у себя на чердаке.

         Стоял крест и в округе Труфанова: в 4-х километрах от деревни, по дороге на Макарий, там, где на этой дороге развилка Макарий-Лекшмозеро. После уничтожения этого креста кем-то был поставлен крест уже ближе к Труфанову,"на Чурше".

         Клавдия Никитична Телепнева (Труфаново) вспоминает крест и в Челме: "В Челме, недалеко от озера, как идти от церкви - поле пройдешь, и крест под крышей".

 

 

ОТНОШЕНИЕ ЖИТЕЛЕЙ К ВЕРЕ

 

         Интересным представляется вопрос о том, как сами жители переживают и объясняют изменение на протяжении текущего века своего отношения к церкви, вере, Богу.

         До революции вера была естественным и неотъемлемым элементом жизни, и нынешние старики, родившиеся в 1910-е годы и ранее, как правило, воспитывались в вере в Бога: их заставляли посещать церковь, соблюдать посты, учили молитвам и церковному пению. Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро) до последних дней, несмотря на свои восемьдесят пять лет, могла спеть некоторые, выне- сенные безусловно из детства и юности церковные песнопения; при этом она плакала и поясняла, какие действия должны выполняться в тот или иной момент. (Она, как утверж- дает сама, пела в церкви; "на клиросе не пела, но подвы- вала", - уточняет о ней Лидия Ивановна Попова, Лекшмозе- ро). И это при том, что во всей округе церквей нет с 30-х годов, и ближайший действующий храм и поныне - лишь в Каргополе.

Отношение к церкви в ранние послереволюционные годы было традиционным, устойчиво положительным. Ольга Ивановна Третьякова (1914 г. р., Лекшмозеро) вспоминает, что девчонкой ходила в церковь на спевку: "петь учил батюшка". Во всех деревнях были девушки, посвятившие себя Богу, жившие в монастыре или при нем: двух "Христовых невест" помнят в Лекшмозере (сведения Дмитрия Васильевича Вавулинского), трех или четырех - в Масельге и Гужове; среди них - Анна Павловна Солодягина и мать Алексея Александровича Ушакова, впоследствии вышедшая замуж; не выходила замуж, часто ходила в челминский монастырь и пела "на крылосе" и Анна Павловна Боголепова (по-деревенски Горохова) из Труфанова (сведения К.Н.Телепневой, Труфаново). Продолжалось соблюдение постов, причем, по свидетельству Василия Дмитриевича Первушина (Гужово), "поститься заставляли всех", даже если кто-то из членов семьи утерял веру. В продолжение всех 20-х годов посещение церквей считалось обязательным, в них ходили даже ставшие коммунистами. Так, Василий Дмитриевич о крестьянине, вступившем в партию около 1930 г., до колхозов, рассказывает: "В церковь ходил - да как же он не пойдет, когда все ходили! - но не молился". О признании крестьянами необходимости религии говорит и тот факт, что в первой половине 20-х годов гужовцы решили на свои средства построить вторую церковь в их приходе - церковь на Плакиде.         

Но именно к этому времени, к 20-м годам относится и нарастание противоположной тенденции: пренебрежение церковными заповедями вследствие начавшейся антирелигиозной пропаганды и в конечном итоге изменение отношения к церкви преобладающей части населения. По-видимому, поначалу это изменение носило пассивный характер и было связано с ослаблением роли церковных начал в сознании и жизни крестьян: стало необязательным посещение церкви и приобщение к ней детей, упал авторитет церковных правил и запретов, а также и самих церковнослужителей. Так, Василий Дмитриевич рассказывает, что его отец Дмитрий Федорович Первушин (по-деревенски Улин, 1888-1967, Гужово), не будучи сильно набожен, сам обедню в праздники тем не менее посещал, а вот детей уже не приучал. А братья Дмитрия Федоровича в церковь не ходили вовсе. Все это дает основание Василию Дмитриевичу заключить, что отступление от Бога пошло от отцов, так как отец оста- вался высшим авторитетом. Семейное полуверие усугублялось царящей в школах растерянностью в отношении веры: старые учителя, боясь за свои места, не решались открыто противостоять насаждаемой сверху точке зрения, а потом и вовсе были заменены новыми, "советской выучки". Не было в обиходе и никакой церковной литературы. По всем этим причинам молодежь становилась в лучшем случае равнодушна к религии.       

Так в 1920-е годы в отношении веры произошел перелом, и когда около 1926 года для освящения церкви на Плакиде приезжал иерарх, это было уже "лицо непочитаемое", так как антирелигиозная пропаганда давала свои плоды, и лозунг "Религия - опиум для народа" тоже был уже известен. Переход из веры в безверие прошел для многих как бы безболезненно, воспринимался как послабление, облегчение жизненных правил, и не всякий задумывался, куда ведет отказ от заповедей Христовых.        

В дальнейшем колесо антирелигиозной пропаганды раскручивалось все сильнее, в дело вступили комсомольские организации. Резкое усиление неприязни в отношении церкви и ее служителей со стороны официальных лиц при- шлось на время образования колхозов. Теперь многие так и говорят: "Вот колхозы появились, и коммунисты все переделали, позакрывали, перепортили". Насаждаемое сверху отношение к религии переросло в прямую агрессию, поддержанную репрессивными мерами. Еще в 1925 г. арестовали, лишив имущества и прихода, гужовского священника о.Али- пия. Около 1935-1937 г. из Лекшмозера ночью увезли семь человек, причастных к церкви: служителей, старосту, двух наиболее активных прихожан. Большинство часовен и церквей закрыто и разрушено тоже в эти годы. Но вакханалия закрытия, осквернения и погромов храмов, происходившая в 30-е и последующие годы, вовлекла в свою орбиту и местное население, среди которого нашлись и активные проводники новой идеологии, и благодушно попустительствующее им большинство. Сами, своими руками, выполняя пришедшие распоряжения, местные жители "снимали" - сбрасывали! - колокола с церкви Александра Свирского на Хижгоре. Активные, в буквальном смысле камня на камне не оставившие, исполнители приказов о разрушении храмов местных пустыней нашлись в Лекшмозере и Орлове. Из Наглимозера битый церковный кирпич вывозило зимой 1931 г., по льду, на дровнях, все Лекшмозеро; при этом самые большие монастырские иконы сжигали тут же, на острове (сведения Татьяны Александровны Подгорних). Не только колхозный "скотник", но и печи не в одной лекшмозерской избе сложены именно в это время из церковного кирпича. Многочисленные акты сжигания часовен также осуществлялись кем-нибудь из деревенских мужиков, часто, правда, вместе с каким-нибудь "уполномоченным" из Каргополя. Все это: участие в снятии колоколов, превращение часовен и церквей в магазины, склады и туалеты и даже их уничтожение - воспринималось жителями в то время, как замечает Нина Макаровна Смолко (Лекшмозеро), почти естественно, и не вызывало отвержения участников этих акций остальным крестьянским миром. "Его нельзя обвинять - така была жизнь, что все часовенки нарушили", - замечают ныне о тогдашних председателях. Правда, говорят, старики глухо роптали, но открыто не высказывались, были запуганы. Ни горечи, ни боли за деяния отцов не выказывают сегодня и их дети, также все списывая на время и распоряжения сверху. Конечно, здесь сказываются и традиционное для крестьянских семей почитание родителей, и столь понятная идеализация близких, но даже явное осквернение святыни, каковым было превращение часовни на Хижгоре в туалет, оправдывают временем.

         Тем ценнее довольно многочисленные свидетельства о тех из старшего поколения, которые не приняли новой правды. И хотя открытого противодействия не было, да, видимо, оно и не было возможным, но многие жители про- несли веру в Бога через все эти сложные годы.         

          Семен Яковлевич Первушин (по-деревенски Ершов, Гужово), участвовавший в свое время в покупке иконостаса для церкви на Плакиде, в 20-е годы серьезно поссорился со своим младшим сыном Василием лет двенадцати из-за то- го, что тот отказался пойти в церковь; выгнанный из дома подросток, пробыв некоторое время в сенях, так и ушел в Каргополь. Иван Михайлович Шуйгин (по-деревенски Лучкин, Гужово), также ездивший в Петербург за иконостасом, тоже не был поколеблен в вере; он был вскоре репрессирован и десять лет проработал на Беломорканале. Примечательно, что некоторые жители и поныне считают, что он пострадал за веру, хотя формально его забрали как кулака, злоупотреблявшего колхозным имуществом. Активно верующим все эти годы оставался Макар Андреевич Солодягин (1886-1972, Масельга): он не только соблюдал все церковные праздники, но и как мог поддерживал священников, помогал в уходе за церковью.

         Через всю жизнь пронесла веру в Бога Анна Павловна Солодягина (Масельга). Монахиня и певчая - в юности она действительно жила в монастыре, - она навсегда сохранила строгий, наполненный молитвой образ жизни, имела много старинных церковных книг, позже растащенных. В деревне ее так и звали - "монашка", "монашена". После закрытия церквей в бывшем доме священника устраивались иногда тайные церковные службы с пением, в которых участвовала и Анна Павловна."Беспрекословная трудяга", как отзывался о ней Василий Макарович Солодягин, в колхозе она пасла овец, но в ее немощи колхоз ей ничем не помог, и она, оставшись одна в деревне, замерзла зимой от холода на печи в своей хибарке в конце 70-х годов. Своя "монашена", правда, никогда не жившая в монастыре, а прозванная так за монашеский образ жизни, была и в Гужове: это - Мария Михайловна Шуйгина, по-деревенски Анисимкова, умершая в Петрозаводске. Она не принимала участия в молодежных гуляниях, сторонилась всяких развлечений, не имела подруг, не выходила замуж, была певчей в церкви, а после ее закрытия много молилась дома.

         Но огромная тоска по православным обрядам и церковной жизни была в те годы в душах и многих других людей - это отмечается повсеместно. В Лекшмозере, например, некоторые женщины сами крестили своих детей, как об этом сообщает З.А.Шилдыбаева (Лекшмозеро). А если в эти края попадал священник, его просили окрестить и отпеть всех, родившихся и умерших за несколько лет. Вот рассказ Полины Павловны Калининой (Лекшмозеро) об этом: "В Думино поп приезжал из Архангельска и всех покрестил. А потом по кладбищу прошел, всех отпел". И Устинья Павловна Шуй- гина (Гужово) крестила при этом сразу троих своих детей. Продолжалось и посещение уже закрытых церквей в православные праздники: "И в колхозах все по старой привычке в церковь ходили, праздники отмечали, - вспоминает Василий Дмитриевич Первушин (Гужово).- Хотя службы уже не было, все равно на Хижгору идут".  

Нынешнее изменение отношения государства к церкви встречено стариками и, особенно, старушками с огромным облегчением. Многие из них сейчас - верующие, другие сохраняют к вере сочувственное и уважительное отношение. К помощи святых и Бога прибегают в самых разных ситуациях. Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро) своей приезжей внучке, жалующейся на пропажу туфель, советует: "Ладаном или свечой покади на том месте, где стояла вещь, которая исчезла, и скажи:       

- Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас.         

И так три раза. Кто украл - заболеет. Поняла? Да держи язык за зубами - тогда будет польза".

Все просят поставить за них в церкви свечку, подать записку о поминании на литургии. На эти же цели посылают в письмах мелкие бумажные деньги родственникам, живущим в местах, где есть действующие церкви. Многие дома имеют божницы, в которых стоят фотографические и живописные иконки. Ольга Васильевна Ушакова (Лекшмозеро), плача, рассказывала об утере своей особо почитаемой иконы св. Макария, доставшейся ей от деда-священника: "Прошлый год кто-то забрался, украл. А икона просилась, несколько раз выпадала из божницы. А я не разгадала, и никто не подсказал, у всех спрашивала: "Что это, говорю, старухи, у меня икона из божницы все падает?" Только потом поняла: это она просилась унести".     

Все старики с болью сетуют, что закрыли и уничтожили церкви: "И пошто было церкви нарушать?" И до сих пор, ежегодно в день иконы Казанской Божьей Матери (21 июля), раньше к часовне на фундаментах церкви, а теперь на ее пепелище на Плакиде собираются старухи из Лекшмозера, Думина, Масельги, Гужова.

 

Примечания:

 

 1) - Никодим, архимандрит. Олонецкий патерик или сказания о жизни, подвигах и чудесах преподобных и богоносных отец наших просветителей и чудотворцев олонецких. Петрозаводск, 1910, с. 3.

 2) - Энциклопедический словарь. Издательство Брокгауза и Ефрона. СПб, 1895, т. XIV (27), с. 479, статья "Каргопольский уезд".

 3) - Там же, статья "Каргополь".

 4) - Л. И. Денисов. Православные монастыри Российской империи. М.,1907, N603, с. 616. Денисов указывает 7 монахов, 1 послушника.

 5) - Там же Денисов указывает в монастыре соборный храм в честь Успения Божьей Матери с приделом в честь Сретения Господня. В другом приделе этого храма - в честь Александра Ошевенского - покоились под спудом мощи  преподобного; также В. В. Зверинский. Материалы для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи, т. 2, СПб, 1892, N606, с. 49-50.

 6) - Историко-статистическое и археологическое описание Челмогорской мужской пустыни. Под ред. И. Ф. Токмакова, М., 1896.

 7) - Л. И. Денисов, указ. соч., N604, с. 617. Денисов указывает 9 монахов, 5 послушников.

 8) - Там же Денисов указывает в пустыни два каменных храма: Успенский и Богоявленский (главный) с двумя приделами - Николы и Кирилла Челмогорского.

 9) - По Денисову, Успенская церковь возобновлялась в 1899 г., до этого, по Токмакову, она была деревянной.

10) - Под ред. И. Ф. Токмакова, указ. соч.

11) - Г. П. Гунн. Каргопольский озерный край.  М., Искусство, 1984, с. 52.

12) - В. В. Зверинский, указ. соч., т. 2, СПб, 1892, N1340, с. 398.

13) - Сведения о церкви. - Государственный архив Архангельской области, Ф. 104, оп. 3, N 444, л. 13 об.

14) - Указ. архив, Ф. 104, оп. 3, N 444, л. 1. Здесь указывается, что в церкви Троицы было два придела: во имя свв. Бориса и  Глеба и во  имя преп. Макария Унженского и Желтоводского; в  теплой церкви Введения Богородицы тоже был придел - во  имя Чудотворца Николая.

15) - Под ред. И. Ф. Токмакова, указ. соч.

16) - И. И. Рудометов. Каргопольский край. (Сборник этнографических очерков) Изд. 1, Каргополь, 1919.

17) - Г. В. Алферова. Каргополь и Каргополье. М., Стройиздат, 1973.

18) - В. В. Зверинский, указ. соч., т. 3, СПб, 1897, N1364, с. 12.

19) - Там же Зверинский указывает в 1676 г. в пустыни церковь Неопалимой Купины с приделом св. Николая. В конце XIX века в Ведомости ( указ. архив, Ф104, оп. 3, N 433, л.3 об.) она именуется церковью Тихвинской Божьей Матери с двумя теплыми приделами во имя Чудотворца Николая и во имя иконы Божьей Матери Неопалимой Купины.

20) - Ведомость о приписной церкви Тихвинской Божьей Матери. - Указ. архив, Ф. 104, оп. 3, N 433, л. 3 об.

21) - И. И.Рудометов, указ. соч.

22) - Ведомость о приписной церкви во имя Св. Великомученника Георгия Победоносца в деревне Казариновской. - Указ. архив, Ф. 104, оп. 3, N 433,    л. 4.

23) - Ведомость о церкви Александра Свирского. - Указ. архив, Ф. 104, оп. 3, N 433, л. 3, п. 20.

24) - В. В. Зверинский, указ. соч., т. 3, с. 7. Перечень монастырей, закрытых до царствования императрицы Екатерины II. Там же, N 1663.

25) - Ведомость о приписной церкви во имя св. Пророка Божия Илии. - Указ. архив, Ф. 104, оп. 3, N 445, л. 3 об. Как видно из названия ведомости, в начале XX века думинская церковь была посвящена Илье Пророку, а не иконе Тихвинской Божьей Матери. Об этом не было  выявлено ни одного указания информаторов, и этот факт остается пока не объясненным.

26) - Ведомость о приписной церкви во имя св. Великомученника Георгия Победоносца. - Указ. архив, Ф. 104, оп. 3, N 445, л. 3.

27) - Там  же, л. 3.

28) - Г.П.Гунн, указ. соч., с.64. Указанная выше ведомость тоже именует церковь во имя св. Георгия. Она сообщает также, что в церкви был теплый придел во имя Собора Богородицы.

29) - Ведомость о церкви Александра Свирского. - Указ. архив, Ф. 104, оп. 3, N 433, л. 3, п. 20.

30) - Там е, л. 3, п. 23.

31) - Там же, л. 3, п. 20.

 

 

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ

 

 

 

ГРАМОТНОСТЬ И ОБРАЗОВАНИЕ

 

 

Ведение сложного, хорошо организованного крестьянского хозяйства развивало сметку и требовало усвоения, по крайней мере, основ грамоты, поэтому не умеющих читать и писать среди мужчин было мало. Так, Василий Яковлевич Патракеев (Масельга) вспоминает, что из ровесников его отца неграмотным был, видимо, лишь глухонемой Иван Павлович Солодягин. Среди стариков нередким было знание церковно-славянского языка: Борис Федорович Борзоногов (Гужово) рассказывает, что дед Степан читал ему, мальчишке, старинную церковную книгу. Почти поголовную грамотность в Думине отмечает Анна Андреевна Морозова (1920 г. р., Лекшмозеро): все умели читать и писать. Но среди женщин грамотность была ниже, чем среди мужчин.

         Как рассказывает Василий Дмитриевич Первушин (Гужово), практически все, родившиеся в последней четверти XIX века, обучались в трехклассных церковно-приходских школах, которые были открыты в каждой деревне. Отдельного здания деревенская школа не имела и располагалась в комнатах, "в горнице" некоторых малодетных или одиноких крестьян, которым за это заготавливали дрова на зиму. Учителя были из своих, деревенских, грамотных сельчан, склонных к этому виду труда. Должностных окладов у учителей не было, они, как и священники, находились на содержании общины, и их кормил весь деревенский мир, при этом приносили кто что мог. Личность учителя почиталась, пользовалась всеобщим уважением. "Наставник, наставница", - звали учителей. Нередко к ним обращались за помощью в написании прошений, заявлений, деловых бумаг. Тесно связано с образованием было и духовенство, обучавшее детей закону Божьему.

         В первые годы после революции положение дел в деревенском образовании изменилось мало, и сам Василий Дмитриевич два года учился в такой школе, которая уже была, правда, светской, но с преподаванием церковно-славянского языка. В его время гужовская школа располагалась то в доме Ушаковых, в комнате Михаила Дмитриевича (у него рано умерли дети), то у Лучкиных, то у Дмитрия Ивановича Ершова. О школе в Масельге, располагавшейся в доме Харичевых, рассказывает Александра Макаровна Попова (в девичестве Софронова, Каргополь, в записи Нины Макаровны Смолко, Лекшмозеро): "Дом двухэтажный, построен за счет казны. Вверху была школа, внизу жили хозяева. Они же содержали школу, убирали помещение".

         Посещение занятий в школе не было обязательным и зависело от положения дел в семье. О себе Василий Дмитриевич говорит: "Учился мало, в основном зимой: много работы было по дому". Видимо, такое положение дел было типичным.

         Где-то в первой половине 20-х годов происходит замена старой, традиционной системы образования на новую, советскую. Вспоминают, как прислали новых учителей "советской выучки", которым поначалу крестьяне не хотели отдавать в обучение своих детей, пытаясь их бойкотировать. С приходом нового учительства было оттеснено отобразования и духовенство.

         После революции учились грамоте некоторые женщины: так, мать Василия Яковлевича Патракеева (Масельга) ходила в школу, будучи уже взрослой, правда, быстро бросила.

         В колхозное время начальные четырехклассные школы были открыты в крупных деревнях: в Думине, в Лекшмозере, вблизи Масельги и Гужова (на Плакиде, в бывшей церкви, в1938 г.). Семилетки в 30-е годы работали в Печникове, куда возили детей со всей округи на машине, в Корбозере, в Колодозере. Раз в неделю родители отвозили детей в школу по очереди на лошадях, при этом они договаривались с местными жителями, чтобы те пустили ученика к себе жить. "Борька-конопаточник у нас на квартире стоял, когда учился", - вспоминает Василий Иванович Пономарев (Лекшмозеро). Обратно дети добирались в субботу сами, обычно пешком. При этом бывали несчастные случаи: возвращаясь зимой из школы, заблудился и замерз Борзоногов Степан (Гужово) лет двенадцати, похороненный на верхнем кладбище на Хижгоре (сведения Марии Михайловны Беляевой, Гужово). В 40-е годы семилетка была открыта в Лекшмозере, там учились некоторые гужовцы и макарьевцы.

         С глубокой благодарностью вспоминает Василий Дмитриевич свою деревенскую учительницу Александру Васильевну Пономареву (Трапезникову) родом из Лекшмозера. О ней со слов старших  родственников рассказывает и Семен Арсентьевич Шуйгин (1920 г. р., по-деревенски Панкратов, Петрозаводск): когда после революции в школьном образовании стали заводить новые порядки и ликвидировать предметы, связанные с религией, гужовские старики обратились к ней: "Вы уж, Александра Васильевна, нашим детям закон Божий разрешите". Она разрешила, и ее вскоре выгнали из школы. Мария Ивановна Титова (1923 г. р., Думино) также очень тепло отзывается о думинской учительнице Евдокии Андреевне Мухиной, у которой ей довелось учиться всего один год, потом она была вынуждена "идти в люди". Старожилы Лекшмозера Дмитрий Васильевич Вавулинский и Анастасия Николаевна Пономарева слыхали об учителе И. И. Рудометове, работавшем там в 1910-е годы, впоследствии авторе книги "Каргопольский край" (Каргополь, 1919 г.).

         В школе на Плакиде в войну и послевоенные годы работала Анна Александровна Образцова (Лекшмозеро), жившая в Гужове в доме Борзоногова (сведения Василия Дмитриевича Первушина). Нынешние старики-лекшмозеры весьма начитаны, любят книги о своих знаменитых земляках: Ломоносове, Воронихине, скульпторе Шубине, знают житие олонецкого святого Кирилла Челмогорского, помнят историю Наглимозерской пустыни, Ошевенского монастыря и других христианских центров, любят и знают русскую классику.

 

 

МОРАЛЬ И НРАВЫ

 

         Морально-этические нормы жизни крестьян складывались под сильнейшим влиянием церкви и общины, крестьянского мира. Однако роль и значение церкви как института по формированию нравственности, степень влияния деревенского священства на духовный мир крестьянина, а также пределы соблюдения крестьянами гласных и негласных законов общины пока не исследовались. Выявлены только основные черты морально-этического облика лекшмозеров и главные нормы их поведения.

         Главнейшая черта, определяющая весь строй жизни - трудолюбие. Труд был главным содержанием жизни, и отношение к труду - важнейший критерий, по которому оценивался человек. С гордостью за свою деревню Василий Дмит-риевич Первушин (Гужово) сообщает, что гужовцы среди всех отличались особым трудолюбием: в Гужове вставали рано, гораздо раньше, чем в ближайшей Масельге. Вот его явно полушутливый рассказ, передаваемый нарочито серьезным тоном: "Масельга - за холмом, так там солнце позже всходит. И, бывало, в Гужове уж к обеду идут, а масельгцы только поднимаются. И работали гужовцы лучше – нищих в деревне совсем не было, не считая бедной, не имевшей родственников, старухи, жившей в хибарке за домом Cемена Яковлевича Первушина. Вот в Масельге много нищих было". А в другой раз он добавляет: "У нас хоть и голодно, зато лежко" (т. е. не уходили побираться).

         Трудолюбие как высшую добродетель отмечает и Анна Игнатьевна Богданова (Думино), рассказывая о своих односельчанах Сухаревых - владельцах двухэтажного дома. Ее свидетельство, относящееся уже к послевоенному периоду,приводилось в части I, разделе "Хозяйственная жизнь Лекшмозерья от коллективизации до наших дней".

         Трудолюбие было свойственно крестьянам в течение всей жизни, и старики находили себе посильные занятия и в глубокой старости: "бросали листья", то есть собирали их с кустов в лесу для заварки, плели лапти и корзины, вязали сети. "Не могли старики сидеть по дому - все время работали", - говорит Василий Дмитриевич. Также вспоминает о своей бабке и Иван Михайлович Третьяков (Масельга): "Бабка слепа была, а с козами управлялась, и вязала русские* рукавицы". И Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) рассказывает о своей свекрови: "Ей восемьдесят четыре года было, а она в восемьдесят годов еще пол мыла, и баню вытопит. Раньше старухи-то крепки были".

 

*) – Рукавицы, вязанные «русской» иглой. О ней см. часть І, раздел «Женские рукоделия».

 

         В I части уже приводились отзывы жителей о своих богатых, зажиточных односельчанах, которые свидетельствуют о полном отсутствии зависти к достатку соседа, атакже о том, что именно в трудолюбии - источник благополучия. И поэтому не удивительно, что зажиточные, умеющие обеспечить высокий уровень жизни собственной семье хозяева пользовались авторитетом и уважением. "Крестьянамтакого порядка", как выражается Василий Дмитриевич, доверяли, к ним прислушивались на сходах, они в конечном итоге и определяли кому помочь, что сделать, как поступить. Степень достатка хозяина была его определенной характеристикой: "у него было не больше одной коровы", - говорит Василий Дмитриевич об одном из крестьян, тем самым определяя не только его посредственные хозяйственные возможности, но и серьезность отношения к жизни, основательность. "В таких семьях, - продолжает он, - серьезные вещи - социально-политического склада - не рассматривались, любые тайны шли мимо их". Хозяйство и дом были и главными темами "мужского" разговора. Федор Петрович Шуйгин (Гужово) вспоминает: "Тогда не говорили, как теперь, о политике. Так, если уж война или еще что-то. А так - что в огороде растет, в поле и как строить дом".

         Величайшее трудолюбие крестьян сказывалось и в том,что всякое дело они стремились не просто закончить, но выполнить качественно, на совесть. "Плохо делать, работать не могли. Если увидят у кого плохую работу - ругали, преследовали. И без бригадиров болела душа за дело. Бригадиру тогда в колхозе легко было работать. Работали без перекуров, а то и без обеда", - отмечает Василий Дмитриевич. Эту именно любовь к труду, являвшуюся неотъемлемым свойством лекшмозерского крестьянина, его исконным отношением к делу, вспоминают многие, особенно посравнению с пришедшим с колхозами пренебрежением качеством работы, вызванной спускавшимися сверху стимулированием и поощрением ее количества. Вот несколько свидетельств.

         "Хорошо в колхозах было, у кого руководители хорошие, да и люди - из единолички только... А теперь заездили все поляны, где хлеб собирали" (Евдокия Филипповна Басова, Лекшмозеро).

         "Сноп - как завяжешь. В колхозах уже меньше вязали" (Анна Никитична Макарова, Лекшмозеро).

         "Раньше повсюду хлеб ростили... Все было - и пожни, и пашни, а теперь все идет в никуда" (Анастасия Ивановна Макарова, Лекшмозеро). И в другой раз она же: "Все нарушили. Что за народ пошел? Работать никто не хотит. А давили сверху: даже птичка не знает, где людей расстреляли". И Мария Михайловна Беляева (Гужово) сокрушается по поводу небрежной работы современных механизаторов: "Мы сначала все болели, как сейчас делают".

         Однако стремления сделать карьеру, выслужиться, подняться над окружающими у крестьян не было. "Не любили карьеру. Работай честно, но не лезь", - так и говорит Василий Дмитриевич, при этом презрительно отзывается о карьеристах.

          Одна из основных черт - честность. Все взаимоотношения крестьян в области хозяйственной жизни: займы хлеба, покупка вещей, отработка долгов - осуществлялись на основании личной договоренности участников, их взаимных устных обещаний. "... а если позовут в какие-то дни - надо отработать", - говорит Иван  Михайлович  Третьяков (Масельга) об условиях, на которых брали в долг хлеб. В памяти жителей нет никаких примеров нарушения или попыток изменения договоренности, хотя недовольство ее отдельными условиями иногда проскальзывает в рассказах. Так, Мария Михайловна Беляева (Гужово), рассказывая о том, что ее мать за деревянную кровать, взятую у Михаила Митькина, "всю зиму носила в ушатах воду его скоту", добавляет: "Он был жадный". Однако условия договоренности выполнялись беспрекословно.

         Высокую порядочность и честность мельников, присматривавших за общественной копилкой, формировавшейся на мельнице за счет особого налога - "гарс", - отмечает Василий Дмитриевич Первушин (Гужово): "Честность исключительная. Никогда ни один не был заподозрен в хищениях". Обман, обсчет невозможен был и для продавцов деревенских магазинов. Нина Макаровна Смолко (Масельга) передает слова своего отца Макара Андреевича Солодягина о торговце из Гужова по прозвищу "Слепой": "Cлепой никогда не обсчитывал, и на пять копеек у него можно было купить фунт пряников, фунт муки и еще три фунта продуктов". Кстати, многие вспоминают, что и самого Слепого обмануть, схитрить с ним было невозможно.

         Воровство было явлением совершенно чуждым крестьянам. Уходя из дома, к двери прислоняли наискось "батожок" (палку), означающую отсутствие хозяев. До последнего времени так закрывала дверь своего дома Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро). Все запоры, защелки изадвижки дверей имели чисто символическое значение, так как открывались снаружи, и механизм их действия был известен каждому. Других замков почти не использовали. "Не было у нас инженеров, но не было и воров и хулиганов, не знали и слова такого", - говорят жители. На самом деле иинженеры были: высшее образование имел, например, выходец из Масельги Василий Макарович Солодягин; кстати сказать, он собирался окончить второй институт, да помешала болезнь.

         Честность воспитывалась с детства. Василий Яковлевич Патракеев (Масельга) рассказывает: когда-то, мальчиком, будучи на рыбалке с отцом, он нашел на озере забытую кем-то сеть с рыбой и предложил отцу ее забрать. Отец отругал мальчика, узнал чья сеть и вернул хозяину. Василий Дмитриевич тоже вспоминает о родителях: "Были осторожные: принес вещь в дом, обязательно допытаются, где взял. Заставят: иди, положи на место".

          Общеприняты были взаимопомощь и поддержка друг друга в трудные минуты. Трудолюбие и стремление к достатку не превращались в скупость и жадность. Нестяжательство - также одна из определяющих черт. Бедную, одинокую старушку в Гужове по очереди подкармливала вся деревня. Недаром у лекшмозеров в ходу поговорка: "Мир выкормит, а вода выпоит". Правда, не все относились к этому одинаково добросердечно, ибо Мария Михайловна Беляева (Гужово) передает слова ее соседки: "Девья* ей с нашим народом жить: ей пол помоют, покормят и на потом дадут".

         Особую сердечность и заботу отмечают в отношении детей из бедных семей: зажиточные хозяйки их подкармливали и как бы часть содержания брали на себя. Они зазывали детей в избу, поили их молоком, кормили пенками с молока. "Все люди были добрые", - вспоминает Мария Михайловна. Ее, девочку двенадцати-тринадцати лет, уже в колхозное время часто посылали сопровождать в Каргополь подводы с рыбой, и всегда женщины из зажиточных семей - "тетя Катя Улина, тетя Вера Панкратова" - придут, спросят:"Маня, где твой воз? Короб-то есть?" Они приносили девочке в дорогу что-нибудь из провизии: рыбник, "хлебину". Обычно Мария Михайловна ездила с кем-нибудь из мужчин. Вспоминает, что однажды зимой она так замерзла, что не могла застегнуть пуговицы на одетых для тепла отцовских штанах - не гнулись пальцы, и ее спутник говорил: "Давай, Манюшка, я тебе штаны-то застегну". "Добрые, хорошие люди", - заключает Мария Михайловна. И Анна Михайловна Пянтина (Гужово) подтверждает: "Тогда еще мало было свирепых, озлобленных, добрых больше".

         Во время работы в поле также всегда делились продуктами, обедая все вместе. "Так у нас испокон века", - говорят гужовские женщины, противопоставляя в этом отношении гужовцев масельгцам, у которых это было не принято.

          Односельчане помогали  друг другу и на фронте, и в устройстве на работу в городах в пору массового "закрытия" деревень в конце 50-х годов. "В Северодвинск уехало пол деревни, - рассказывает Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро). - Пишут, приглашают, если есть работа, заработок, помогают устроиться. У них гостят, пока не устроятся". И Василий Дмитриевич Первушин (Гужово) подтверждает: "Уезжали куда - остальных к себе выписывали, помогали устроиться".

         Нестяжательство лекшмозеров проявилось и в их отношении к "собирателям" икон, ездившим по деревням в 60-70-егоды. Алексей Александрович Ушаков (Масельга) рассказывает: "Ходили туристы, собирали иконы. Один приехал - будто рыбак - хвастал: у меня двадцать пять тысяч в кармане!" Как правило, такие "туристы" выпрашивали или покупали иконы за бесценок, часто им отдавали их даром. Теперь, рассказывая об этом, слегка сожалеют, но улыбаются: "Если бы мы знали, что им такая цена! Да зато у нас совесть чиста!"

         Ценились отзывчивость и доброжелательность. Любимцем всей деревни называли деда мужа Александры Дмитриевны Шуйгиной Кузьму Прокопьевича Шуйгина: он всегда готов был помочь в перевозе, проводить человека в дорогу даже на неблизкое расстояние. И поныне местные жители гостеприимны: в редком доме вам не предложат чаю, не пригласятк столу за

 

 *) – Т. е. хорошо.

 

общую трапезу, и это при том, что почти все продукты ,кроме хлеба и рыбы, жители, как правило, привозят с собой, либо их присылают им по почте. Сохраняется обычай многократного потчевания. Прием гостей, как и случайно зашедших в избу, обычно начинается с угощения чаем.

          Многие отмечают и свойственное лекшмозерам нищелюбие, выражающееся не просто в отсутствии презрения к неимущим, но в особом сочувствии и сострадании к ним. Нищие ходили по всем деревням, шли они, как говорят, из Порженского, с Кенозера, и никто не отказывал им в подаянии, даже в бедных семьях. Подавали почти всегда хлебом, а не деньгами, иной раз отдавая последний кусок. Анна Игнатьевна Богданова (Думино) вспоминает, как ее мать, завидев нищих, сама приглашала их к самовару. Большинство нищих были инвалиды, порой старые и сироты, здоровые по миру не ходили.

         Жителей всех деревень отличает глубокая любовь и привязанность к родным местам. Они видят и ценят их красоту и своеобразие. Об этом свидетельствует и то, что вся округа была не просто обжита и освоена ими, но прямо-таки одухотворена. Каждый, даже самый маленький, ручей, горка, озерко, болотце, островок имел свое, любовно выбранное имя, а часто и легенду. И долгие километры меж деревнями - лесом, озером, болотом - утрачивали  томительную монотонность и насыщались чередой встреч с родными местами, воспринимавшихся как свидания с близкими.

         Многие лекшмозеры до старости не покидали родных мест, не часто бывая даже в ближайшем Каргополе. "Где выросла, тут и выкисла", - с улыбкой говорит Александра Дмитриевна Шуйгина (Гужово), отвечая на вопрос, где она вышла замуж. Нелюбовь крестьян к дальним и долгим отлучкам из деревни, частично сохраняющуюся и поныне, отмечает и лекшмозерский учитель Валентин Кузьмич Попов, рассказывающий, что жители не любят дальних поездок и, как правило, не ездят дальше Каргополя. Это касается и детей, которые, если им приходится жить в общежитиях вдали от родных, очень стесняются, мучаются и в конце концов не выдерживают и возвращаются домой. Деревня, в которой лекшмозеры родились, выросли и прожили большую часть жизни, кажется им самой лучшей и красивой. "Всегда тянуло в Масельгу, такого места больше не найти", - признается Алексей Александрович Ушаков. И уроженка Масельги Вера Яковлевна Варакина (Архангельск) в письме пишет о своей деревне: "Наша деревня всех была красивее. А может, мне так казалось. Про нее было очень много частушек". Вера Яковлевна приводит некоторые из них:

 

Нету, нету веселее

Масельгского полюшка:

Посрединочке - дорожка,

По краям - озерышка.

 

Я пойду гулять на Масельгу,

Хоть мама не велит.

Посидим с милым у озера -

Сердечко не болит.

 

Почему, подруга,

Масельгские парни хороши?

Потому что очень веселы

И пляшут от души.

 

         Самым красивым называет родное Вильно Ольга Васильевна Ушакова (Лекшмозеро). Интереснейшей во всех отношениях до самой смерти считал Масельгу Василий Макарович Солодягин - страстный патриот своей деревни, краевед, читавший останавливавшимся в округе туристам целые лекции, затягивавшиеся, как вспоминают, далеко за полночь. Бесконечно любит родное Гужово Василий Дмитриевич Первушин. Одна из старушек в лекшмозерском магазине так и сказала: "Кто где родился - тому там и Иерусалим". Не один из бывших жителей Лекшмозерья собирает материалы по истории родных мест: множество записок осталось после смерти Василия Макаровича, четырнадцать тетрадей воспоминаниями из колхозной жизни исписал Борис Федорович Борзоногов (Гужово), сведения по военному периоду собирает Вера Яковлевна Варакина (Архангельск), она же записала свыше пятисот местных частушек.

         Любовь лекшмозеров к родным местам проявляется во многом. Так, в нескольких домах в Лекшмозерье на стенах висят картины с изображением местных достопримечательностей: чаще всего церкви Петра и Павла, а также бывшей мельницы, Челмогорского монастыря. Картины написаны родственниками, местными учителями, заезжими художниками. Вспоминают, что в послевоенные годы один из лекшмозерских учителей писал  картины по заказам сельчан и продавал их; картины пользовались спросом, заказов было много.

         Любовь лекшмозеров к своей родине включает и глубокое почитание предков, и любовь ко всем родным по крови, родственникам - "родной природе", как выражается в письме дочери Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро). Многие сохраняют вещи, оставшиеся от родителей и дедов:"не мы делали, не нам и выкидывать", - говорят. И ныне лекшмозеры приезжают в родные деревни, порой не имея уже в них "ни кола, ни двора", останавливаясь у знакомых или в полуразвалившихся избах, только чтобы подышать воздухом своего детства, порыбачить, сходить на родные могилы: "посидеть на лавочке у родителей". Анастасия Николаевна говорит: "Все приезжают в отпуск с детьми – без этого скучают. На Черное море не хотят, едут к себе". Старушки, переселившись, очень плохо привыкают к новым местам или вообще не могут в них жить. Они приезжают в Лекшмозерье на все лето, а порой остаются тут на зиму, даже в полном одиночестве. Так, Любовь Ивановна Курмина (Думино) зиму 1987-88 гг. провела одна во всей деревне: возила воду из колодца на лыжах, грелась на печи перед тем, как лечь в постель; зато здесь, как говорит, она себя лучше чувствовала, а в городе ей "житья нет".

         Любили лекшмозеры посмеяться и пошутить: "постоянно пели, шутили друг с другом", - вспоминает Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро). Те, кто обладал веселым нравом, были всеобщими любимцами. "Дед веселый, шутливый был, говорил много, - рассказывает о Дмитрии Михайловиче Третьякове, мельнике в Вильно, Иван Михайлович Третьяков (Масельга). - Полна избушка мельнична набьется, всю ночь не спят, просмеются. Яков Васильевич Ушаков тоже веселый был".

         Необходимо отметить и особенную ласковость лекшмозеров, использование ими в речи множества ласкательных суффиксов. "Прости меня, Юрушка, ради Бога, что я не могу сегодня рассказывать", - жалуясь на нездоровье, извинялась Любовь Ивановна Курмина (Думино).

         Высокой была нравственность крестьян. "Парни и девки общались просто: гуляли, встречались, целовались, -рассказывает Василий Дмитриевич Первушин (Гужово), - но распутства не было - добрачных детей не знал". Однако он же, сообщая о гужовской так называемой "кредитной избе", говорит: "Дочь (хозяйки) имела пригуленную дочь". Но, по-видимому,это его свидетельство относится уже к послевоенному времени. В браке сохранялась верность супругов.

         Интересны оттенки взаимоотношений мужчин и женщин в Лекшмозерье и в ближайшем к нему Кенозерье, раскрываемые Василием Дмитриевичем. До брака, в период гуляний, в Лекшмозерье парень довольно долго ухаживал за девушкой, постепенно все больше сближаясь с ней и добиваясь ее расположения, и, наконец, приглашал ее на гуляние вдвоем, после общей вечеринки. При этом мнение девушки уважалось. Комментируя принудительные поцелуи в молодежной, возможно поздней, игре "Печь трещит"*, о которой сообщила Мария Яковлевна  Патракеева  (Лекшмозеро),  Василий Дмитриевич, не слышавший об этой игре, говорит: "Таскать - никого не таскали. Только по доброй воле, взаимному согласию". В Кенозерье девица бралась, так сказать, "приступом": пришедший на вечеринку парень выбирал себе девушку, после чего его сотоварищ брал ее за руку и сажал рядом с ним. Зато после свадьбы женщины Кенозерья, например из Порженского, больше проявляли стремления к лидерству: они создавали чисто женские рыболовецкие артели, верховодили на вечерах, притом были замечательными плясуньями и певуньями. "У нас не так, - продолжает Василий Дмитриевич; - у нас отдавалось предпочтение заслуженным мужчинам. Беднягам мы не завидовали". Подтверждением этих слов может служить эпизод, пересказанный Ниной Макаровной Смолко (Масельга) со слов Екатерины Макаровны Софроновой, бабушки ее невестки, уроженки Масельги: "Екатерина Макаровна с дедом Арсентием**

 

*) – О ней см. раздел «Гулянья и развлечения».

**) – Её мужем.

 

очень красиво пели. Раз как-то в Думине она отказалась петь - так нетеребренником* вылетела из деревни".

         В Лекшмозерье существовала некая иерархия девиц-невест. Богатые и лучшие невесты назывались в этих краях "славутницами". "Ей почет и уважение, - вспоминает Василий Дмитриевич. - Не каждому, не из всякой семьи разрешалось за ней поухаживать". Славутницей считалась девушка, имевшая больше нарядов, как будто бы независимо от своей красоты. Как правило, по крайней мере в Лекшмозерье, она была единственная среди сыновей дочь у родителей. Больше славутниц было в богатом хлебом Печникове (свидетельство Веры Петровны Шуйгиной, Лекшмозеро), но были они и в Гужове. Анна Михайловна Пянтина (Гужово) рассказывает о своей матери: "Мама одна среди братьев была, имела богатое приданое: атласные и гарусные пары**, платки. Когда сушили - все любовались". Славутницей называет Федор Петрович Шуйгин (Гужово) и Татьяну Степановну Ушакову (по-деревенски Митькину); она была еще и "одинокушей" - единственным ребенком в семье. Были и славутники - богатые парни. Они, как правило, были музыкантами: гармонистами, балалаечниками, так как имели деньги на покупку инструментов. "Сапоги у него новые, блестящие, получше одет. Но они не выделялись, как сейчас. Тогда считалось: богач - если хлеба побольше", - рассказывает Василий Дмитриевич.

         О некотором изменении взаимоотношений в среде неженатой молодежи в послевоенные годы дает представление эпизод, записанный от Анастасии Николаевны Пономаревой (Лекшмозеро)***: "Парень да девка ходили года два. Гуляли. Потом пришел еще парень к нам. А у нас безногий был, Гриша. И он этого парня-то пригласил жить. Он у него жил; тот ему за скотиной пособлял ухаживать, дров принесет, воды принесет, дрова спалит. Как свой. Он и говорит: "Борька, пойдем ко мне жить. Да я тебя женю там у нас". Он в уме и согласился. Согласился, а девки-то у него нет, у этого Борьки-то. А те-то девка-то да с парнем-то ходя, все равно ходят. А девка стала на Борьку поглядывать. Вот как-то Борька-то сидит да в балалайку играт. А тут пришла Шура и говорит: "Боря, возьмите меня замуж". А он и говорит: "А пойдем". А этому Грише-то безногому, ей надо было, чтобы она шла за него - он к ней ходил. Борьке и в голову не пришло к ней подойти. А она сама подошла. Вот он отыграл,

 

 

*) – Т. е. пулей. Точное значение этого слова Н. М. Смолко не знает. Может быть, оно имеет отношение к слову «нетеребренная» из свадебной «тетёрки». (О «тетёрке» см. часть І, раздел «Семья и семейные обычаи. Свадьба».)

**) - Т. е. сарафаны и кофты.

***) – Эпизод воспроизводится по магнитофонной записи и сохраняет особенности речи рассказчика.

 

 

балалайку передал ребятам, ушел. Пришел к этому безногому: "Гриша, пойдем свататься". - "А как на Погост - так пойду, а на Гору -так не пойду". Он думал, к той девке-то, которая с парнем ходила, к той девке. А он и говорит: "На Погост". Эй, пошел, навострился, батог - в руку, пошел. А Шура пока в клубе ходила, кадрилью ходила - дверь отворяется: "Шура, тебя домой мать зове". А ей и в голову не пало, что Боря сватов послал. Шура пришла, так Гриша-то безногий сидит. Так чего на! Двух девочек и мальчика родила. А та-то девка - так едва с ума не сошла. Дак и вышла не за любого. И нелюбой сдох, от ангины. Свезла в архангельскую больницу на операцию. И умер. Она одна как стрюк".

         Однако после войны стало явным и прямое разложение прежних моральных устоев: появились "волевые девицы", которые не прочь были выпить, не чурались матерщины, без уважения относились к родителям. Одна из них отца называла "куманек". Все это прежде было совершенно немыслимо.

         Неодинаковыми были и взаимоотношения отдельных деревень. Жители каждой деревни имели свое прозвище, видимо, отмечавшее их характерную черту: лекшмозеры - голодаи ("у них покосы плохие"), масельгцы - шведы, гужовцы - пыхуны (пыхтящие, неразговорчивые: "пых-пых" – себе под нос), ожеговцы - волкодавы, уроженцы деревни Наволок- фукали, курминцы - кулипеты, что означает плохо разговаривающие, картавящие, думинцы - мошняки или мушники (это старое название глухаря; видимо, прозвище отмечает удаленность, глушь их поселения), орловцы - брюхачи, труфановцы - казарята (Казариновская - одна из деревеньсела Труфанова), порженцы - килуны (от "кила" - грыжа). Жительница Лекшмозера Анастасия Николаевна Пономарева отмечает, что мушниками или, по ее произношению, мужниками звали гужовцев: "Мужник - птица така, косать, тетерев, до пяти килограмм быват. Гужовцы жили в лесу - никакой коры (?) не было. Вот и звали их". Если Анастасия Николаевна не оговорилась, то, видимо, из Лекшмозера Гужово казалось столь же глухим местом, что и Думино. По поводу пыхунов-гужовцев Семен Арсентьевич Шуйгин (Петрозаводск) рассказывает, как организовывали у них колхоз: приехавший "уполномоченный" на сходе долго говорил, а мужики все молчали и только пыхтели себе под нос. "Вопросы есть?" - спрашивает. Молчат. "Будем голосовать?" -"Можно и голосовать".- "Ну, кто "за"? Никого.

         В самом Лекшмозере, хотя для других поселений все лекшмозеры - голодаи, различали жителей разных  околотков, концов; об этом тоже рассказывает Анастасия Николаевна, передавая такой диалог:

         - Кто идет?

         - Мартыновцы!

         - Погостина!

         Называют и другие особенности жителей разных деревень. Вот как Анастасия Николаевна характеризует гужовцев: "Гужовцы - все богомолы, народ старинный, хороший. Они не ругались, не матюгались - у нас ругались, бывало, - не курили, а вина-то - и не подумали пить. Редкие деревни такие были. Гостевали к ним". Дмитрий Васильевич Вавулинский (Лекшмозеро), как уже упоминалось в I части, в разделе "Общий очерк хозяйственного развития деревень к концу 20-х годов", тоже отмечает большую дружность и развитость взаимопомощи в Гужове. Эти основательность, стремление к порядку осознаются как большая ценность и самими гужовцами: "так у нас спокон века", - замечают многие из них с гордостью. Вспоминая о полной ненужности в деревне каких бы то ни было форм надзора за порядком, Василий Дмитриевич Первушин пересказывает свой диалог с отцом: "Я в детстве спрашивал отца: "Папа, зачем полиция?" - "Потом узнаешь". Не то в Лекшмозере: Анастасия Николаевна вспоминает случай, когда урядник, утихомиривая разошедшегося буяна, нечаянно отсек ему шашкой часть щеки. Но и она описывает своих односельчан с огромной любовью: "В Лекшмозере - самые красивые люди. Девки -все беленькие, круглолицые, косы длинные, все роботяги".

         Уже отмечалось стремление женщин-кенозерок к лидерству в семье и общественной жизни. Особенная сварливость, по мнению Первушиных (Гужово), была свойственна женщинам, уроженкам Труфанова: именно с труфановкой связан чуть не единственный в истории Гужова развод, а также раздел между братьями, о которых рассказывалось вчасти I в разделе "Семья и семейные обычаи". ВасилийДмитриевич вспоминает и о том, как одна из труфановок "хватила" своего ребенка, мальчика, вилами меж ребер.

         Связи жителей всех деревень - и дружеские, и родственные - были очень прочными и проявлялись и в совместных общедеревенских праздниках и гуляньях, и в междеревенских браках, которых было много. Но при всей общности условий и судеб наблюдаются явные симпатии между отдельными деревнями. Так, гужовцы особенно дружно жили с думинцами и долгозерами, а также с жителями соседнего Пудожского района (в нынешней Карелии). "Там люди очень гостеприимные", - замечает Василий Дмитриевич. Возможно, это связано с тем, что во второй половине XIX в. деревни Лекшмозерья (по крайней мере Гужово и Масельга) входили в Колодозерскую, а позже Пирзаковскую волость (д. Пирзаковская находится также недалеко от Колодозера). А вот лекшмозеров гужовцы не то, чтобы недолюбливали, но отзывались о них примерно как Василий Дмитриевич: "Раньше лекшмозеров с карельскими не сравнишь, эти самоварчик не поставят". Даже и теперь еще выходцы из Гужова и Масельги, давно живущие в Лекшмозере, говорят о нынешних односельчанах: "С ними, с голодаями, лучше не связываться". Также менее охотно общались гужовцы с жителями Ошевенска и Лядин, что, видимо, связано с тем, что там жили старообрядцы: "Если в Лядины приехал, то воды не напьешься с разбега: надо искать чашку. Михаил Петрович раз напился из общей посуды, так хозяйка ее бросила в огонь" (рассказ Василия Дмитриевича). В свою очередь, лекшмозеры недолюбливали "карельских", как говорят теперь, имея в виду русское население на территории современной Карелии. Это отразилось, например, в таком записанном от Татьяны Александровны Подгорних

 (Лекшмозеро) эпизоде: "Вот дорогу* ладя, а корелы не ладя. "Мы на эту дорогу копейки не даем", - говорят. Так вот финны нажмут - сразу наладят". И Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро) рассказывает: "Карелия только с леса кормилась. Женщины - на сплавах. Там нет больших полей. В Карелии всю жисть лучше жили: налоги не такие были". Видимо, мнение Анастасии Ивановны сложилось под влиянием ее впечатления от соседнего с Лекшмозерьем Пудожского района (где, кстати, уже в конце XIX века не было зарегистрировано ни одного карела (1)) и, может быть, Повенецкого; в них, действительно, хлеба издавна выращивали значительно меньше. Многие женщины были там на сплавах и, по всей вероятности, ныне они переносят на Карелию свое возмущение безобразиями, которые там наблюдали. Вот слова Татьяны Александровны: "Была на сплаве. Надо лес сплавить, в Корелию спровадить. Там, в Корелии, все припортили". Но относительно собственно карельского народа и его языка, как и русских в Карелии, отзываются вполне благожелательно: "Карелы по-карельски говорят, у них уже другое кувыркание. Все равно есть развитие. В Колодозере говорят на "ты": ложки-ты, девки-ты" (свидетельство Анастасии Ивановны).

         Для лекшмозеров было характерно развитое национальное самосознание; об этом говорит Василий Дмитриевич: "Это твердо было: мы - русские". Но других, как отмечают многие, и не было, только русские. Вот рассказ Семена Арсентьевича Шуйгина (Петрозаводск): "В Корбозере женился один старик на карелке, так мы, как дикари, прибежали смотреть: а-а, говорим, такая же".

         Отношения жителей разных деревень отразились в частушках и поговорках:

 

 

 

Лекшмозеры-голодаи

Хлеба-соли не видали.

(Записана от Н.М.Смолко, Масельга)

 

Лекшмозерски девки бойки,

Перебили всех ребят.

Долгозерки полороты,

На чего они глядят?

 

Что гужовску молодежь

Всю на лапоть соберешь.

Таракана подпрягешь,

Куда хочешь, уведешь.

 

 

 

*) – Имеется в виду, видимо, Пудожский тракт.

Что гужовская деревня

Косяком да косяком.

Девки порвали ботинки -

Теперь ходят босиком.

 

         (Записаны от А. Ф. Пономаревой, Лекшмозеро)

 

         Никто из жителей не помнит ни пьянства, как об этомуже говорилось в части I, в разделе "Пища", ни матерщины на праздниках. Самым сильным ругательством было: "Понеси тебя леший!" Курили из всего Гужова, по свидетельству Василия Дмитриевича, двое, да и тех все время прогоняли, чтобы не дымили. Не допускались и крупные драки, хотя выяснения отношений из-за девок "на кулачках" случались. Об этом в нескольких фрагментах рассказывает Василий Дмитриевич: "Из-за девок ходили на кулачки. Возникала ссора, но кончалась не злобой: двое с красными носами разойдутся. А если брат или кто возникает в защиту, его тоже с красным пузырем отпустят, в нос сунут. Он понимает, что надо прекратить. Нападений, злой вражды не было". Иногда назревали выяснения отношений меж деревнями: "Лекшмозеры карельских - с Пелусозера, с Колодозера - нелюбили. А наши их поддерживали. Чаще всего такие конфликты случались в Масельге или Гужове. Так наши как заправские специалисты драчного дела выходили все до древнего деда, и самые влиятельные. До драки не допускали, побеждали авторитетом. Оказывались на месте, где пузырек начинал лопаться. Но уж если кому дадут оплеуху – больше не захочется. Но покалечить - нет. Умели драться - и драться мирно. Чтоб показать силу: уж лучше не подходи. Я был задира, но нос никто мне не разбивал, не попадался, чтоб где-то влипнуть. Всегда большой коллектив друзей, вообще широкая родня".

          Вообще особого стремления к дракам, угроз, нападений, тем более применения ножей не было. Никто никогда не слышал, чтоб кого-то убили. Василий Яковлевич Патракеев (Масельга) упоминает о кулачных боях, устраивавшихся в праздники мужиками, часто в трезвом состоянии. Но как кажется, он имеет в виду все те же драки, а не бои как форму развлечений.

          Отсутствие злобности в отношениях друг с другом, умение прощать иллюстрирует судьба местного, как его называли, "комиссара" - Дмитрия Максимовича Третьякова (1888 - 1961), о котором уже рассказывалось в части I, в разделе "Хозяйственная жизнь Лекшмозерья от коллективизации до наших дней". Посаженный в тюрьму в 1937 году по навету своего друга Кожевникова, Дмитрий Максимович зла на него не держал. С началом Отечественной войны оба бывших друга были призваны в армию и вместе служили. По возвращении опять жили рядом и дружили до самой старости.

         Нельзя не отметить некоторой, так сказать, грубоватости, грубости нравов, свойственной крестьянам Лекшмозерья, как, видимо, и вообще всему, по крайней мере северному, крестьянству. В общественном быту - играх, гуляньях - допускались двусмысленные выходки, на свадьбах выкрикивались причетки, имевшие явно неприличные, все мизвестные и легко воспроизводимые слова, иногда, правда, заменяемые или не произносимые вслух. К таким относится уже упоминавшаяся "тетерка", поющаяся жениху при вручении ему невесты. Пели такие причетки не только мужчины, но и женщины; правда, никогда их не пели девушки. "Бабы, конечно, неуж девки таки будут петь слова, - поясняет Анастасия Николаевна Пономарева. - Но без этого-то никто не живя. Этой робы не было бы, так и нас бы не было". Татьяна Александровна Подгорних тоже вспоминает, как однажды одна баба публично обматерила мужика, находящегося в нетрезвом состоянии и из-за этого едва не перевернувшего подводу с женщинами, которых он вез на рабо-у. Были в ходу и так называемые "частушки с картинками", то есть неприличного содержания. Об одной из таких рассказывает Анастасия Николаевна:

         "Вильне-то - деревня-то была большая. Народу-то ходило ко Зосиму-то* много. Вот я и пошла ко Зосиму. А уменя там племянник был. Вот приходит женщина вильненска, а мы сидим, со Лекшмозера - сидим: кто за столом, а кто где. Этот Ванька тут сидит, я тут сижу. Эта баба пришлада и говорит: "Настасья, ты умеешь песню?" - "Дак ведь,Феклушка, смотря каку". А сама така баба: работала, дак ядреная,  здоровая, ручищи таки, как у мужика, пальчики-то толсты, сама здоровая. Вот стояла, стояла. Слушай,говорит:

 

Ой, старуха стара стала,

Старику дала фистала.

Старик бегат по грядам:

- Старуха, тютюшку продам**.

 

А мы все: "Ха-а-ха-ха-ха-ха-ха!" Полна изба народу-то. А она и дальше запеват:

 

Что ты, глупый старичок,

Не продавай ты свой стручок.

Хоть и старый, за фуга (?)

Соглашуся хоть когда.

 

А сама пляшет. Мы: "Ха-ха-ха-ха!"

 

Хоть и ночью, хоть и днем,

Хоть и вечером с огнем.

Ух, ух, ух, ух!

 

 

*) – В Вильно была часовня, посвящённая свв. Зосиме и Савватию; об этом см. раздел «Православие».

**) – Эта частушка приводится в разделе «Фольклор» в несколько ином варианте.

Вот, така песня. Вот, неделя-то прошла. Она в Лекшмозеро-то пришла, меня на магазинном кресте увидела: "Настасья, забыла песню-то?" - "Да, что-о ты, уж как я песню забыват". - "Будем петь". И я заорала: "Ой, старуха стара стала", - и всю песню, как она, до конца".

 

 

ПРАЗДНИКИ

 

         В общей тяжелой трудовой жизни крестьян яркими событиями становились праздники. Почти все они были связаны с датами православного  календаря и сопровождались службой в церкви и другими церковными ритуалами: молебном с водосвятием, крестным ходом, заказными панихидами. Другие праздники определялись земледельческим крестьянским циклом, но и они в народном сознании соединялись с церковью: так, например, существовал обычай в день завершения сбора урожая ставить последний сноп в церкви, часовне, дома под божницей, как бы освящая завершение крестьянского труда.

         Праздники отмечались весело, часто с озорными забавами и розыгрышами, с песнями, плясками, играми и гаданиями. На некоторые из них в определенные деревни сходилась вся округа, и население деревни в эти дни увеличивалось в два-три раза. "Раньше суютно жили-то, в гости друг к другу ходили", - вспоминает Мария Степановна Пономарева (Лекшмозеро). Особенно "бурными", как говорят, продолжительными были осенние и зимние праздники. "Летом быстро возвращались домой, - отмечает Василий Дмитриевич Первушин (Гужово), - летом не разгуливались".

         Праздники были общие - обычно отмечаемые всеми, общерусские, местные - связанные с местночтимыми святынями, и семейные, когда "перегащивалась", как говорят здесь, своя родня. Все они были одухотворены  и осмыслены крестьянами, каждый из них имел свое лицо и традиции. Праздники давали необходимый отдых и отвлечение, вносили разнообразие, готовили крестьян к новым этапам их жизни и труда. "Труд был тяжелый, а на подсеке - адский, -рассказывает Василий Дмитриевич.- Но и отдыхали очень хорошо. Праздники - в каждой деревне, ходили в гости друг к другу - и взрослые, и молодежь". К празднику тщательно готовились: мыли избу, стирали белье, готовили особые, праздничные блюда. "Все перестираешь, - вспоминает Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро), -уберешь. Терли лаптями пол, стол, лавки - к Рождеству, кПасхе. Оттирали даже дощечку, которой молоко закрывали".

         Год начинался встречей Рождества (7 января), открывавшего Святки. Вот рассказ Прасковьи Федоровны Басовой (Лекшмозеро): "На Рождество ходили, Христа славили. Придут в дом

         - Хозяюшка, позволь Христа прославить!

         - Заходите!Они молитву пропоют, потом говорят:

         - С праздником, хозяюшка!Она им перепечки* дает".

*) – Т. е. лепёшки.

         Примерно также об этом рассказывает и Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро): "В Рождество Христа славили:

         - Благословите Христа славить.

         - Славьте. Им давали перепечки, они их продавали".

        О том же обычае славления Христа рассказывает и Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро): "Ко дверям (стучит).

        - Кто там?

        - Тетя Настя, мы!

        - А кто вы-то?

        - Парни.

Начали; в первую очередь пришли парни. Их пустя. И вот каждому пекли вот такую хлебинку. Заходят в избу и говорят:

        - Тетя Настя, разреши Христа прославить.

        - Славьте.

Зажигает свечку хозяйка. Поют. (Поет ирмос "Христос рождается".) Человек пять или шесть - всех наградить. Все побежали:

       - Бабушка, спасибо!

       - Подьте, подьте с Богом.

Опять приходят: девки. Девок пустя. Тоже самое поют. Тож давают хлебушку. А они эту хлебушку какому-нибудь, где-нибудь, старухе или старику продают, а на деньги купят гостинец - тогда ведь не было ничего".

         О прославлении Христа, называя это колядованием, упоминают и более молодые жители: Зинаида Филипповна Корнякова и Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро); и Василий Яковлевич Патракеев (Масельга) тоже рассказывает, что в праздники старухи и дети ходили по домам и пели песни. Анастасия Филипповна сообщает при этом такую примету: когда идут славить Рождество, то женщин первых в дом не пускают; нужно чтобы сначала зашел мужчина - считалось, что это к счастью. Такая же примета бытовала и в Крещение.

         На Рождество, по сведениям Анастасии Филипповны, пекли калитки, пироги, блины, варили молочный кисель.

         Через неделю после Рождества - Новогодний праздник."В канун Нового года - Васильев вечер. Собиралась молодежь: несли всякие крупы, варили общую кашу, пили чай,ели крендели, конфеты, пряники. Часам к двенадцати ночи шли на улицу и творили кто что мог: кто гадал, кто патрашил*. В этот вечер запрета ни на что не было: загораживали двери, растаскивали дрова, сено, дровни. Но все это только в Васильев вечер". (Сведения Александры Мака-ровны Поповой, Каргополь, в записи Нины Макаровны Смолко, Лекшмозеро). Конечно, как добавляет сама Нина Макаровна и отмечают другие жители, даже и в этот вечер бесшабашного веселья старались не приносить вреда тем, кому исправление содеянного в забаве  тяжело: старухам, вдовам и пр. Шутили в основном "над молодыми", т. е. над семьями, где есть парни или девки. Это же подчеркивает и Лидия Николаевна Горюнова (Ожегово): "Трубу завалят, ворота зальют водой с

*) – Т. е. хулиганил.

песком - потом топором разрубали. Но это только если парни да девки в доме есть. А так не делали".

         Нина Макаровна тоже вспоминает о васильевских и вообще святочных забавах: в 1947 г., когда ее брат Василий Макарович, тогда бравый моряк, приехал в деревню в Святки, у них девки сняли двери с петель и закопали их в снег; семья проснулась от холода. А вот как о встрече Нового года рассказывает Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро): "На Новый год были вечеринки. Девчонки принесут по чашке ячневой крупы: кашу сварят, масла положат. Чай пили, плясали, песни пели - весело было. Потом ходили пакостили: заливали двери и ворота водой с песком, чтобы замерзло, трубы закладывали". Разноречивы сведения о том, из какой крупы варили кашу "васильевщину": Прасковья Федоровна Басова отмечает, что это овсяная каша, Анастасия Филипповна Пономарева - ячневая, а Александра Макаровна Попова говорит, что варилась каша из разных круп, кто какую принесет. По-видимому, в то время, которое помнят информаторы, вид крупы был неважен.

         Помнят и другие новогодние обычаи: в Новый год теща ходила к зятю со сдобными "свинками" и "калитками" (сведения Александры Макаровны Поповой). Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) сообщает новогоднюю примету: "В Новый год ничего никому нельзя давать, до обеда нельзя даже открывать двери, ворота - плохая примета".

         Все Святки, продолжавшиеся от Рождества (7 января) до Крещения (19 января), ходили ряженые, которых здесь называли "снарядихами" и "хухольниками". Наряжались в горбунов, цыган, покойников и "вихрей", т. е. в привидения. В ряженых или "в ряжках" ходили и вывернув шубу наизнанку и закрыв лицо тряпицей, чтобы не узнали. В войну просто вымазывали чем-нибудь лицо. О ряженых поясняет Клавдия Григорьевна Басова (фамилия девичья, 1932 г. р.,Лекшмозеро): "Ряжены ходили: то оденутся красивыми, а то - придурками: горб на спине, шубу на леву сторону. Их встречали: "О-о! Наряжены пришли!" Клавдия Григорьевна, сама еще ходившая в ряженых, вспоминает, что ряженые девки старались, чтобы их нельзя было узнать, и повязывали платок так, чтобы не было видно глаз. "Глаза закрыты, дак и не стыдно", - замечает она.

         О святочных забавах рассказывают многие. Нина Макаровна Смолко (Лекшмозеро) вспоминает, что парни сбивали колоду, клали в нее как бы покойника, таскали по домам, голосили, отпевали, заставляли выказывать сочувствие. "Вихри" - привидения пугали прохожих на дорогах. Вот рассказ Лидии Николаевны Горюновой (Ожегово): "До Крещенья были Святки, ряженые ходили. Кто хорошо и смешно нарядится: цыганом там, а кто и страшно. Вот у нас женщины шли ряженые по дороге, вдруг стоит покойник у вехи, и саван на нем раздувается. А у одной из них колокольчик был привязан. Они как побегут, колокольчик звякат: мужик, что мертвецом нарядился, сам испугался. А к нам вотряженые приходили, лохань из-под лавки вытащили, - кукла у них была в тряпке завернута. Они говорят: "Уа, уа!" Дак не отступились, пока не крестили. Крестные у них были, поп - все как положено. Лохань потом на место поставили. А то еще молодых венчали вокруг стола аль табуретки. Или нарядят одного покойником и носят по избам. А кто испугается, того в двери не выпускают. Еще пугали в Святки: защелку дергают аль кольцо, думаешь, кто стучит? Выйдешь - никого. Тоже все ряженые делали. Стащили один раз дровни со всей округи, на озере их шатром поставили,и сверху - еще одни дровни. Потом никто разобраться немог".

         Иногда ряженые ходили по домам просто поплясать.

         Святочное веселье заканчивалось к Крещению. В канун Крещения двери и окна  крестили, приговаривая молитву. "На Крещенье", как говорит Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро), в озерах у церквей устраивалась прорубь - "Иордань" или "Ердан": в Лекшмозере - у часовнина Погосте (сведения М. С. Пономаревой, Лекшмозеро),в Хиж-озере (сведения А.Ф.Пономаревой, Лекшмозеро), в Черном озере у Думина (сведения А.И.Богдановой, Думино). В прорубях, держась за веревку, купались ряженые, прощаясь со святочным весельем. Вот рассказ Прасковьи Федоровны Басовой: "На Крещенье Ердан делали. Кто ряженым ходил, обязательно купался, чтобы хухольником не оставаться, грех на душу не брать. Так в платьях в прорубь и окунались, а потом - бегом в теплую избу. После Крещенья уж снарядихи не ходили".

         О зимнем купании вспоминает и Анастасия  Филипповна Пономарева (Лекшмозеро): "Девки купались, мужики - снимали шубы, тулупы с огромными воротниками и купались, в одежде. И скорей домой греться. Купались в холод и позавету".

         С Рождеством и с Крещением было связано и множество гаданий: гадали и парни, и девки. Об этом рассказывает Василий Иванович Пономарев (Лекшмозеро): "Я сам гадал. Раньше под печкой кур держали. А ночью куры не видят. Дак в двенадцать часов петуха выманивали. Насыпят кучки зерна: одна насыпет, другая, третья. Чью кучку будет клевать, та и замуж сей год выйдет. Дак петуха взяли, и петух мою кучку клевал. Я сей год и женился. А то еще в стакан воды чистой нальют, кольцо туда бросят и смотрят: дак вот в кольце должно лицо появиться - суженый". Василия Ивановича дополняет его жена Анастасия Филипповна: "Ночью на росстанье ходили. Очертятся - круг такой нарисуют, сядут на шубу и слушают: где собака залает, туда замуж выйдешь". О гаданиях рассказывает и Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро): "Гадали с двенадцати до часу ночи: снег пололи. Еще в стакан золото колечко кидали. В стакан воды нальешь на него, на колечко, и смотришь: в тот год, как выйдешь замуж - покажется в колечко до груди. У меня показался. На росстане тоже ходили, на Дьяково. Круг обчертят и сядут спинами. И слушают. А мужички нарядятся чертом и гонят их кнутом".

         Этот последний вид гадания зафиксировал в начале века в бывшем Петрозаводском уезде Олонецкой губернии А. Георгиевский (2), называя его "ходить слушать": слушали на чердаке, в поле, в овине, и всегда - "нечетным числом".О том, как "слушали", или "пололи снег", рассказывает Прасковья Федоровна Басова: "Раньше на Крещенье гадали, снег пололи. Надо чтобы три человека было; дак вот сестры пошли и меня взяли. Вышли на росстанье ночью вдвенадцать часов. Они в подол снегу набрали и полют, и ятоже. Да приговариваем:

 

Полю, полю рассадушку, белый снежок.

Почудься, собачка, в родной стороне.

 

         Одна сестра услышала в Карелии, а друга - на Гужове залаяли. А я - только колокольчи, колокольчи в голове. Дак все сбылось, так они замуж и вышли". И Клавдия Григорьевна Басова (Лекшмозеро) вспоминает: "В Святки, после Рождества, ночью ходили на росстане. Вычерчивали круг, садились и слушали: в какой стороне колокольчик зазвенит, туда замуж выйдешь".

         Гадания часто переходили в веселые игры. Вот рассказ об этом Анны Игнатьевны Богдановой (Думино): "Девки на Крещенье и так делали: в гумне на шкуре сидели, а шкура-то с хвостом. Они очертят круг, а хвост не в черте. Черт вытащит за хвост и тащит по гумну. Всем страшно, а это не черт, а ребята".

         "С Крещения до зимнего Петрова дня (29 января) - время пустое. С Петрова дня шла тещина неделя: теща приходила к зятю с вкусными гостинцами и оставалась, если была возможность, на неделю. После тещиной недели шла зятьева неделя: зять со всей семьей приходил к теще и, если была возможность, гостил неделю". (Сведения А.М.Поповой в записи Н. М. Смолко.) Видимо, недели, о которых вспоминает Александра Макаровна, это - неделя мытаря и фарисея (тещина) и неделя блудного сына (зятьева) церковного календаря, так как сестры Зинаида Филипповна Корнякова и Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро) выстраивают их в такую последовательность: "тещина неделя, зятня неделя, мясное заговенье, молочная неделя (Масленица), Великий пост". Они тоже рассказывают о взаимном гостевании тещи и зятя: "Зятня неделя. Перед этим теща у него гостит неделю - тещина неделя. Когда зять у ней гостит, она штаны вешает на крючок, чтоб он без штанов спать ложился, без порток. Так ухаживала. Уж если зятя в гости зовут, так чтоб колоба были на столе". В связи с приемом тещей зятя Ольга Васильевна Ушакова (Лекшмозеро) передает такое четверостишие:

 

Гуски, хрески (?),

Зять на пороге:

Масла просит,

Десину выносит.

    

         На Масленицу или, как говорят здесь, на Масленку, гуляли всю неделю, особенно молодежь и дети: в субботу и в воскресенье с горы на озеро катались на санках, парни прыгали и кувыркались через перекладину, все лепили снежных баб, катались на  лошадях, пели песни, пекли праздничные блюда. "Соплей наморозим - и домой", - вспоминают Зинаида Филипповна и Анастасия Филипповна.

         С ранней весной связан день сорока мучеников (22 марта), который здесь называли "сорокосвятых". В  этот день, приходившийся на Великий пост, пекли постные, на воде, как их здесь называют, "тетерки". Тетерки представляют  собой особое печенье в виде цветочного или иного орнамента, выложенного из длинной полоски теста, описанное в части I, в разделе "Пища". С тетерками в сорокосвятых ходили к зятьям.

         За неделю до Пасхи - Вербное воскресенье. Освященные в этот день вербные ветки - "вербушки от Вербного воскресенья" - сохраняли: ими выгоняли в первый раз после зимы скотину на пастбище. Особые обычаи были связаны и со Страстной седмицей: в Великий Четверг здесь пекли "перепетье" или "великоденные четвережки", уже упоминавшиеся в разделе "Пища". Эти великоденные четвережки сохраняли в божнице, рядом с иконами; их кусочки использовали перед особо ответственными крестьянскими делами: перед пахотой их давали съесть пахарю и лошади, в первый день выгона скота - скотине. Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро) рассказывает: "За три дня до Пасхи пекли перепетье из дрожжевого теста, от хлеба остатков. Кладут на икону в божницу. И после Пасхи ее давали съесть перед началом дела: когда первый раз погонят скотину - ей дадут".

         Крупнейший праздник - Пасха. К ней готовились особенно тщательно: все мыли, в том числе саму избу, чистили, стирали, наводили порядок. Из подвала доставали яйца, собираемые всю зиму; их варили и красили. "В Пасху теща шла к зятю с крашенными яйцами. В первый год несла сто штук, если не было своих - покупала; во второй год несла сколько было: было пять - несла пять. Кроме яиц несла колоба и калитки". (Сведения А.М.Поповой в записи Н.М.Смолко.) Завершая семинедельный пост, приход Пасхи еще и в 30-е годы, когда молодежь начала отвращаться от церкви, становился значительным, долго ожидаемым событием. К тому же она знаменовала собой и приход весны. "НаПасху в церковь ходили все: кто молиться, кто полюбоваться на веселие и торжество, - вспоминает Василий Дмитриевич Первушин (Гужово). - К тому же после семинедельного поста (а поститься заставляли всех) - обильный, пышный обед. Пасха - дело святое". Как уже упоминалось в разделе "Православие", священство лекшмозерской церкви в Пасху ходило по домам деревень прихода по определенному графику с молебнами, а жители в знак благодарности одаряли его хлебами.

         О праздновании Пасхи рассказывает Александра Дмитриевна Шуйгина (Гужово): "Пасха была, Христов день. Служба была в церкви, потом по избам с молебном ходили - священника привозили за тридцать километров. В гости к родне приезжали, по семьдесят человек в избу наедут. Наготовят всего, яиц наварят, покрасят". Прасковья Федоровна Басова (Лекшмозеро) добавляет: "По избушкам с Богородицей ходили, крестный ход был, в Пасхальну ночь Всенощную служили. Напекут дома колобков, калиток разных, крупяных - пшенных, да картофных, да ячменных. Пасха краская - яйца красят. Попушко придет - полну тарелку всего наложат. Большие ковриги хлеба пекли, всему духовенству давали". О Пасхе вспоминают и сестры Зинаида Филипповна Корнякова и Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро): "На Пасху гости не ходили. На Пасху мы новые платья одевали и бегали к крестным христосоваться с колобом".

         Среди довольно многочисленных свидетельств о пасхальных обычаях почти нет упоминаний о куличах: здесь они выпекались мало, только теми, у кого для них были продукты. "У кого было, и куличи пекли - все пекли", - говорит Ольга Васильевна Ушакова (Лекшмозеро). По остальным свидетельствам, роль куличей выполняли хлебы, колобы и крендели.

         С Пасхой было связано катание яиц - игра, которой занимались исключительно мужчины. Для игры в яйца нужен хороший, ровный пол и наклонный желобок. По желобку пускают яйца, стараясь задеть уже лежащие на полу; задетые яйца забираются. Вот как рассказывает об этом Василий Дмитриевич: "После обеда идем к Прониным. Там уже лотки поставлены, и собираются мужики катать яйца. Обносят круг какой-нибудь материей, чтобы яйца никуда не укатывались, пускают по желобку яйцо: первое - для охоты. Другой пускает свое, уже стараясь, чтобы оно столкнулось с первым. Искусство мастера состоит в том, чтобы так выбрать направление движения яйца (а ведь оно не круглое!), чтобы попасть в цель. Азартная игра: целыми днями катали. Красивое зрелище - все яйца разноцветные". Женщины катание яиц только смотрели.

         Следующий значительный праздник - Троица. О праздновании Троицы вспоминает Анна Игнатьевна Богданова (Думино): "Троицу своей семьей праздновали, по гостям не ходили. Березу ломали, под окошко срубленную садили: копают, она стоит, потом завянет. Служба была. Сходят вцерковь, в роще посидят, на могилку пойдут, да и то не всегда - это в родительскую субботу на могилу надо идти. Молодежь вечером на горке собиралась: там у озера площадка ровная есть". Зинаида Филипповна и Анастасия Филипповна тоже вспоминают, что на Троицу больших гуляний не было, но в церковь ходили обязательно: "Троицу не праздновали. Ходили в церковь - веточки потом ставили на могилу". Троицу вспоминает и Прасковья Федоровна Басоваона рассказывает, что и на Троицу красили яйца, ходили на кладбище - туда носили с собой яйца, колобы, там их ели, поминая покойников, сыпали на могилу крупу.

         Обязательно праздновали Духов день: была служба, крестный ход, устраивались "Ерданы": "Кто заветы кладал - купалися, - говорит Прасковья Федоровна, - свечку угоднику ставили". Она приводит поговорку по поводу работы в Духов день: "Троица простит, а Духов день не простит".

         Несколько замечаний имеется по поводу "Николиных дней" (22 мая и 19 декабря) и дня "Ивана Купалы" (7 июня). "Николины дни" помнят гуляниями: "Девки укупят избу, - вспоминает Александра Дмитриевна Шуйгина (Гужово), - дак молодой-то народ соберется, пляшет". Иванов день -день гаданий: "На Иванов день гадали: бросали на баню веники березовые - куда комлем упадет, в тот дом и замуж выйдешь. Папоротников цвет ходили искать на Иванов день.Да никто ничего не находил, он и не цветет вообще", -рассказывает Анастасия Филипповна.

         О некоторых церковных праздниках, связанных с местными монастырями, храмами и часовнями, уже рассказывалось в разделе "Православие".

         Значительным событием был день завершения сбора урожая. До колхозов, при единоличных хозяйствах, это был семейный праздник, так как каждая семья заканчивала жатву в свое время. В этот день все члены большой семьи, завершившей работы, собирались и варили общую кашу - "пожинаху" (сведения А. М. Поповой в записи Н.М.Смолко).Об этом дне рассказывает и Анна Игнатьевна: "Пожинаху в каждом доме праздновали. Как отожнут, со всеми делами управятся - всю родню в гости зовут. Все родные, сколько есть семейств, по очереди справляют: сначала у одного, через неделю у другого. Стол богатый делали: что наростили, то на стол и несут; сначала рыбник, потом суп, калитки - шаньги таки картофны, пшенны,  ячны. Блины овсяны пекли. Грибов и ягод на стол не ставили: это Божий дар, а не угощение. А последней ставили кашу таку пшенну: пшено выварят, выжарят в печке, каша в масле плавает - пожинахой называется. Последний сноп под божницу ставили - пока пожинаху не сделают, а потом зерно мелят, а солому - скоту". Относительно последнего снопа Прасковья Федоровна замечает, что он стоял под божницей до Покрова, когда его скармливали скотине.

         Также последний сноп собранного урожая относили в церковь или в часовню, как сообщают Мария Ивановна Басова и Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро).

         В колхозное время этот праздник получил общественное звучание: стали варить одну кашу на всех колхозников. Ею кормили сначала детей, а затем и взрослых. В Масельге это происходило в доме Ольги Семеновны Патракеевой, по-деревенски Исаковой. Вечер заканчивался пением песен и плясками. В колхозное время кашу-пожинаху варили из любой крупы: ячневой, пшенной, в войну из привозной кукурузы, т.е. не из крупы собранного урожая. Но каша была тоже масляной и рассыпчатой. В этот день  женщины плясали, как вспоминает Иван Михайлович Третьяков (Масельга), танец "ланце": "В праздник "пожинаха" наши матери ходили ланце: каждая с одной покружится, с другой покружится - и все поют". "Ланце ходили" одни женщины.

         Особые традиции были связаны и с праздником Покрова (14 октября): в лесу рвали мох и, крестя, клали его во все углы избы. Вот рассказ Прасковьи Федоровны: "На Покров, бывало, мама скажет: "Сходите, мошку нарвите". Мы нарвем, а она в кажный угол положит, покрестит, мохом окно по солнышку обведет да приговаривает: "Покрой, Покров, пресвятая Богородица, избушку нашу теплом, добром и жительством".

         Были переосмыслены и, если можно так выразиться, "приручены", освоены и некоторые из вновь введенных, советских праздников. Так, международный женский день 8 марта в Гужове был прозван "Бабьим днем". В этот деньгужовцы резали барана и готовили общественную трапезу. "На пир сходилась вся деревня, и еще до 50-х годов обходились без водки", - вспоминает Василий  Дмитриевич Первушин (Гужово).

 

 

ГУЛЯНЬЯ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ

 

         Непременным атрибутом праздников были молодежные гуляния по вечерам. В летнее время они устраивались на площадях в центре деревни, как в Гужове (в колхозное время - напротив конторы) и в Думине, или на специально отведенных для этого лужайках, как в Масельге (на Шилище). Гулянья молодежи в Макарье, случавшиеся раз в год, на Макарьев день, и длившиеся всю ночь, происходили в просторном сарае, в послевоенные годы у отца Марии Яковлевны Патракеевой (Лекшмозеро), так как она тогда была единственной на Макарье девицей. В зимнее время гулянья и в других деревнях проводились в помещении, для чего, как здесь говорят, "укупался" специальный дом: молодежь договаривалась с какой-нибудь хозяйкой, чтобы она пустила их к себе. Вот рассказ Марии Михайловны Беляевой (Гужово): "Была у Марфы кредитная изба. Укупим дом, принесем по хлебцу, дров украдем тайком - дома ругаются! - дрова навалим ей, она сама топит. А мы пляшем под песни". Каким образом укупался дом, поясняет и Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро): "Девчонки каждую субботу избу моют по очереди у хозяйки, а в воскресенье ей пироги носят или наливки - откупают избу. Идут на гулянку - каждая поленку дров несет, молодежь копеек пять-шесть дает хозяевам. Надо еще хозяйке в честь попасть, дак ребята дров привезут, девчонки угощенья у матерей украдут - чтоб и себе, и хозяевам".

         Василий Яковлевич Патракеев (Масельга) и Мария Яковлевна Патракеева (Лекшмозеро) рассказывают, что в их годы (конец 40-х - 50-е годы) молодежь Масельги и Гужова тоже собиралась в специально отведенной избе в Гужове, но это уже изба-читальня или позже клуб. С конца 40-хгодов масельгцы стали предпочитать клуб в Лекшмозере: "У нас стало мало тогда молодежи, бегали в Лекшмозеро, там веселее", - замечает Иван Михайлович Третьяков, называя развлечения в клубе уже не гуляньями, а танцами. Всякиегулянья кончились около 60-х годов.

         В гуляньях участвовала холостая молодежь, и целью их было приближение свадьбы, подбор милой или  милого, как здесь говорят, "дроли". На них можно было посмотреть, кто лучше, кто хуже, кто интересней, привлекательней. О гуляньях рассказывает и одна из старейших жительниц Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро): "Гулянья - летом на деревне, зимой в избе. Сейчас – ни праздников, ничего, все дома. Гулянья начинались на улице, на Погосте: девки - в одну сторону, парни - в другую". Как уже говорилось в разделе "Православие", в каждой деревне был свой праздник, когда туда собиралась вся округа. Анастасия Филипповна Пономарева (Лекшмозеро) вспоминает, что "даже с Карелии приходили девки бойкие". А вот рассказ Анастасии Николаевны о ее хождении вМасельгу: "Ходила я на Олександров день в Масельгу, сидели в горенках или сараях: пять-шесть пар, с теми сельчанами. Никто и не думал: своей или другой деревни. Парни садились к девкам на колени. Ланцей тоже плясали. Парами сидели у окна. Кто с кем сидел, за того и замуж потом выходили; пару не меняли - позор".

         Молодежь бегала на праздники в определенные деревнии в страду. В доколхозные времена, когда жизнь была побогаче, девки носили с собой узел с несколькими сменами платья: в церковь, на гулянье и пр., в зависимости от состоятельности семьи. Очень колоритно об этом рассказывает Ольга Васильевна Ушакова (Лекшмозеро): "Обутку - вруку, а платье - в кутель, а в нем столько смен, сколько раз надо переодеться: на утреню - одно, на вечерку -другое, и бежишь. Кто босиком, а кто в лаптях". И Лидия Николаевна Горюнова (Ожегово) вспоминает: "На праздники в церкви службы были. Пойдут куда - берут с собой наряды, несколько раз переодевались: после обедни-то за стол, а вечером - на гулянку". Эти гулянья, при активной роли всех участников, превращались в настоящий смотр-конкурс женихов и невест всей округи.

         В праздники поскромнее в гуляньях участвовала молодежь своей или нескольких ближайших деревень, например Гужова и Масельги. Устраивали их и в простые дни, тогда они больше назывались вечеринками. Жители средних лет - замужние женщины и женатые мужчины - по свидетельству Василия  Дмитриевича Первушина (Гужово), собирались отдельно.

         Вот как начинались гулянья в Масельге: "С раннего вечера девки соберутся, по озеру вдоль берега поездят на лодках. Парни дождутся гармониста из Гужова - своего не было, - походят по деревне с гармошкой. Потом соединяются вместе. Каждый вечер начинаеся с кадрили" (рассказ Ивана Михайловича Третьякова, Масельга). В Масельге и Гужове гулянья чередовались: вечер в Масельге, вечер в Гужове. На них пели, плясали, играли, когда-то водили и хороводы. Вспоминают, что в Думине, в праздник Тихвинской Божией Матери, устраивались качели. Плясали, как правило, под музыку: под гармошку, "на худой конец" под балалайку, в позднее время бывало, что и под собственные песни. Балалаечником был в молодости Василий Макарович Солодягин (Масельга), гармонистом - Павел Васильевич Ушаков (Гужово), о котором Иван Михайлович говорит: "Он был молодой, но нас старше, когда отошел от гулянки, у нас и гармониста не стало".

         Пляски составляют основное содержание гуляний. Они были столь любимы молодежью, что устраивались даже после тяжелого труда. Мария Яковлевна Патракеева (Лекшмозеро) рассказывает, как, будучи на лесозаготовках, плясала после работы: "Бригада стахановская. Порой до десяти часов продержат. И все равно! Покушаем овсянки – и плясать в бараке. И здесь: пашешь, а вечером - плясать".

         Сначала плясали, или как говорят здесь, "ходили" кадриль - общий веселый, подвижный танец с участием пар (девушка - парень). В кадрили заправляли мужчины. Недаром на вопрос о том, как плясать кадриль, Мария Яковлевна говорит: "У парней спрашивай: они руководили. Петька Борзоногов командовал". В кадрили вспоминают шесть фигур, в каждой - "свои коленца" (выражение Василия Дмитриевича Первушина), названия некоторых фигур: "креста", "общая", "концовка"; в одной из фигур происходит обмен частушками. Этот довольно сложный танец мог продолжаться иногда чуть не по часу.

         Кроме кадрили плясали ланча (или ланцей), вьюн, крохаль, портянку, кижа, футы-нуты, обману (или обманку); некоторые из них включали элементы игры. Иван Михайлович Третьяков вспоминает, что плясали и "русского": "один другого вызывали". Те же танцы вспоминает и Анастасия Ивановна Макарова (Лекшмозеро): "Кадриль ходили, кижа ходили: девка под балалайку частушки поет, потом топнет ногой, друга поет. Девки русского ходили, еще ланца - такая кадриль на восемь пар".

         Удалось составить описания некоторых танцев по сведениям Лидии Тимофеевны Осиной (Думино), Марии Яковлевны Патракеевой (Лекшмозеро), Ивана Михайловича Третьякова (Масельга).

         Кижа: парни и девушки встают в круг; одна из девушек поет частушку, иногда пляшет; после этого все, пританцовывая, обходят круг. "Частушку споешь, пропляшешь - все пойдем дробить", - вспоминает Мария Яковлевна. Все повторяется с участием другой девушки.

         Обмана, обманка: все встают в круг; одна пара (парень и девушка) кружатся, держась за локти друг друга, в центре круга сначала в одну сторону, потом в другую. Затем девушка уходит и вызывает другую девушку. Если она не нравится парню, он топает ногой, и ему выбирают третью. Иногда девушке выбирают другого кавалера, и она, если он ей не нравится, тоже топает ногой.

         Портянка: все встают друг против друга двумя рядами. Кто-нибудь из девушек поет частушку, после чего ряды меняются местами. В этом танце пляшут только девушки.

         Много и пели. Кроме частушек, певшихся каждым отдельно, были и общие песни. Много пелось в процессе танца: пары ходили друг за другом, в конце куплета каждая из девушек переходила к другому кавалеру.

         Играли на гуляньях и в быстрые, подвижные игры, в частности в горелки, в которых бегали друг за другом.

         После окончания общих гуляний некоторые из девушек и парней ходили уже вдвоем, парами.

         Из других форм совместного досуга были  распространены "вечерки" или "вечерухи": собрание девушек или отдельно женщин с целью выполнения какой-нибудь работы, как правило прядения, иногда шитья, о чем упоминает Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро): "Пришибали и шили там. Девки песни поют. Дак частушки, да и долги были - хоть каки поют, любые". На вечерку шли с прялкой, куделью, лучиной, поленом (для топки печи), часто с репой ("полакомиться"), в праздники с угощением: рыбниками, пирогами, наливками. Для них тоже укупали избу и накануне ее мыли. На вечерках девушкам плясать было некогда: они должны были вернуться домой с выполненной работой; зато много пели. Вот рассказ Татьяны Федоровны Патракеевой (Лекшмозеро): "На вечерки девки ходили отдельно: укупят дом и ходят. А женщины - у разных хозяек, а каки дома сидят работают".

         Но парни заявлялись и на девичьи собрания и затевали игры и возню. Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро) вспоминает: "У старика в доме вечеруха. Сидим по лавкам, прядем - дак тридцать девок, тридцать парней! Кадрель плясали: двое-дрое на гармошках, были балалайки, рожков не было". А в другой раз Анастасия Николаевна рассказывает о поведении парней и девушек на вечерках: "Парень да девка ходили, гуляли. Ну, у нас говорят: "сидели", а не "гуляли". Вот я сажу, у меня эта прялка, я сажу, пряду, а у меня Федор приде, сядет и сидит. Как чего, так: "ангел!"- к окошку повернулись, поцеловались. Вот так. Так и все. Какой парень с девкой ходит - "сидят", говорят. Приходит и садится. Девка за прялку, парень на это место. А ноги, нога-то евова, все равно у тебя на коленях. Да". О сидении парней на коленях у девок другие не упоминают. Александра Макаровна Попова (Каргополь, в записи Нины Макаровны Смолко) рассказывает: "На вечерухе ходили по кружку: парень садился к девушке и старался ее поцеловать. Девушка стеснялась, целовать не давалась. Потом парень переходил к следующей девушке. Уж когда парень нравился, он сидел рядом за прялкой. В таком случае по кружку ходили, а к этой девушке уж не садились".

         Рассказывают и о других домашних играх. В игре "Печь трещит" девушки рассаживались в избе по лавкам, а парни собирались за печкой. Один из них мысленно выбирал себе девушку. Кто-нибудь восклицал: "Печь трещит – кого тащить?", на что выбравший отвечал: "Маруську тащить!"При этих словах парни тащили Маруську, часто силой, чтобы парень мог ее поцеловать.

         Мария Яковлевна Патракеева (Лекшмозеро) рассказывает об игре "Гули-гули-раз". Кто-то приговаривает: "Гу-ли-гули - раз! Гули-гули - два!" На каждый раз надо повернуть голову, и, если оказалась сидящей рядом с парнем, поцеловаться. Каким образом меняется порядок сидящих, не зафиксировано.

         Играли не только на вечерках и гуляньях. Повсеместно называют такие игры: козни (с изготовленными из костей животных, обычно из телячьей ноги, предметами), яйца (видимо, пасхальное катание яиц), лапту или, по-местному, маху (для четырех человек), горелки, чижика. Правила некоторых из них весьма сложные, пока их неудалось записать.

         О нескольких играх рассказывает Анастасия Николаевна Пономарева (Лекшмозеро).

         В игре "В лунки" участвовало три-пять человек. "На дороге из песку копали лунки. У каждого своя лунка. Бросали мячик издали. Мячик - берестяной, рукой катали мяч: в чью лунку попадешь".

         Для большего количества народа предназначалась игра"Кислый круг": все вставали в круг и, держа руки за спиной, передавали друг другу мяч, стараясь, чтобы водящий не заметил, у кого мяч. Водящий бегает внутри круга, пытаясь заметить и отобрать мяч. Надо было неожиданно вынуть мяч из-за спины и бросить в водящего: запятнать его, "упечь".

         С мячом играли и "В жидовки": мяч кидали с помощью особой палки. "Пока мячик летит, надо успеть сбегать от одной черты до другой - туда и назад".

         Была и игра типа городков, она называлась "рюхами". Рюхи - это заранее изготовленные березовые чурки  размером примерно 15х5 сантиметров. Играли в рюхи двумя командами, в каждой по пять человек. Команды вставали по разные стороны дороги, а на дороге строили домики из рюх, которые надо было сбить палками. Проигравшие возили победителей на плечах.

         Дети во дворах зимой играли "в котлы", похожие на хоккей: в ходе игры надо было деревянную плашку, называемую "сучкой", загнать в лунку с помощью деревянного, изогнутого на концах коромысла, которым матери "толкли белье" (стирали) в ступах.

         Была и такая игра, как "гонять попа" (упоминается Василием Яковлевичем Патракеевым, Масельга), "играть в попа", "попа перепрыгивать" (упоминается Марией Михайловной Беляевой, Гужово). Она состоит в перепрыгивании с разбега с горы куч песка.

         Большое значение в жизни имели песни. "Давайте песни пить", - оживленно предлагает Анастасия Николаевна, рассказав об играх. Пели на работе, на гулянье, на вечерке, в церкви, на свадьбе, пели и старые, и молодые. Были среди крестьян сочинители песен, стихов. "Слово слово родит, слово к слову идет", - замечает Анастасия Николаевна. О месте песен в жизни крестьян вспоминает Василий Дмитриевич Первушин (Гужово): "Каждый пел, плясал с детства. Два-три хозяйства вместе распахивали ниву - пели. На работу, с работы - с песнями, хоть усталые, еле живые. Особенно красиво звучали песни по вечерам над озером, когда люди возвращались домой на лодках". И Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) подтверждает: "В войну на лесоповале норма шесть кубометров бревен в день, паек - пятьсот граммов хлеба за это. Хоть голодные, да песни пели". В посты, когда на проведение досуга накладывались определенные ограничения, женщины в свободное время выходили к колодцам, садились на бревна и пели спокойные, задумчивые или грустные песни, которые так и назывались "постовыми".

         В Гужове и Масельге был свой хор, который пел в церкви. Обучение церковному пению начиналось с детства: петь учил священник, специально собирая для этого детей. Вырастая, некоторые из них становились постоянными участниками церковных служб. В Гужове певчими были, вчастности, две сестры Силихины (Борзоноговы): Татьяна и "Устья" (Устинья) - и две сестры Ершовы (Первушины): Настасья и "Фиша" (Феоктиста). В церковном хоре были и представители Масельги: "От Масельги на крылосе стояли Анна и Настасья Павловны (Солодягины)", - сообщает Лидия Ивановна Попова (Лекшмозеро). Анна Павловна Солодягина из Масельги - одинокая, очень религиозная женщина, которую называли монашкой (по сути она ею и была), считалась знатоком  песен и сказок. Песенницами в Масельге были и Авдотья Даниловна Софронова (также и заговорщица) и Ольга Семеновна Исакова (родом из Лекшмозера). Очень красиво пели Екатерина Макаровна Солодягина, бабушка невестки (жены сына) Н. М. Смолко, и ее муж Арсентий Афанасьевич Солодягин, который сначала пел на клиросе, а потом стал дьяконом при о. Иосафе. Хорошо пела и мать В. Я. Патракеева Ксения Николаевна. (Все сведения Нины Макаровны Смолко, Лекшмозеро.) Никого  из них ныне нет в живых. О других Нина Макаровна говорит: "Тоже поет, да голоса не подобрать". И Лидия Ивановна Попова замечает о живущих в Лекшмозере, считавшихся раньше хорошими песенницами: "Гунды мало", т. е. сил нет (из-за старости). Лучше всех, по ее признанию, пела когда-то Татьяна Дмитриевна Пономарева. Много помнила песен до конца своих дней Анастасия Николаевна Пономарева: "память крепка", - говорят о ней; но она сорвала голос, когда плакала по умершему в семнадцать лет сыну. Говорят, хорошо поет Пелагея Александровна Макарова, живущая ныне в Орлове, двоюродная сестра Лидии Ивановны, хотя "такой-то выноски нету, как прежде".

         Все-таки экспедиции удалось собрать нескольких пожилых жительниц Лекшмозера и записать в их исполнении ряд песен, в том числе одну "постовую" и одну свадебную, приведенных в разделах "Фольклор", "Свадьба" (часть 1).

         Очень много сочинялось, часто экспромптом, напримерв одной из фигур кадрили, и пелось частушек. "И сами сочиняли частушки, что случалось в жизни", - замечает Анастасия Николаевна Пономарева. Они пелись отдельно мужчинами и отдельно женщинами. У мужчин многие частушки были "с картинками", т.е. неприличные. Некоторые частушки тоже записаны и приведены в разделе "Фольклор".

         Среди развлечений упоминают и купания в воде. В Гужове купались "у каретника" - каретного сарая Митькиных.Здесь купались и дети, и девки, и парни. Купались голые, девки и парни по очереди, подгадывая, чтобы одни не увидели других.

 

 

ПОВЕРЬЯ И ПРИМЕТЫ

 

         Богатство духовной жизни крестьян отразилось и в многообразии поверий. Весь мир, по крестьянскому мировоззрению, был заселен различными сверхъестественными силами, добрыми и злыми: на небе - "небесный", на земле- "земной". "Раньше говорили: есть земной, а есть небесный", - рассказывает Лидия Николаевна Горюнова (Ожегово). О небесном вспоминает и Прасковья Федоровна Басова (Лекшмозеро): "Раньше гром гремит - говорили: Богушка на телеге ездит по камням на небе. А молния – Богушка приехал; гляди, наши дома сожгал".

         "Земной" ассоциировался с нечистой силой и существовал в разных обличьях в зависимости от сферы обитания:в лесу - лесовик, леший, или, иначе, "жихуль", "жихарь",а также "чурда"; в воде - водяной, "водинька", "водяника"; в доме - домовой или просто хозяин, его тоже иногда называли жихарем; в хлеву - хлевный, в бане - банник; упоминают также "буку". "Хозяин, говорят, в каждом доме есть. В дом зря не заходили, если нет никого, нежилой какой", - рассказывает Прасковья Федоровна.

         Василий Дмитриевич Первушин (Гужово) обрисовывает такое, так сказать, распределение обязанностей в доме: "Домовой - главный, у него - и дом, и двор, и хлевы. Появляется он, где свет не включают. Его помощник - жихарь, его главная роль - детей пугать, унимать; если чересчур озоруют, и наказать может". И Прасковья Федоровна подтверждает: "Нас в детстве пугали: вот жихарь придет. В баену одна не пойдешь, боисся. Чтобы страх у всех был; ныне-то нету страха у людей".

         "Земные" имели каждый свой характер, норов, склонности, могли прикидываться кошкой, мышонком, человеком. "Земной" стоял на страже староотеческих законов: "Вот соберутся и спорят о земном да небесном, - рассказывает Лидия Николаевна Горюнова (Ожегово). - Земной в лесах водится, он может отомстить человеку. У нас в Думино председатель посадил трех мужиков, дак у него сын застрелился. Родителей кто не слушает, тому тоже отомстить может". Однако чаще "земной" стремился навредить человеку: затащить в камелек в бане, сотворить мелкие пакости скотине в хлеву, погубить скот на выпасе. Об этом записано несколько поверий. Лидия Николаевна вспоминает: "Вот раньше, как все вымоются, надо пойти в баню да камешка с камелька принести. На спор ходили. Говорили: жихарь может в камелек затащить". Александра Дмитриевна Шуйгина (Гужово) тоже рассказывает: "Быват, домовой лошадь не полюбит, дак одну холит, а другу - нет, она и сохнет. А то хомут снимет с лошади; хозяин придет: кто хомут снял? Гриву лошади заплетет, дак не разберешь потом. У нас тут пастух был плохой, дак кажный день скотина падет. Он лесом водил, да там леший. Он лешему скотину и отдавал. Она вечером придет и долго лежит, помирает".

         Лешему приписывалась сила делать так, что домашний скот, ребенок и даже взрослый человек сбивался с дороги и блуждал в лесу несколько дней, а то и недель. При этом люди сами как бы отдавали нечистой силе пропавшего неосторожным использованием выражений типа: "да куда он денется?" или "небось не потеряется". Также леший забирал людей, которых, как говорят здесь, "изругали", т. е. послали к лешему. Причем, по мнению жителей, существуют некоторые различия в отношении лешего к мужчине и женщине. Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) поясняет: "Муж жены лешему не отдае. А жена мужа може отдать. Вот если скажешь: поди, поди, леший его, - уйдет. А мужу жены не отдать. Леший жены не возьмет. Там, видно, жен много у него".

         Для возвращения потерявшихся людей и скотины их нужно было "отведать" или "отговорить", т. е. отколдовать. Это делали "знатоки", "знатки"; иногда их называли и знахарями. Знатки - это люди (как правило, старики или старухи), которые, как считалось, общались с нечистой силой. Такими разной степени известности знатками были:старик в Порженском (свидетельство А. Д. Шуйгиной и В. Д. Первушина, Гужово), старушка в д. Херново (свидетельство В. Я. Патракеева, Масельга), Вера Курмина в д. Курмино и старик в Колодозере (свидетельство И. М. Третьякова, Масельга), Авдотья Даниловна Софронова в Масельге (свидетельство Н. М. Смолко, Масельга), бабушка, жившая в доме Харичевых в Масельге - видимо, та же А. Д. Софронова (свидетельство А. М. Пянтиной, Гужово), Михаил Никитич Шуйгин (по-деревенски Панкратов), дед мужаА. Д. Шуйгиной (свидетельство В. Д. Первушина, Гужово). Из них никого сейчас нет в живых. Но, по сведениям Н. М. Смолко (Масельга), в Орлове живет Зоя Григорьевна Курмина, иногда приезжающая в Лекшмозеро, родом из Хернова, которая отведывает и поныне.

         Об умеющих вернуть домой заблудившихся Александра Дмириевна Шуйгина (Гужово) в аллегорической форме говорила: "Кони сани ломают, а люди починивают". Для отведывания к знаткам специально ходили. После отведывания они давали так называемый "относ". Это было напутствие, связанное с некоторыми ограничениями на обратном пути, например: ни с кем не разговаривать, никого из лесной дичи не убивать, не оборачиваться. Относ мог быть и особым заданием, которое нужно было выполнить дома; например, требовалось засунуть топор в определенное место или положить данную знатком вещь в доме.

         Знаток жил среди людей. Чуть не в каждой деревне, по словам В.Д.Первушина (Гужово), был человек, который отведывал и отговаривал.

         Записано несколько рассказов, связанных с потерей и отведыванием человека. Вот что рассказывает Александра Дмитриевна Шуйгина (Гужово): "Вот в Лекшмозере муж с женой на заготовку дров ходили, с ними девочка. Они раз посылают девочку домой, к скотине; она пошла да не вернулась. Неделю искали, не могли найти. Да люди-то были - отведали, сказали: придет жива. Она на мельнице оказалась: сидит, корзинка на руке, в ней - листья. - Мне дедушка грибы давал. Потом говорила, будто все дорогой шла, дедушка какой-то пристал да все водил, водил. А одежда на ней рваная. И потом как не своя, чужая сделалась".

         Видимо, тот же случай пересказывает Иван Михайлович Третьяков (Масельга): "Вавулинские, муж с женой из Лекшмозера, поленили дрова в лесу. С ними были их дети, Петр с сестрой. Дети стали проситься домой, отец и говорит: "Куда они денутся? Пусть идут". И две недели детей не могли найти. А отец - коммунист, отведывать боялся; жена его ездила отведывать в Колодозеро. Дети пришли на мельницу в Вильно. Говорят, ночевали в муравейнике, ходили с тетей Машей. А утром встали - никого нет, услышали, как мельница работает, и вышли. А до тех пор не слышали".

         Этот случай с бродившей в лесу то ли девочкой, то ли детьми произвел на всех такое сильное впечатление,что его пересказывает еще одна жительница – Татьяна Александровна Подгорних: "Вот старик-от. У них была Манюшка. Это было в тридцать, кажется, седьмом году. Они ушли дров рубить весной. Вот у нас в июне дров заготовляют, вот такие костры в лесу ставили - тогда не возили ведь домой волокушами, а в лесу заготовляли. Это называли "поленица". А Манюшка домой собралась. Мать ей и говорит: иди да никуды, говорит, не уйди. А там тропка, дак дорога-то дальше тропинки иде. Надо по тропинке выйти на дорогу-то. "Никуды не уйди. Обед достань, да теленку достань. А мы, говорит, с отцом поработам дак придем". И они пришли. Сказала: никуда не уйди, а Манюшки дома нет. Да нет, да нет, да девять ден не было дома,вот! Дак ведь этот дедко-то*, Митя-то, Митрий Васильевич, он взял да сходил в Карелию, за тридцать километров. Ей день искали, другой искали, три дня искали – не могут Манюшки найти. А тут подсказали ему, что сходи-ка, отведай. А там старуха колдовала - ну, отведывала. И он сходил ночью. От вечером ушел - тридцать километров, - к старухе-то сходил, старуха там ему чего-то там поделала, поделала - и ведь не расскажут! И он опять к утру домой пришел. Она только сказала: "Поди домой. Кто попадет навстречу, ни с кем не разговаривай. А посередке дня весть буде". Ну и он пришел домой, устал - шестьдесят километров обогнул, - дак пал отдохнул, и никуды не ходили больше. Это уже был десятый день. А у нас там, на базу-то, была мельница. Там помельщик да еще два мужика работали муку. А как на улице-то ходя: тут Розлива, а тут хлев, тут и баня, а тут и мельница. А эта Манюшка-то из лесу дорожкой иде. С двумя батогами. Гли-ко. Вот. Разве леший не откинул? Откинул леший! Уж есть кака-то сила!  Идет. Один сапог на ноге, а другого нету, боском. А платье-то - дак все такима вырвано кусками. Ведь шла полесу, дак. Ушла вон в ту Погостску сторону, да туды кругом Розливы обошла; дак она, наверное, километров десять обошла. Девять годов было. Вот ей леший на дорогу вывел. Вот Манюшку в избу завели:

         - Манюшка, ты чем ела-то?

         - А меня там дядя Саша да дядя Ваня кормили.

Это - ихни, за стенкой, двоюродны братаны отцу-то. Они и сейчас живы. Дак, говорит, ягоды ела да грибы собирала, да... Вот ей в избушку завели, напоили, накормили да испать повалили. Тут один мужик доработал муку, домолол, да лошадь запряг, да ей на телеге привез. От мельницы семь километров до нас. Манюшку привезли к пяти часам вечера. Дак вот век не забудут никто. А только и сказала-то: "Маня, ты пойди да никуды не уйди". А вот слово! Вот како слово!

         Знатки были и есть. На Колодозере знатит старуха, Настасье - мать. Отец Вавулинского знатил. Вот Манька да Кланька зашли в сторону. Пошли к старухе: "У нас девок-то второй день нету". Она маленько знатила: "Давай, я тебе познатю". Че-то там поделала, так они вышли на колодозерскую дорогу".

         Рассказывает об этом и Прасковья Федоровна Басова (Лекшмозеро): "В Труфаново Богомолова Клаша была лешему отдана: видно, изругали ее. Пошла да заблудилась. Говорит, дядя Ваня ее водил по лесам, заставлял ягоды есть, травы всякие. Дак с неделю блудила. А как отведали ее, он ".

 

*) – Отец девочки.

дорогу домой показал: поди, говорит. Машка тоже блудила; говорит, свой дядя Саша водил. А теперь-то все к лешему посылают, он и отступился

         Не все случаи, связанные с отданными лешему людьми, кончались благополучно. Два эпизода с трагической развязкой описывает Татьяна Александровна Подгорних: "Вот этот парень - отчего ушел в лес, потонул? Ему надо грабить было бы идти, а он говорит: "Я не пойду, я не могу". Отец и разругался: "Понеси тебя леший, - говорит. - Леший вас надавал". А парень справился да ушел, да шесть ден проходил. Вот вроде как будто лесовик его и взял. Дак они три-то дня ходили, искали, дак не могли найти. Им сказали: "Сходите-ка, поотведывайте". Его и ходили отведывать, поколдовать-то вот. Сима - чего-то тоже и хорошо, так и не взялась. Так ходили - там, на Орлово, есть еще Образцова - так к ней ходили. Два раза ходили. Первый раз сходили: она чего-то поделала, сказала: "До 12 часов даже не разговаривайте. В 12 часов ночи вам, говорит, какая весть паде". А они еще в 10 часов пошли: "Ра-та-та-та, ра-ра-та-та, та-та-та". Не могли вытерпеть. И ничего не вышло-то. На третий день опять съездили, на Орлово-то. Дак вот, видно, помогло. Нашли. Говорит: "В 12 часов весть паде". Так в 12-й час нашли-то, парня-то. А пять ден ездили, искали. О-о-ой! Вот есть, есть какая-то така сила! О-о! Много этих номеров.

         Мужик вот тоже потонул, уж 12 годов как потонул. Пил, пил - сколько ден! - пил, пил. А жена така злая, ругачка. На ферму ходила - она 20 годов ходила, больше, на ферму. Придет с фермы, и он - пьяный. Соберутся да ругаются; дак она его ругала, да ругала, да проклинала: всяко-всяко-всяко-всяко. И "тебя леший унесе", да "ты, сатана, и не потонешь-то", да "чтобы тебя  леший вот унес", да ...  Но. Всю ночь и проспорили. Вот так. Но. Проспорили. А у них сетки в нашем озере были. А утром-то - я уже печь вытопила, - а мотоцикл-от стоит этого-то, Замятина. А с ним Юрка - тут, в этом доме жил. У  нас этот берег-от стал, осенью-то: ветер-от северный был. Выехать на лодках некак. Так надо было на Орлово на мотоцикле ехать, да там, на Орлово, лодку взять - там, на Орлово, озеро ходит - да сетки-то и вытянуть. А сетки-то - ряпусов ловили. Я ска: "Робята! Не ездите вы, не ездите! Вы цего, с ума сошли-то? Вот маленько озеро-то растае либо встане, дак можно из-подо льду вытянуть". А они: "Все равно поедем". А у самих выпито. Ночь пили. Да не проскунаси*. Да еще маленько, видно, прибавлено. И сели двое на мотоцикл и поехали. И уехали. Уехали, уехали - недолго времени. Сетки-то вытянули; да по берегу вышел Замятин-от, да свои-то сетки да корзина вот така уж домой принес. А я от Петьки пришла:

         - Вы чего, сетки вытянули?

         - Но! Я, говорит, свои сетки вытянул, а Юрка не може найти. Лед-от встал, дак - подо льдом. Ну, вот. Зашел за стариком Подшиваловым, тоже тут живет. "Пеша, говорит, ты цего? Мы уже сетки вытянули, а ты еще все спишь". Старика-то взял, да они опять - по берегу, пешком; ушли да по тресты** пошли. А этот Юрка-то там сетки-то вытянул, к кольям-то

*) – Нерасшифрованное слово.

**) – Т. е. по тонкому льду.

подъехал. А Замятин-от шел, шел по тресты – и провалился. Провалился до сих пор. А осенью - дак холод-но дак. А ледок-от экой, захватиться-то некак. Все – до этих пор. А этот-то Пеша, Пеша-то, подошел и говорит: "Детка, дай-ка мне руку-то да давай меня тащи". А и он как захватил его за руку-то да дернул, Пеша-то - тут же вниз головой. Два покойника зараз. Вот тоже лешему отдан. Мы уж ей сколько раз сказали: говорим, спорила, ругалася, что леший не унесет да водяники не вызывать. И водяника взял.

         Ну и заорали там, Юрка-то заорал тут. За километр, дак слышно в деревне-то. Тут забегали по деревне-то, говорят: кто-то потонет, ой, кто-то потоне. И те побежали, другие побежали, третьи побежали. А чего? Подойти-то не-как! Лед-от оседат! А этот стоит: "Дд-др-дрдр-до". Голова суха да замерз. А баба-то прибежала, говорит: "Мой Пеша где?" А говорит: "Под моима ногами". Все разговариват. Да на тракторе по берегу ехали, дак доски принесли. А он все в воды-то, дак его судороги берут. Дак ему кинули веревку, говорят: "Давай, Витька, привязывай!" А он: "М-м-м-м". Да все, все, все, все, дак глаза остеклели, да. Не мог к веревке-то привязать. Да досок притащили, да его захватили дак. Голова суха. Замерз. А видно, дно-то видно. До сих пор воды дак. Два покойника. Жена и отдала. Ой, да говорят: чего, да тут, неправда. Нет, правда. Правда. Сам умер. Да еще и старика утянул".

         Многие рассказывают и о потере и отведывании животных. Вот рассказ И. М. Третьякова (Масельга): "У отца Василия Яковлевича пропал конь. Найти не мог, пошел отведывать. Ему сказали: "Иди домой, переночуй; если живой - вернется. На следующий день конь пришел".

         Анна Михайловна Пянтина (Гужово) рассказывает: "На Масельге отведывали бабушка и дедка. У гужовцев телка потерялась, к нему обратились. Он сказал: "Под корягой в лесу". Пошли - и правда там".

         Вспоминает об этом и Александра Дмитриевна Шуйгина (Гужово): "Животина потеряется: какое слово попадет не враз сказать, дак потеряется. У нас корова и три телки были. Пастух стадо угнал, а бабушка только доила, около полудня было. Дак куда их пустишь - стадо-то ушло! Бабушка и говорит: "Выпустим, далеко не уйдут". Они не пришли. Два мужика ходили, искали: ни следов, ни колокола - у старшей коровы на шее был колокол. Потом папа сходил в Порженское к знатку - старик один был. Он поговорил, пошептал с тем чертом-то, узелок завязал. По дороге надо ни с кем не встречаться, не разговаривать, если мышка аль лягуха - не трогать, а то животина-то может помереть. Папа топор на лавку воткнул, сказал не шевелить. На другой день пошли искать, нашли; они там, в том месте, видно, давно уже паслись: всю траву выели".

         Видимо, этот же случай отражен в рассказе В. Д. Первушина, происходящего из той же семьи: "Пропало все стадо животных, пять-шесть голов. Паслись ночью – оводов много; бабка Ульяна, когда они утром пришли, приняла, доила; днем были во  дворе, а вечером их выпустили. Кто-то спросил: "Коров-то выпустим?" А бабка: "А куда они денутся?" Выпустили, и две недели не могли найти. Отец сходил в Порженское к знахарю; вернулся – засунул топор в щель меж лавкой и стеной у двери, предупредил детей, чтоб никто не касался и никому не говорил зачем, пока не найдут животных. По дороге, если кто встретится, ни в какой разговор вступать нельзя. Не успел за деревню выйти - селезень, и не улетает. Но отец в него не выстрелил. Недалеко, километра за два, нашел животных - целых, но истощены очень, и все корни на этой полянке выедены. Мимо этого места и раньше проходили, а животных не видели. Вот неизвестная сила и могла их куда-то деть,пока не отколдуют".

         Александра Дмитриевна рассказывает и в другой раз: "У старухи лошадь потерялась. Она сходила к знатку, он отведал, тоже ей сказал никого не встречать, ни с кем не разговаривать, как за смерть. Вот она рассказывает: "Иду, а сзади кто-то как топат, на пятки вот-вот наступит; обернулась - такой белый, огромный, в белом балахоне, в лаптях, глаза - во какие! Ну, ничего, дошла. А на второй день пошли и лошадь нашли.

         А то овцы у меня терялись, ходила к знатку. Дал одно мне, сказал положить в избе где. Иду домой, а шум - как гроза, ветер лес клонит к земле, с ног рвет. Прошумело, потом затихло. Еле домой пришла. А овец потом нашли".

         Записан и рассказ Любови Ивановны Курминой (Думино): "У нас два телка ходили все летушко. Вдруг - нет. Их отведали, знаток сказал: "Весть будет". Мати и дочь пошли домой, стали репу на огороде рвать и песни петь. Телки услышали, замычали, - их по голосу нашли на Кенозере. Это еще хорошо, мати не изругала их, а то бы не нашли. Она сказала: "Идите с Богом, после я вас напою".

         Татьяна Александровна Подгорних (Лекшмозеро) тоже рассказывает: "Выгонят скотину: "Поди, поди да еще-то походи". Она походит до вечера и не приде. Да ищут, ищут - так ведь на Труфаново, были разы, что уйдет. Тоже лесовик, видно, утянет. Прошлый год у нас вот тут тоже... Старуха есть - старая, уж восемьдесят годов, Борониха, старуха - все ходит с батогом в магазин, худая-худая. Век свой нищая была, ве-ек свой нища, худо жили. Она чего-то тоже муракае, видно. А к памятнику - там, на Погосте, памятник стоит - дак позапрошлого года пять лошадей пришло к памятнику: кругом-то памятника ходя, траву-то едя. А эта старуха вышла, коромысло взяла да и их и прогнала. Говорит: "Подите-ко вас леший. Вы насерите, говорит, кругом памятника-то. Мы ходим, говорит, берегем, чтоб тут чисто было". Да они, эти кони-то, ушли - дак пять ден искали. Три дня искали, искали, на четвертый день искали - не могли. Начинать надо косить сено, и кони потерялися. А тут Колька у нас есть - такой  смешной, говоркой, Пупок. Пришел он к этой бабке: "Бабка! Ты куды кони-то угнала?" А она така ретива - как это вдруг? "Понеси леший, поди! Кони я угнала! Леший принесет к памятнику, так ходят, серут, серут, кони-то. Будут. Всяко. Придут". Потом вечером кони пришли к памятнику. Так разве нет силы? Есть! Так всех вывела. И там, в эту сторону они ушли, и с той стороны и пришли".

         Татьяна Александровна рассказывает об этом и в другой раз так: "Скотину леший унесил. У меня новотельна корова потерялась. Тетка Дуня на Масельге - она тоже знаток - говорит: "Поди, ни с кем не разговаривай". Колька-то пришел к озерушку, а тут на поляне корова ходит. Вот как только обратились к знатку, так нашли. Плохого знатки не делали. Но могли. Само последне слово: сказать "понеси леший". Это самое худое слово, проклянет - погибнешь. Так у одной корова домой приходила из стада, а она так на нее ругнулась. Потом нашли мертвую с головой под кокориной. Тоже и с овцой раз было. Даже слово: "поди да походи хоть". Ой, так ушла и не пришла: до сих пор ходит, овца-то. Только колокол нашли. Если знаток говорит: пропала, так и есть. Знаток знает: жив или нет.

         У памятника старуха Горбунцова Анна Федоровна, Борониха, знатит. Побиралась с бураком, все ее кормили. Прошлый год пришли к памятнику кони. А Нюша-то вышла с батогом и прогнала: "Ходите тут и серите". Прокляла. А мужики-то потом два дня не могли кони найти! Колька говорит:

         - Бабка, ты куды кони-то дела?

         - Куды дела! Иди, завтра кони будут. Так на следующий день кони были".

         Татьяна Александровна упоминает и некоторые другие функции знатоков: "Заговаривают: когда ребенок родится, дак грыжу заговаривают. Ну, как! Далеко тебе выучить! Тебе дак это ни к чему. Каждо место раньше заговаривали. И скотину заговаривали, чтоб леший не унес. А ныне ничему не веруют, дак так и идет".

         Помимо отведывания заблудившихся, знатоки заговаривали некоторые болезни (кровотечение, зубную боль), давали отпуска пастухам, выправляли "порченые дела". "Порча", как правило, связывалась с предотвращением нежелательной (например, для родителей) свадьбы. Василий Дмитриевич Первушин (Гужово) так рассказывает об этом: "Есть мнение, что отдельные люди здорово влияли на семейную жизнь, ее разлад. Вот молодые собрались пожениться, а кто-то против. Обращались: кто поскромнее - к знатоку, поважнее - к дюжему знахарю. Тот насылал порчу - болезнь- на одного из молодых или на обоих. Свадьба расстраивалась. Также и вылечивали".

         Особая функция знатоков, как рассказывает Василий Дмитриевич, была связана со свадьбой, на которую их тайно приглашали, чтобы никто не мог повредить молодым. Об этом говорили: у этой свекрови никому "не подкопаться". Причем навредить могли не только знатоки и не только молодым: "иная злая соседка такое могла сказать, что корова перестанет молоко давать". А вот для определения и выправления порченых дел необходим был знаток.

         Свои умения и тайны знатоки могли передать другим: в старости Михаил Никитич Шуйгин (Гужово), дед мужа А. Д. Шуйгиной, предлагал ей: "Я очень стар и слаб, кое-чего знаю, хочешь тебе передам?" Как рассказывает брат Александры Дмитриевны Василий Дмитриевич, она отказалась: боюсь, говорит. Не передавшие никому свои умения знатоки платили за сговор с нечистой силой тяжелой смертью. Так, о Е. Д. Софроновой (Масельга) Нина Макаровна Смолко рассказывает: "Так тяжело помирала, что ее бросило под кровать: нечистая сила не отпускала. Всех просила: возьмите. Никто не хотел". Но о связи знатоков, как и пастухов-ваганов, пасших скот, не особо себя утруждая, с нечистой силой говорить было не принято.

         Частый персонаж многих народных поверий - водяной. "В озере нечистый живет: зеленый водяной. Сидит в озере и голову чешет", - рассказывает Любовь Ивановна Курмина (Думино). Несколько связанных с водяным случаев записано от Лидии Николаевны Горюновой (Ожегово).

     "У нас Домна видела водяного. На лодке плыла, сети спустила, а за ней водяной плывет и плывет, никак не отпускает. А потом приплыла: на берегу цыгане костер жгут.Дак это, наверное, цыган и плыл. А вот на озере ловили муж и жена; муж был проклят, изругали его. Идут берегом, сети тянут, а его все леший ведет. Жена говорит: "Веревки надо порубить". Он взял топор да порубил, сети с рыбой уплыли, а вокруг дак захохотало все. А еще говорили: в  Бело озеро давно еще ртуть бросили. Бросили ртуть и выжгли глаз водиньку. Он кривой стал. Дак он рассердился и прорвал гору - теперь там ручей в Синее озеро".

         В рассказах Лидии Николаевны действуют и другие персонажи, связанные с водой и озерами, например русалки: "Мы русалку видели на Сороти. Переплыла с того берега, за куст ивовый уцепилась, вышла на берег. Волосища - такие вот, до пят, потрясла ими - а вокруг тихо-тихо так! - поглядела туды-сюды. Стройная такая, волоса длинные, и опять в реку". От Лидии Николаевны записаны и такие поверья, связанные с окружающей природной средой:

         "Раньше говорили, что покойники ночью встают. На кладбище на спор ходили: пройдешь, и на колокольню надо залезть. Мало кто решался. А чтоб не вставали покойники, колдунам, белоглазой чуди, вбивали клин в тело через гроб.

         Раньше легенда такая была, что с Синей горы – возле Масельги-то гора - сенная куча ночью катится. Кто пойдет- задавит. Я раз шла, дак боялась.

         Мне бабушка раньше рассказывала про яму: как на Масельгу идем, там большущая яма на горе за деревней была. Дом там провалился с вечеркой вместе. Там девки, парни собрались в Святки, ряженые пришли. Бесы окружили дом, и изба провалилась. Дак там три года под землей петух пел, говорили".

         В Думине рассказывают, что здесь не принято говорить: "я скоро приду" - это считается плохой приметой. Уходящему говорят: "Пойди да недолго".

         При всем многообразии поверий народное сознание далеко от мистики и фанатизма. "Да кто е знает, есть не-чистый-то", - размышляет Александра Дмитриевна Шуйгина(Гужово). А Василий Дмитриевич Первушин (Гужово) прямо указывает: "Суеверного не было. Это сказки, чтоб детей постращать". Характерно в этом отношении завершение рассказа Лидии Николаевны о водяном: "На берегу цыгане костер жгут. Дак это, наверное, цыган и плыл". Здесь явственно видится стремление объяснить происходящие события без привлечения сверхъестественных сил. К пересказываемым поверьям крестьяне относятся легко, весело, иногда лукаво, иногда с удивлением, но никогда с ужасом. Олицетворяя силы природы, крестьяне в своих поверьях очеловечивают и поэтизируют их.

 

 

 

Примечания:

 

1) - Список населенных мест по сведениям 1873 г. XXVII. Олонецкая губерния. Санкт-Петербург, 1879; также Олонецкий сборник, выпуск 3, отдел  III "Статистика". Петрозаводск, 1894; также Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897г. XXVII. Олонецкая губерния. Тетрадь 1, 1899, тетрадь 2, 1900, тетрадь 3, 1904.

 

2) - А. Георгиевский, "Народная демонология". Олонецкий сборник, выпуск 4, Петрозаводск, 1902.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ФОЛЬКЛОР

 

 

В данном разделе представлены тексты записанных в Лекшмозерье песен, частушек, некоторых образцов прозаических жанров. При этом свадебные песни, плачи и причетки были приведены в 1 части издания, в разделе «Семья и семейные обычаи. Свадьба», а рассказы, предания и былички, связанные с праздничными обычаям и гаданиями, а также с бытовавшими поверьями - в данной части, в разделе "Некоторые аспекты духовной жизни".

 

 

ПЕСНИ

 

         От следующих исполнителей записаны песни на магнитофонную пленку:

            1) Евстолии Ивановны Боголеповой (Лекшмозеро);

            2) Анастасии Николаевны Пономаревой (Лекшмозеро);

            3) Татьяны Александровны Подгорних (Лекшмозеро);

            4) хора деревни Морщихинской Лекшмозерского сельсовета в составе:

                      Анастасия Николаевна Пономарева,

                      Евстолия Ивановна Боголепова,

                      Анна Александровна Пономарева,

                      Мария Петровна Малахова,

                      Александра Ивановна Макарова,

                      Надежда Акакиевна Макарова.

                      Е.И.Боголепова, ок. 1923 г.р., грамотная, живет в с. Лекшмозеро.

                     А.Н.Пономарева, 1905-1991, родилась и всю жизнь прожила в с.Лекшмозеро. В молодости сорвала голос, поэтому, а также из-за быстроты речи ее было несколько трудно понимать. Обладала цепкой памятью, помнила много песен, частушек, молитв, причеток. В ее исполнении надо отметить явную импровизационность некоторых забытых ею и придумываемых в ходе пения, по смыслу, строк.

                    Т.А.Подгорних, 1911 г. р., грамотная, родилась и всю жизнь прожила в с.Лекшмозеро. Кладезь крестьянской мудрости, имеет яркую, образную речь.

         Несколько песен было записано лишь на бумагу со слов жителей, которые их не пели, а проговаривали. Эти случаи указаны особо.

         К сожалению, хор, составившийся из жительниц дер. Морщихинской села Лекшмозеро, не мог похвалиться слаженностью: его участницы забывали слова песен и спевались по ходу записи; хотя, по словам зав. клубом Н. В. Поповой, хор выступал перед жителями на празднике деревни. Видимо, ведущие исполнительницы не приняли участия в записи. Ни одну песню исполнительницам не удалось разложить на голоса, хотя попытки такие были. Поэтому все записанные песни исполняются в один голос.

         Тем не менее выполненные записи, выявляя лишь осколки когда-то высоко развитой песенной культуры, дают представление о самом характере северных песен, в частности их протяженности и свойственных им многочисленных повторах. "Северные песни старинны все очень длинные, все повторяются", - отмечает и Е. И. Боголепова. Ярко выделяются также свободный, меняющийся ритмический размер строки и относительная нетребовательность к рифме. Эти черты обуславливают богатую вариационность строк, но неразмывают мелодическую основу до неузнаваемости. При этом недостающие слоги выпеваются, чтобы растянуть слово, а лишние слоги проговариваются речитативом, чтобы "втиснуть" их в нужный мелодический рисунок.

 

 

Семейно-бытовые песни

 

         В исполнении хора записана песня "Заболит головушка"

 

*  *  *

 

Заболит головушка, заноет сердечко

У моего дружка,

О-о-ой, у дружка.

Ой, да что по любушке ноет по своей,

О-ой, по любушке ноет по своей.

Ой, да сел мой миленький на лавочку,

Сел мой милый на брусовую

Волосы чесать.

О-о-ой, да чесать.

Ой, да костяной-то новой гребеночкой,

Ой, да костяной-то новой гребеночкой.

Ой, да расчесал милый кудри,

Да расчесал милый русые

Свои волоса,

О-о-ой, волоса.

Ой, да распуховую шляпоньку надел,

И ой, пуховую надел.

Шляпонька была пуховая,

Кисточка была шелковая

Ой, у моего дружка,

О-о-ой, да у дружка.

Ой, да что сибирочка тонкого сукна,

О-о-ой, сибирочка из тонкого сукна.

Да рубашеночка красна,

Жилеточка была атласна

У моего дружка.

О-о-ой, у дружка.

Ой, да вкруг сердечушка шелков поясок,

И ой, да вкруг любимого шелков поясок.

Штаники были пряденые,

Сапоженьки были козловые

Обуты на ногах.

О-о-ой, на ногах.

Ой, да нарядился, по любушке пошел,

Ой, да нарядился, по любушке пошел.

Да где живет моя любушка?

Где живет моя красавушка,

Кралица - душа?

О-о-ой, да душа.

Ой, да по которую сторонушку реки?

О-о-ой, да по которую сторону реки?

Приходил милый к реченьке,

Приходил милый к быстрою

Ко реке Дунай.

О-о-ой, ко Дунай.

Ой, да через реченьку перехода нет,

И ой, да через быструю перехода нет.

Да увидал милый жердочку,

Усмотрел милый тонкую,

Плават по воде.

О-о-ой, да на воде.

Ой, да осмелился, по жердочке пошел.

И ой, да осмелился, по жердочке пошел.

Жердочка сломилася,

Шляпонька свалилася

С буйной головы,

О-о-ой, с головы.

Ой, да что мой миленькой в речке потонул.

Ой, да миленькой, наверно, потонул.

Ой, да увидала девица,

Увидала красная,

Кралица - душа.

О-о-ой, да душа.

Ой, да из высокого нова терема.

И ой, как из высокого нова терема.

Брала, брала девица,

Брала, брала красная,

Кралица - душа.

О-о-ой, да душа.

Ой, да коромыселко брала да ведро.

Коромыселко новое,

Ведерочко было дубовое,

Крашена дуга.

О-о-ой, да дуга.

Да она на реченьку по воду пошла.

И ой, она на реченьку по воду пошла.

Да приходила к реченьке,

Приходила к быстрою,

Ко реке Дунай.

О-о-ой, ко Дунай.

Видит, шляпонька плават по воде.

Ой, да шляпонька плават по воде.

Ой, да стала, стала девица,

Стала, стала красная

Реченьке пенять.

О-о-ой, да пенять.

Ой, да стала быструю речку проклинать.

И ой, как быструю речку проклинать.

Ой, да кабы тебя, реченька,

Кабы тебя, быстрая,

Занесло песком.

Ой, да занесло песком.

Ой, да со горошинки мелким камешком.

И ой, да со горошинки мелким камешком.

Ой, да каково тебе, реченька,

Каково тебе, быстрая,

Жить без бережка,

О-о-ой, бережка.

Ой, да так и девушке без милого дружка.

 

Эту песню, со следующими незначительными изменениями, исполняла и Евстолия Ивановна Боголепова:

 

1) вместо "красавушка" - "сударушка";

2) вместо "Штаники были пряденые" - "Штаники -

триковые";

3) вместо одной последней строки "Ой, да так и девушке без милого дружка" - следующие три:

 

Каково мне, девушке,

Каково мне, красной,

Жить без милого дружка?

 

4) слова "ой" и "да" иногда опускались в указанных и вставлялись в других строках.

 

Несколько иначе выглядит эта песня, записанная под диктовку А.Н.Пономаревой (Лекшмозеро):

 

*  *  *

 

Заболит головушка, заноет сердечушко

У моего дружка,

Эй - ой, у дружка,

А что по любушке ноет по своей.

Где живет моя любушка,

Где живет моя сударушка,

Кралица-душа,

Эй - ой, кралица - душа,

По котору сторону реки?

Сел мой миленький на лавочку,

Сел мой милый на брусовую

Волосы чесать,

Эй - ой, чесать,

Да костяной-то новой гребеночкой.

Расчесал милый кудри,

Расчесал милый русы

Свои волосы,

Эй - ой, волоса,

Взял пуховую шляпоньку наклал.

Шляпонька была пуховая,

Кисточка была шелковая

У моего дружка,

Эй - ой, у дружка,

А круг сердечка - шелковый поясок.

Рубашечка красна,

Жилеточка была атласна

У моего дружка,

Эй - ой, у дружка,

Да что сибирочка тонкого сукна.

Штаники были триковы,

Сапожечки были козловы

Обуты на  ногах,

Эй - ой, на ногах,

Набасился, ко любушке пошел.

Приходил милый к реченьке,

Приходил милый к быстрой

Ко реке Дунаю,

А через реченьку перехода нет.

Увидал милый жердочку,

Увидал милый тонкую,

Плават по воде,

Эй - ой, на воде.

Осмелился, по жердочке пошел.

Жердочка сломилась,

Шляпонька свалилась

С буйной головы,

Эй - ой, с головы,

Верно, тут-то мой милый потонул.

Увидала девица,

Увидала красная

Кралица - душа,

Эй - ой, вот душа,

Из высокого нова терема.

Брала, брала девица,

Брала, брала красная

В руки два ведра,

Эй - ой, два ведра,

Коромыселко брала да ведро.

Ведерышко было ново, дубово,

Крашена дуга,

Эй - ой, крашена дуга,

Она на реченьку по воду шла.

Приходила-то к реченьке,

Приходила ко быстрой

Ко реке Дунай,

Эй - ой, ко реке Дунай,

Видит: шляпонька плават по воде.

Ой, да стала, стала девушка,

Стала, стала красная

Реченьке пенять,

Эй - ой, вот пенять,

Стала быструю речку проклинать.

Да кабы тебя реченька,

Кабы тебя, быстрая,

Занесло песком,

Эй - ой, песком,

Да со горушечки да камешком.

Каково тебе, реченька,

Каково тебе, быстрая,

Жить без бережка,

Эй - ой, бережка,

Таково мне без милого дружка.

 

Эта лирическая песня, как пишет Н. Гилярова в пояснительном тексте к пластинке "Народный календарь. Песни народных праздников и обрядов (1)", была распространена по всей России. Похожую на приведенную песню подназванием "Чесал Ваня кудрецы" исполняет на этой пластинке фольклорный ансамбль с. Введенское Курганской обл. Под диктовку А. Н. Пономаревой записано еще несколько песен этого жанра.

 

*  *  *

 

Вспомни-ка, вспомни, мой баской да хороший,

Вспомни прежнюю, миленькой, любовь.

А мы с тобой-то, милый, обещались,

Да вечно ладили друг дружку любить.

А миленькой забыл-позабыл священную клятву:

- Изволь, любушка, се году женюсь.

А как женишься, мой баской, хороший,

Будет чужая радость, а не я.

Уж ты свататься, миленькой, пойдешь -

А я в постелюшке с горюшка да долежу.

А уж ты высватаешь, миленькой, невесту -

А я в ту пору, девушка, умру.

Тебя к венчаньицу, милый, повезут -

А меня за тобой, да красну девушку, да понесут.

Вас поставят, милой, на место -

А меня кладут напротив вас.

Вам накладут, милой, венцы златые да часовые -

А мне бумажный кладут да вековой.

Вас кругом налоя, милой-то, поведут -

А мне-то "вечну память" пропоют.

 

 

 

*  *  *

 

Уж ты, голубь, уж ты, голубь,

Голубь синенькой.

Голубь синенькой да сизокрыленькой.

Где ты, голубок, был, ой, где ты побывал?

Да уж я был во гостях,

Да уж я был во гостях,

Был у душицы, у Катюшицы.

Кати дома не застал,

На крылечке постоял,

Да за колечко подержал.

 

От А. Н. Пономаревой записано несколько семейно-бытовых песен и на магнитофонную пленку.

 

*  *  *

 

Схватился, что молодой женился,

И ой, холостой-от

Ходил на молу гулял.

Холостой-от ходил да на молу гулял.

И ой, не на любушке молодца женили.

Ой, не любую себе женку взял.

Не любую-то себе женку,

И о-о-ой, не любую да взял он, не милую.

И ой, не свою-то он взял да сударушку.

Разохочая моя любезная,

Да в лес по ягоды ходить.

За калиною, за малиною,

За черной смородиной.

 

 

*  *  *

 

Лучина*, лучина березовая,

Березовая сама сосновая.

Что же ты, лучина,

Несветло горила,

Несветло, неясно.

Не сушила на (?)

Была я в пече

Да страшной ноче.

 

*) – Слово «лучина» Анастасия Николаевна произносила как «луцина».

 

Матушка - свекровка

Худо сушила.

Лихая золовка

Водой облила.

Кумушки-подружки,

Гостьюшки мои да,

Гостьюшки мои да,

Сестрицы родны,

Ломите лучину,

Гасите огонь,

Гасите огонь

Да ступайте домой.

Мне ли, молоденькой,

Вся ночь не спать да,

Вся ночь не спать да

Осенненькая.

Кровать собирала

Тесовенькую,

Кровать убирала,

Сама спать легла.

Сама спать легла

Да без мила дружка,

Без мила дружка,

Да без Иванушка.

 

Для этой песни найдены опубликованные аналоги (2), записанные в Вологодской, Тульской и Московской губерниях во второй половине XIX в. Бытование песни в далеких друг от друга регионах говорит о том, что, видимо, она являлась общерусской, а не свойственной какой-то отдельной губернии.

 

В исполнении хора д. Морщихинская записано еще несколько семейно-бытовых песен.

 

Исполнительницы песни "Зачем меня, милой, не любишь" так комментируют ее назначение: "Матери еще пели: на колодцах, на бревнах. Кажется, постовая песня". Последние две строки каждого куплета повторяются дважды.

 

*  *  *

 

Зачем меня, милой, не любишь?

Зачем смеешься надо мной?

Меня ты этим не погубишь,

Я не пожертвую собой.

 

Все говорят, что я воровка,

Украла сердце у тебя.

Я не воровка - очень ловко

Словами путала тебя.

 

Ведь я в любви очень гордлива,

Могу легко тебя забыть.

Могу забыть тебя, мой милый,

Могу второго полюбить.

 

И ты иди к другой девице,

Такой веселой, как и я.

Она тебя так не полюбит,

Тогда ты вспомнишь про меня.

 

И ты опять ко мне вернешься

И скажешь: "Я люблю тебя".

Ответа больше не дождешься,

Я во второго влюблена.

 

Когда помру, когда скончаюсь,

И ты на кладбище приди

И на дерне моей могилы

Цветочек розы посади.

 

А я твою, милой, могилу

Да всю цветами уберу.

И новый черный крест поставлю

И напишу: кого люблю.

 

Последние две строки каждого куплета песни "В лесу, при долине" повторяются дважды.

 

*  *  *

 

В лесу при долине

Громко пел соловей.

А я, мати, на чужбине

Позабыт от людей.

 

Позабыт, позаброшен

С молодых-юных лет.

Я остался сиротою,

Счастья-доли мне нет.

 

У других есть родные,

Приласкают порой.

А меня все обижают,

И для всех я чужой.

 

Часто-часто приходилось

Под открытым небом спать,

Хлеб-сухарики с водою

Со слезами глотать.

 

Хоть куда я не поеду,

Хоть куда не пойду,

А родного уголочка

Для себя не найду.

 

Вот нашел уголочек -

Да и тот был неродной

В исправдоме за решеткой,

За кирпичной стеной.

 

Привели, посадили,

А я думал - шутя.

А на утро объявили:

Расстреляем тебя.

 

Я умру на чужбине -

Похоронят меня.

И родные не узнают,

Где могилка моя.

 

На мою на могилку

Уж никто не придет.

Только ранней весною

Соловей пропоет.

 

Пропоет и просвищет,

И опять улетит.

Моя бедная могилка

Одинока стоит.

 

Семейно-бытовая песня и несколько фрагментов записано под диктовку Любови Ивановны Курминой (Думино).Л. И. Курмина, 1905-1989, родилась в д. Наволок, вышла замуж в д. Курмино, позже перебралась к матери в д. Думино, где и жила последнее время, т. е. вся ее жизнь была связана с долгозерскими деревнями. Вот начало песни "Прощай, жисть, жисть ты радость моя" (дальше Любовь Ивановна не помнила).

 

*  *  *

 

Прощай, жисть, жисть ты радость моя.

Ох ты, услышь, уедешь, милой от меня.

Уедешь, куда едешь, в дальные края.

 

Найден опубликованный аналог (3) этой песни, записанный в 1937 г. в Вологодской области.

*  *  *

 

Самоварчик лила - не долила,

Да уголечек спустила без огня.

А я холодного напиласи,

Да вышла в сени, простудиласи,

На постелюшку свалиласи.

Да я во этой во постелюшки

Да пролежала три неделюшки,

А на четвертую поправилась.

Да на беседушку отправилась.

А ...

А золовки говорят: "Да нитки не прядутся".

Вы, золовки-колотовки,

Тоже в люди выйдете,

Да таковы же будете.

А муж забегал, заскакал,

Побивала заискал.

А привязал нитку да ко соломинке,

Да повалил женку да ...

Тремя шубами укутал, одеяльником покрыл.

...

А я с того-то побивала

Три недели пролежала,

На четвертую неделюшку поправиласи.

А съела три печи мякушек,

Пять печей калачей.

А свекрова говорит: "Чтоб тебя с ножками да

разорвало".

А я свекрове ответ: "А разорви тебя саму,

Да долгозубу свекрову".

 

Для песни "Я любила цветы  полевые" записано тоже только начало.

 

*  *  *

 

Я любила цветы полевые,

Я любила во поле гулять,

Я любила глаза голубые,

Я любила веселых ребят.

 

Я у маменьки выросла в холе

Да не видала кручинушки злой.     2 раза

 

Позавидовал девушки жизни,

Позавидовал мне друг лихой.                  2 раза

 

 

Стал нашептывать девушке в уши,

Стал нашептывать ночью и днем...

 

Эта песня имеет литературное происхождение, найден ее источник: это стихотворение А. Н. Плещеева "Я у матушки выросла в холе" (4).

 

Фрагменты песни напела и Е. И. Боголепова (Лекшмозеро).

 

*  *  *

 

Семнадцать лет как под неволей

Моряк все плавал по волнам.                   2 раза

 

Моряк завидел край родимый,

Он якорь бросить приказал.

...

 

Моряк, отдай мое колечко,

Я теперь уж не твоя.

 

Видимо, эта песня раскладывается на несколько голосов, т.к. по ее поводу Евстолия Ивановна замечает: "Тягучая песня. Красиво очень, да надо трем вместе, с Настей да с Виноградовой".

 

Записано и несколько колыбельных песен. Их здесь называют "байками", т.к. поют, когда "байкают" ребенка. В исполнении А. Н. Пономаревой записаны фрагменты одной колыбельной. К сожалению, дальше Анастасия Николаевна забыла. Она рассказывает, что женщины баюкали ребенка, раскачивая люльку ногой и одновременно занимаясь прядением.

 

*  *  *

 

Баюшки, летят галушки,

Летят галушки от родной от бабушки.

Люльки-полюльки, лети-ко ты ко ...

...

...  мать на карачки,

Отец кружки окунатушки.

...

Две колыбельные записаны со слов Прасковьи Федоровны Басовой (Лекшмозеро). П. Ф. Басова, 1906-1990, грамотная, родилась в д. Гужово, долго жила в д. Ожегово, а последнее время - в с. Лекшмозеро. Была хранительницей народных обычаев, преданий, яркого, самобытного языка.

 

*  *  *

 

Бай да побай,

Ой, ты скорее засыпай.

Спи-ко, детушка, покрепче,

С тобой некому водиться:

Одна бабушка далеко,

А друга в земле глубоко.

 

 

*  *  *

 

Спи-поспи.

Во снях вырастешь большой,

Будешь хорошой да баской,

На работушку пойдешь,

На крестьянскую да на трудную.

 

Со слов исполнительниц записаны и две песни, которые они называли романсами. Вот начало романса, записанного под диктовку Прасковьи Федоровны Басовой (Лекшмозеро).

 

*  *  *

 

Бывали дни веселые,

Гулял я, молодец,

Не знал тоски-кручинушки.

Какой я удалец.

 

Бывало, спашешь пашенку,

Лошадок уберешь,

А сам тропой знакомою

В заветный дом пойдешь.

 

Идешь - и дожидается

Красавица меня.

Глаза полуоткрытые,

С улыбкой навсегда.

 

Найден литературный аналог и этой песни: это стихотворение П. Г. Горохова "Изменница" (5) (1901 г.).

 

*  *  *

 

Пишу письмо и жду ответа,

Ответ, наверно, не придет.

Пойду к цыганке, погадаю.

Все говорят: цыганка врет.

А мне цыганка нагадала,

Что мил венчается с другой.

И я скорее побежала -

Застать злодея под венцом.

Я прихожу в большую церковь:

Злодей венчается с другой.

И я упала на колени

Перед иконою святой.

Злодей заметил мои слезы,

Хотел венчанье прекратить.

- Не прекращай, злодей, венчанья,

Не изменяй свои слова.

А придет время, я выйду замуж,

Тебя на свадьбу приглашу.

Твою жену, мою злодейку,

С собою рядом посажу.

 

"Так и было", - завершает от себя слова песни исполнительница, под диктовку которой они записаны.

 

Со слов жительниц записано и несколько поздних песен в стиле "жестокий романс", свидетельствующих о явном разложении традиционной песенной культуры. Несколько странно, что все три романса исходят от старушек, которым хорошо знакомы и старые, "закамычные", как здесь говорят, песни. Под диктовку М. А. Пономаревой (Лекшмозеро) записана песня "Течет речка широка".

 

*  *  *

 

Течет речка широка,

Течет из потока.

А за девицей казак

Гнался издалека.

- Ты скажи, родная мать,

Что с казаком делать?

Полюбить казака мне

Аль забыть навеки?

- Я советую тебе

Позабыть казака.

- Я совета твоего

Слушаться не буду.

А казака-молодца

Вечно не забуду.

Вы, казаки-молодцы,

Есть ли у вас кони?

- У меня конь молодой

С вороною гривой.

Если хочешь быть женой,

То помчимся мигом.

Через год вернулась дочь

К матери родимой,

На руках у ней лежал

Казачонок милый.

- Ты скажи, родная мать,

Что с малюткой делать?

Мать все силы собрала,

Дочери сказала:

- Ты иди, дочка, туда,

С кем совет держала.

Речка в гору не течет,

Все под гору льется.

А над девицей казак

До сих пор смеется.

 

Два "жестоких романса" переписаны из тетради Н. М. Смолко (Лекшмозеро), которая записала их под диктовку Ольги Васильевны Ушаковой (Лекшмозеро). Явным вариантом предыдущей песни является "Песенка о моряках".

 

Песенка о моряках

 

Моряки вы, моряки,

Нежные вы губки,

Вы возьмите-ка меня -

Еду в одной юбке.

- Если хочешь быть со мной,

Ты садись со мною.

Я на платье тебе дам,

Будь моей женою.

Пойду к маменьке родной,

Попрошу совету.

Мать совету не дала

Ехать с моряками.

Через годик, через два

Дочь идет обратно.

На руках она несет

Матросенка - сына.

- Прими, прими, мать родна,

Прими, дорогая.

Тебя внучек будет звать:

"Бабушка родная".

- Поди, поди, родна дочь,

С кем совет держала.

Своей матери родной

Слушать не желала.

- Пойдем, пойдем, мой сынок, -

Тут нас не примают.

Сине море глубоко -

Там нас ожидают.

Подходила к синю морю,

Сильно зарыдала

И сыночка своего

Крепко целовала.

 

 

*  *  *

 

Летний ветер с прохладою веет -

Собралися подруги гулять.

Надя, Надя, пойдем мы в лесочек

Для букетов цветов собирать.

Шли подруги - шутили, смеялись,

Незаметно вглубь леса зашли.

Пел соловушка песенку трели,

Незаметно к ручью подошли.

Солнце низко над лесом склонилось,

Зажурчал ручеек в лесу.

- Ты послушай-ка, милая Лида,

Что теперь я тебе расскажу.

Расскажу тебе, Лидочка, новость,

Не заставлю тебя долго ждать.

Выхожу я за милого замуж,

Приглашаю тебя танцевать.

Вот у Нади случилось несчастье:

Мужа в армию взяли служить.

Словно сорванный цветик осталась,

Надя стала грустить и тужить.

Не прошел еще год тому время,

Как у Нади родилася дочь.

Она сильно малютку жалела,

Приходилось не спать день и ночь.

Хоть и сильно малютку жалела,

Но большого же счастья в том нет.

И соседке веселой и бодрой

Полюбился веселый сосед.

Тут соседка влюбилась не в шутку

И хотела проведать о том.

Стукнул в дверь, тут дверь отворилась,

С разрешеньем он к Наде зашел.

- Здравствуй, Надя, - и сам улыбнулся.

- Здравствуй, милый, - и стул подала.

Улыбнулась, как будто девчонка,

И на сердце тревога легла.

Обнял Надю он крепко руками:

- Что б, Надежда, купить для тебя -

Шляпу модную, модное платье?

А ребенка вам надо убить.

- Что ты, милый, не трогай ребенка! -

Сердце сжало у Нади в груди.

- Но поверь, не хочу притворяться,

На, вот нож, и убей ты ее.

Взяла нож и к кроватке подходит

А малютка встает и глядит:

- Мама, мамочка, милая мама,

Что за дядя на стуле сидит?

- Это папочка, ...

... папа - не твой, а чужой.

И вонзила малюточке ножик -

Только бедная крикнула "ой".

И подушка вся кровью облилась,

Побледнело у бедной лицо.

- Милый, слышишь, стучится во двери,

Милый, слышишь, стучится в кольцо.

Постучался в какой-то тревоге,

Постучался и прочь отошел.

- Открывай же, Надежда, мне двери -

Это твой муж: я в отпуск пришел.

- Что тут делать мы будем, родная?

Говори же, Надежда, скорей!

А Надежда бросается в двери

Мужу дверь открывать поскорей.

Муж заходит в какой-то тревоге

И застал в положенье любви.

И случайно находит глазами

Свою дочь, залитую, в крови.

- Это что? - сам наган вынимает

И, нацеля, спускает курок.

И жене, и любовнику вместе -

Остается короткий им срок.

Он убил, сам на улицу вышел,

Закричал изо всех своих сил:

- Забирайте меня вы, убийцу,

А за дочку я им отомстил.

 

 

 

Солдатская песня

 

Песня "Закатилось красно солнышко" записана в исполнении Евстолии Ивановны Боголеповой. Каждые две строки, кроме двух первых и последних, повторяются 2 раза, причем при повторении мелодия строфы меняется, и она становится началом нового куплета. При повторении у первых строк всех строф, кроме первой строфы, отбрасывается частица "да". Например:

 

Да мы с похода шли усталые,

Да мы желаем отдохнуть.

Мы с похода шли усталые,

Да мы желаем отдохнуть.

 

 

*  *  *

 

Закатилось красно солнышко

За те да за темные леса.

Приумолкли пташки вольные,

Не стали слышны голоса.

 

Да одна пташечка поет-поет,

Сидит во хижине одна.

 

Да она ждет дружка любезного

Да к себе ночку ночевать.

 

Да то не в поле пыль пылат-пылат -

Солдаты оружием гремят.

 

Да молодые гренадерстички

Да со ученьица катят.

 

Да ко селеньицу подходят,

Просились у вдовки постоять.

 

Да вы послушайте, ребятушки,

Да что я вам буду говорить.

 

Да три дни печки не топила я,

Да не варила ничего.

 

Да разлюбезная хозяюшка,

Да нам не надо ничего.

 

Да мы с похода шли усталые,

Да мы желаем отдохнуть.

 

Да старший сел солдат на лавочку,

А младший сел насупротив.

 

Да у стола стоит хозяюшка

Да заливается слезой.

 

Да ты о чем, хозяйка, плачешь,

О чем ты горьки слезы льешь?

 

Да как же мне не плакать,

Да как мне слезоньки не лить:

 

Двадцать лет я сына-мужа

Да не видала во глаза.

 

Да посмотри-ка ты, хозяюшка,

Да то не муж ли твой сидит?

 

Да посмотри-ка, разлюбезная,

Да то не сын ли твой сидит?

 

Эту же песню в следующем варианте исполняла и Анастасия Николаевна Пономарева (каждая строфа также повторяется 2 раза).

 

*  *  *

 

Закатилось красно солнышко

За те да за темные леса.

 

 

А приумолкли пташки вольные,

Ой, не стало слышно голоса.

 

Да одна пташечка поет-поет,

Сидит во хижине своей.

 

Да она ждет дружка любезного

Ой, да к себе ночку ночевать.

 

Пойду, сяду я на лавочку

Да погляжу, млада, в окно.

 

А что не в поле пыль пылат-пылат,

Солдаты оружима бренчат.

 

Да молодые гренадерстички

Да со ученьица катят.

 

Да ко селеньицу подходят,

Просились у вдовки ночевать.

 

Разлюбезная хозяюшка,

Пусти солдатов ночевать.

 

Да вы послушайте, ребятушки,

Цего я вам буду говорить.

 

У меня не постоялый двор,

Ой да квартирушка маленька.

 

Да три дни печки не топила я,

Ой, да не варила ничего.

 

А разлюбезная хозяюшка,

Ох, как да нам не надо ничего.

 

Да мы с дорожки шли усталые,

Ой, да мы желаем отдохнуть.

 

Если вам, братцы, угодно,

Ступайте во хижину мою.

 

И вот зашли солдаты в избу,

А они садились по местам.

 

Да старший сел солдат на лавочку,

А младший сел насупротив.

 

А хозяюшка стала к печке

Да заливается слезой.

 

Да ты о чем, хозяйка, плачешь,

О чем ты горьки слезы льешь?

 

Двадцать лет я сына-мужа

Да не видала во глаза.

 

А дорогая наша мамочка,

Тут и папа, тут и я.

 

Эта песня найдена среди опубликованных в самое последнее время (6): она записана С. И. Дмитриевой в Холмогорском р-не Архангельской обл. в 1970 г.

 

 

Тюремные песни

 

В исполнении хора деревни Морщихинская записана песня "За каменной стенкой".

 

*  *  *

 

За каменной стенкой,

За крепким замком,

За крепким замочком

Разбойник сидел.

 

За крепким замочком

Разбойник сидел.

Заржавело сердце,

В окошко глядел.

 

Заржавело сердце,

В окошко глядел.

Просил лист бумаги,

Чернила, перо.

 

Просил лист бумаги,

Чернила, перо.

Писал он записку

Дрожащей рукой.

 

Писал он записку

Дрожащей рукой.

Дрожащей рукою

Жене молодой.

 

Дрожащей рукою

Жене молодой:

"Прощай, жена, дети,

Прощай навсегда.

 

Прощай, жена, дети,

Прощай навсегда.

Три дня остается -

В Сибирь увезут.

 

Три дня остается -

В Сибирь увезут.

Свезут в тако место,

В дремучи леса.

 

Свезут в тако место,

В дремучи леса,

Где солнышка нету,

Не мочит роса.

 

Где солнышка нету,

Не мочит роса.

В лесу раздаются

Лишь птиц голоса".

 

Эту песню исполняла и Евстолия Ивановна Боголепова. Начиная с четвертого куплета, она пела так:

 

Просил лист бумаги,

Чернила, перо.

Писал он записку

Жене молодой.

 

Писал он записку

Жене молодой:

"Прощай, жена, дети,

Прощай навсегда.

 

Прощай, жена, дети,

Прощай навсегда.

Нас скоро погонят

В сибирски края.

 

Нас скоро погонят

В сибирски края.

Где солнце не светит,

Не светит луна".

 

Евстолия Ивановна Боголепова исполнила еще две песни этого жанра.

 

*  *  *

 

Ветер дует-подувает.

Сад зелененький шумит.                          2 раза

Да я сама-то про то не знаю,

Которого с трех любить.                2 раза

Да полюбила я мальчишку,

Которого здеся нет.                        2 раза

Милый в городе в Одессе

На улице на большой.            2 раза

Там стояло две - три башни,

Между ними дом большой.            2 раза

Да то ни дом и ни больница,

Настоящая тюрьма.                         2 раза

Ничего в тюрьме не видно,

Только слышен звон ключей.                  2 раза

Да ключник двери открывает:

Выходи-ка, брат, сюда.                   2 раза

Да вышел мальчик на свет Божий,

Перекрестился рукой.                     2 раза

Вправо, влево поклонился,

Окружил его конвой.                      2 раза

- Ты скажи, скажи, мальчишка,

Сколько душ ты загубил?               2 раза

- Девяносто душ крещеных

Да сто двадцать пять жидов. 2 раза

- За жидов тебя прощаю,

За крещенных - никогда.                2 раза

 

Перед тем, как петь строку, содержащую слово "жидов", Е. И. Боголепова говорит: "Тут нехороши слова".

 

 

*  *  *

... в стране иркутской,

Меж двух огромных скал,

Обнесен густым забором

Александровский централ.

Чистота кругом большая -

Нигде соринки не найдешь:

Подметалов там немало -

В каждой камере найдешь.

По дороге тройка мчится,

В ней известный господин.

Поравнялся с подметалой,

Тройку вмиг остановил:

- Ты скажи-ка, подметало,

Это чей казенный дом?

Кто хозяин сему дому?

Как фамилия ему?

- Это, барин, дом казенный -

Александровский централ.

А хозяин сему дому

Сам Романов Николай.

...

Песня не закончена, но дальше Евстолия Ивановна не помнит, лишь пересказывает содержание: "Дальше - кто за что сидит: кто за кражу, кто за подделку векселей, кто за побег с военной службы, а кто за бунт. Это, - замечает она, - известная песня. Ее недавно по радио пел Омский хор". Эта песня опубликована. Ее текст, во многом совпадающий с приводимым, найден в книге "Русские песни и романсы" (7). Там она датируется 1906 г., и указывается, что автор ее неизвестен.

 

 

Плясовые песни

 

Песня "За хорошего Алeшеньку" записана в исполнении хора деревни Морщихинская, а во второй своей половине - в основном, от А.Н.Пономаревой.

 

*  *  *

 

За хорошего Алeшеньку

Дома бранят помалeшеньку.

Не ругайте ни Алешу, ни меня,

У Алеши есть косыночка моя.

Шиты браные каемочки

Да у Алеши, у миленочка.

...

Есть покроена поземочка (?).

Три окошка по лицу да по лицу,

Мне не хаживать по этому крыльцу.

А по крыльцу да по крылечушку,

Вышла замуж недалечушко.

Я у батюшки не кашивала,

Да на плече косы не нашивала.

Вышла замуж, научилася косить,

Научилась на плече косу носить.

И вставала утром рано-поутру,

Узнавала я Алешу по красу.

По красу да по фуражечке,

По сатиновой рубашечке.

Что сатина по рублю, по рублю,

Я Алешу полюблю, да люблю.

Ах, ты ... горошинка

Не твоя меня ...

...   четыре корешка,

Где косила, там оставила дружка.

А погодите, я куделю опряду,

Погодите, я куделю опряду.

...

Да кого-то я ...    провожу

Провожала до коло ...

...

Провожала я до атворда (?)

Наказала, приди вот когда.

А с четверга приди на пятницу,

Неси гарушка (?) на платьице.

А неси ...  на пятак,

Я сошью тебе кисетик под табак.

 

Напевала эту песню и Т. А. Подгорних (Лекшмозеро), упоминала и Е. И. Боголепова, но лишь первые куплеты. В записанном виде песня также не окончена, но дальше ее никто не помнит. Своеобразный вариант этой же плясовой песни, под которую плясали кадриль, записан под диктовку Татьяны Федоровны Шуйгиной (в девичестве по-деревенски Горюновой, 1921 г. р., Петрозаводск). Т. Ф. Шуйгина грамотная, родилась в Гужове, откуда родом ее отец, мать - родом изДумина. Уехала из деревни в 1937 г. на учебу в Петрозаводск, но в войну опять жила в Гужове, где вышла замуж, а потом и в Думине.

 

 

 

*   *   *

 

Ванька не был, Ванька был, был, был,

Зеленое вино пил, пил, пил.

За хорошего Алешеньку

Дома бранят понемноженьку.

Не браните ни Алешу, ни меня,

Есть Алешина косыночка моя.

Шита браная каемочка,

Отдала кольцо в наемочку.

Отдала, так не сияет на руке,

Видно, пропито в веселом кабаке.

Не отдай меня, батюшка,

Ни на Гужово, ни на Масельгу.

А отдай меня, батюшка,

Во большу деревню Думино.

А что в Думино гуляньице,

На Хернове щеголяньице.

Стоит Наволок на желтом на песку,

Моего милого гонят в вывозку.

Я по бережку ходила-гуляла,

Белу рыбицу имала-имала.

Не одна я - со ребятушками,

Со молодыми прикащиками.

Увидали ребятушки,

Рассказали моей матушке.

У меня мати недобрая была,

Взяла послала капусту полоть,

С того горюшка рассаду полоть.

Я полю, полю - не полется,

Разгуляться мне хочется.

Погляжу, идет из Заречья мужик,

Он несет, несет изюма четверик.

Мне изюмушку хочется,

Старика любить не хочется.

Я за старого замуж не пойду,

Я про старого постелю не стелю.

Полну горницу каменьев наношу,

На каменья кирпичи наколочу,

И я старого спать повалю.

Повалю его, укутаю,

Через час приду послушаю.

Ты на что, милый, сердишься?

Ко мне личиком не повернешься?

... черноглазый, милый мой,

Мне недолечко беседовать с тобой.

Тебя женят, меня замуж отдадут,

В одну пору ко венчанью поведут.

У венчанья два словечушка сказал,

Сашу-Машу за волосья оттаскал.

Оттаскал, оттаскал, молодец,

.................... конец.

 

От А. Н. Пономаревой записана еще одна плясовая песня.

 

 

*  *  *

 

Что в осенню в долгу ночь

Да потеряла вдова дочь.

Вдовушка схватиласи,

По горенкам бросиласи.

Все горенки обошла,

Своей дочери не нашла.

Пошла-вышла на крылец,

Ей навстречу молодец:

А ты не плачь, вдовушка,

Да не горюй, голубушка,

Не пропала твоя дочь,

Увезена во полночь.

А увезена-сватана,

Да по сенечкам возeна,

По сенечкам возена,

Да во кушечко подана.

А во кушечком стере (?),

Да стоит церковь на горе.

Стоит церковь на горе,

Да там венчалиси оне.

А там венчались да обручались,

Слезно плакала по нем.

Слезно плакала-рыдала:

Не за барина попала,

Не за барина-купца,

А за простого молодца,

А за простого молодца,

За рыболовщика.

А рыболов рыбу ловил

Да по сухим по берeгам,

А по сухим по берeгам,

Да по амбарам, по клетям.

А заловили сорок щук,

Из которых шубы шьют,

А все у дедушки Петра

Да заловили без хитра.

 

"Рыболовщик - вор, - поясняет Анастасия Николаевна.- По клетям ходили, по амбарам, дак. Украли шубу-то". По сведениям Анастасии  Николаевны, под эту песню "водили ланца" - так назывался танец. Интересно, что некоторые строфы этой песни, касающиеся рыболовщиков и их промысла, совпадают со строфами разбойничьей песни "Хороша наша деревня", записанной еще П. В. Киреевским в серединеXIX в. (8)

 

От Татьяны Александровны Подгорних записано несколько плясовых песен и их фрагментов.

 

*  *  *

 

Зародилась Дуня я -

Да ни велика ни мала,

Ни велика ни мала,

Со иныма гуляла,

Да ни велика ни мала.

Со иныма гуляла,

Со иныма со такима

Со молодчиками.

Да со иныма со такима

Со молодчиками.

...

Эта песня тоже частично совпадает с опубликованными, записанными в Красноярском крае в 1959 г., а также в Холмогорском р-не Архангельской обл. в 1970 г. (9)

 

 

*  *  *

 

Сяду под рябинушу,

Запою долинушу.

Рай-рай - рита-тай,

Запою долинушу.

Долина-долинуша,

Широка разорица (?).

Рай-рай - рита-тай,

Широка разорица (?).

За этой долинушей

Солнце выкаталоси.

Рай-рай - рита-тай,

Солнце выкаталоси.

Солнце выкаталоси,

Замуж заваляласи.

Рай-рай - рита-тай,

Замуж заваляласи.

 

 

 

*  *  *

 

Я последний раз по Халую иду,

Я иду-иду на гор (?) киваю.

Вот гитару заговариваю,

Свою любушку выманиваю.

На улицу не ходила, не пойду,

Солотитька (?) не любила, не люблю.

 

 

*  *  *

 

... клала на серебряный поднос,

На медну тарелку клала,

На серебряный поднос.

На серебряный поднос,

Да дружку милому поднес.

 

Дроля яблока не принял,

Головушки не поднял.

Я притопнула ногой,

Покачнула головой.

 

Помимо приведенных, Л. И. Курмина (Думино) вспоминает, что пели следующие песни:

 

1) "При лужке, лужке, лужке";

2) "Хас-Булат удалой" - видимо, песня литературного происхождения, на слова А. Н. Аммосова (1858 г.) (10);

3) "Ванька-ключник", баллада; видимо, восходит к одноименной балладе В. В. Крестовского (1861 г.) (11);

4) "Сестра и братья-разбойники", баллада; эпическая песня со сходным названием - "Братья-разбойники и сестра" - записана еще в середине XIX в. И. В. Киреевским и другими собирателями в Москве и в Тульской и Орловской губ.; бытовала она и в Архангельской обл. (12);

5) "Муж жену губил", баллада; подобная песня (название варируется - "Казак жену губил", "Майор жену губил", "Молодец жену губил") также неоднократно встречается в Собрании П. В. Киреевского как записанная в Москве и в Тульской и Орловскойгуб (13).

 

 

ЧАСТУШКИ

 

Частушки, исполненные Т. А. Подгорних (Лекшмозеро;первые четыре частушки пелись в ходе "Портяночки" - танца, в котором девушки, женщины обменивались частушками):

Раз портянка, два портянка,

Три, четыре до пяти.

Разрешите-ка, товарищи,

Портяночку пройти.

 

Выхожу и начинаю,

Опускаю вниз глаза.

Веселиться неохота

И печалиться нельзя.

 

А я портяночку плясала,

Меня выглядел отец:

На работе девка - дура,

А в портянке - молодец.*

 

Я портяночку плясала,

Северьянку топала.

Моя узенькая юбочка

В подоле лопала.

 

А ситцев (?) девки загуляли,

Шили юбки в трубочку.

Но и я не поддаюсь:

Сошью из метра юбочку.

 

А я сегодня пьяна-пьяна,

Русску горькую пила.

Посмотрел бы ягодинка

На веселую меня.

 

*) – В исполнении А. Н. Пономарёвой эта частушка выглядит так:

 

Я портяночку ходила,

Меня выглядел отец:

На работу – девка-дура,

А на пляски – молодец!

 

 

Я сегодня угорела -

Не поднять головушки.

Кабы птичка прилетела

С дролиной стронушки.*

 

Записались все в колхоз,

Думали на шуточку.

Нам спокою не давают

На одну минуточку.

 

По деревне шла и пела

Девка здоровенная.

Увидали (?) эту бабу,

Заревела бедная.

 

По деревеньке-то иду,

Думаю о Коленьке.

...  помолилась

...

 

Что на Масельгу дорожка

Широка и далека.

Она не сахаром обсыпана -

Слезами улита.

 

...

Все пеньки да тычки.

Что ведь масельгски робята -

Трубяны затычки.

 

О девках на Гужове: девки - яблоки-картины.

 

 

Старуха старая-престарая

Ходила с батогом.

Увидала лейтенанта

И забегала бегом.

 

*) – В исполнении А. Н. Пономарёвой эта частушка выглядит так:

Я сегодня угорела -

Не поднять головушки,

Нету мамы у печи -

Не пекутся калачи.

Лекшмозерские девчонки

Панталоны завели,

Чтобы мухи не кусали

И ребята не скребли.

 

Частушки, исполненные женщинами хора деревни Морщихинская (по очереди):

 

 

Ой, играй повеселее

...

Чтобы сердце не болело

По залетке старому.

 

Выхожу и начинаю,

Выхожу и говорю:

Как меня-то дроля любит,

Так и я его люблю.

 

Мене милый изменил,

Думала, с ума сойду.

Я сначала не скучала,

И теперь не думаю.

 

А супостатка у меня -

Дак три аршина ростику.

Она похожа на верблюда,

Только нету хвостика.

 

Ой, куськина мать,

Собиралась помирать.

Я ей гроб тесать,

А она плясать.

 

Частушка, исполненная Л.И.Курминой (Думино):

 

Рукавицы поспусти,

Больно туго вяжутся,

Что ... девицы

Жаровицей мажутся.

 

 

 

Частушки, исполненные А.Н.Пономаревой (Лекшмозеро):

 

Я, девушки, умру,

Вы меня отпойте.

Придет миленький прощаться,

Савана откройте.

 

Поедешь, миленький, венчаться,

Заезжай ко мне прощаться.

Возьми думушку мою,

Клади во гривушку коню.

 

У свекрови зубы долги,

Долги ...

Сяду, бедная, поплачу

Под переднее окно.

 

Ты не плачь, моя милая,

Я не враг тебе - родной.

Как мне, миленький, не плакать -

Было тяжело с тобой.

 

А плачу я да плачу я,

Плачу не об деле.

Я о гришином цветке

Да плачу по неделе.

 

Ой, старуха стара стала,

Старику давать не стала.

Старик бегает по грядам:

"Старуха, тютюшку продам".

"Что ты, глупый старичок,

Не продавай ты свой стручок.

Хоть и старый, за фуга (?)

Соглашуся хоть когда.

Хоть и ночью, хоть и днем,

Хоть и вечером с огнем.

 

Своего миленочка

На безмене свешаю.

Если сто пудов не вытянет,

То зарежу к лешему.

 

У меня милой Иван

Кудреватый, как баран.

Покормлю еще недельку -

В мясозаготовку сдам.

 

Ой, девушки, тошно,

Да лежу нарошно.

Привезите-ка попа,

Исповедайте меня.

 

Ой, дроля уехал,

Веселье увез.

Кабы этого дролю

Леший унес*.

 

А у свекрови зубы долги,

У золотки - с веретно.

Сяду, бедная, поплачу

Под середнее окно.

 

Девки, я обсиротала:

Редко дроля стал ходить,

Я сама и виновата -

Стала грубо говорить.

 

А девушки, я, девушки,

Вся я иссушилася.

Милого вновь не завела,

Со старым раздружилася.

 

Я пойду и пошатаю

В полюшке рябинушки.

Я еще позавлекаю

Дорогого, милушки.

 

Миленький мой,

Почаще мойся.

Ты меня не забывай,

Родителей не бойся.

 

 

А меня батюшка просватал

За такого дурака.

Пропадай, мое приданое,

Да все четыре сундука.

*) – Вариант:

Ой, как дроля у меня

Веселье увёз.

Как бы этого дролечку

Леший унёс.

 

Дроля в вывозку поехал,

Я осталася одна.

Потихонечку спросила,

Ты надолго ли туда.

 

Супостаточка моя

Вяла-перевялая.

Где ей, вялой, перевить,

Как я сама, удалая.

 

Супостаточку косую

Посажу за образа*

Ты сиди-сиди, косая,

Выворачивай глаза.

 

А супостатка косит,

А из травы не видно.

Кабы хорошая была,

Так мне бы не обидно.

 

А супостатка тумба-тумба,

А супостатка тумбочка,

А супостатке не пристанет

В складку черна юбочка.

 

Не ходите, девки, замуж.

Не ходите, молоды.

А долгозубую свекрову

Не наладишь никогды.

 

У миленочка избушка,

У миленочка не дом,

А кабы я была не дурочка,

Не думала б об ем.

 

Ты не лай, не лай, собачка,

Ты не лай, казарочка.

Дай повыслушать, собачка,

Где играт тальяночка.

*) – Вариант:

«Положу под образа».

 

Песни пела, песни пела

Перепелася.

Залюбила толстяка,

И опересалася (?).

 

Пойдемте, девушки, в кижа,

Не кижа, киженочка.

А почаще вспоминайте

Моего миленочка.

 

 

Частушки, записанные от Анастасии Филипповны Пономаревой, родом из Гужова, ныне Лекшмозеро:

 

 

Наши парни зафорсили,

Носят брюки в трубочку.

Да и мы не подкачали,

Сошьем из метра юбочку.

 

У Гужовской у шпаны

На троих одни штаны.

Ванька носит, Мишка просит,

Колька в очередь стоит.

 

Пойдемте, девушки, в кижа,

Долгозера к нам бежат.

У ручья разуются,

Хорошо целуются.

 

Что гужовску молодежь

Всю на лапоть соберешь.

Таракана подпрягешь,

Куда хочешь увезешь.

 

Я сейчас песни пою,

А через час навоюся.

Мне не нать воды холодной,

Я слезами моюся.

 

Как на Хижгоры, горы

В корыто налито воды.

Девки юбки вымыли,

Ребята воду выпили.

 

Не форсите, девки наши,

Не широки юбки ваши.

У нас трусики не уже,

Да и в трусиках не хуже.

 

Я иду, меня качает,

Как во поле ивушку.

Еще пуще закачает,

Когда женят милушку.

 

Мы с товаркой лес рубили,

Обе малосилочки.

С корня елочку рубили,

Капали слезиночки.

 

Мене дроля изменил,

Я сказала: "Ох, ты!

У тебя одна рубаха,

Да и та из кофты".

 

Мы с товаркой дружно жили,

Из корзинки пили чай.

...                  на Калеушке,

Картошку жарили в мешке.

 

Голова моя не дура,

Голова моя не пень.

Говорила дорогому:

"Дорогой, вина не пей".

 

Дроля пьяненький испился

И хотел меня побить.

Я сказала: "Ноги коротки,

Меня не догонить".

 

Я,бывало, запою -

Калинушка качается.

А теперь-то запою -

Ничто не получается.

 

То ли я была не птица,

То ли я да не орел.

А теперь какая стала -

До чего милой довел.

 

("А ты сиди, огурец соленый", - к мужу)

 

 

Голоса мово не стало -

Дроля пропил на вине.

Сам себе нашел другую,

Бросил думать обо мне.

 

("Что смотришь, как Ленин на буржуазию?" - к мужу)

 

Ты, любовь, ты, любовь,

Я тебя не знала.

Много раз ты, любовь,

Плакать заставляла.

 

("Далеко все запомнить, в голове нынче ветер веет".)

 

Балалайка, балалайка,

Балалайка...

Мой миленок-короленок,

А я евонна куколка.

 

Лекшмозерски девки бойки -

Перебили всех ребят.

Долгозерки полороты

("открыли рты", - поясняет),

На чего они глядят?

 

Ты не думай, я не дура,

Не такой, как ты, дурак:

Чернопеструю корову

Вместо лошади запряг.

 

То ли дождик, то ли снег,

То ль идут коровы.

То ли будет, то ли нет

Наш коровник новый.

 

Что гужовская деревня

Косяком да косяком.

Девки порвали ботинки -

Теперь ходят босиком.

 

Частушка, записанная от Анны Игнатьевны Богдановой (Думино):

 

Я сударушку свою

Перенес через реку.

Ничего не омочил -

Башмачок с ноги сронил.

 

 

Частушки, записанные от Любови Ивановны Курминой (Думино):

 

Самовары, самовары,

Самовары медные.

Не от вас ли, самовары,

Стали люди бедные.

 

Посижу на камешке,

Гнездышко кукушино.

Облетело, отцвело

Счастие Анюшино.

 

Нету братца у меня,

Нет у меня заступушки.

У середнего окошка

Плакала от скукушки.

 

Брат, работай, брат, работай,

Не надейся на меня:

У тебя жена и дети -

Я, головушка, одна.

 

Частушки, записанные от М. Я. Патракеевой (Харичевой):

 

Мы, товарочка, с тобой

Обои сиротелые:

Наши дроли одеваются

Во шинели серые.

 

Ты, подружка, не робей,

Изменяют - не жалей.

Мы с тобой фартовые,

Найдутся дроли новые.

 

Дроля в армию поехал,

Я кричала: "Воротись".

Долго голос раздавался:

"Только три года дождись".

 

Свекровь судит про меня,

Что нету шубы у меня.

А свекрови я в ответ:

"У жениха тулупа нет".

 

Балалаечка-гитара

Была как поломана.

К игроку попала в руки -

Сразу стала новая.

 

Я иду, а дроля пашет

Черную земелюшку.

Подошла к нему, сказала:

"Получай изменушку".

 

Изменил и стал выспрашивать:

"Живешь-то каково?"

Изменил, так и не спрашивай,

Будто дело не твое.

 

 

 

 

ДУХОВНЫЕ СТИХИ (НА РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО)

 

Оба духовных стиха переписаны из тетради Н. М. Смолко (Лекшмозеро), которая записала их под диктовку М. М. Шуйгиной (по-деревенски Анисимковой), старой верующей женщины, родившейся в Гужове, в последние годы жившей, а ныне умершей в Петрозаводске.

 

 

*  *  *

 

В вышине небесной

Много звезд горит.

А одна всех ярче

Радостно блестит.

Та звезда - младенца

И Царя царей.

В ясли он положен

Матерью своей.

И волхвы с востока

За звездой идут,

И дары с любовью

Господу несут.

Братья, поспешимте

Господа принять,

Поспешим радушно

Хлеб и соль подать.

Он руками бедных

Этот хлеб возьмет,

И благословенье

Нам за то пошлет.

 

*  *  *

 

Ночь тиха над Палестиной,

Спит усталая земля.

Горы, рощи и долины -

Скрыла все ночная тьма.

В Ихлееме утомленном

Уж погасли все огни.

Только в поле отдаленном

Лишь не дремлют пастухи.

Стадо верно сосчитали,

Обошли ночной дозор

И, усевшись, завязали

Меж собою разговор.

Вдруг раздался шелеск нежный,

Свет во мраке воссиял -

И в одежде белоснежной

Ангел Божий им предстал.

И смутило их виденье,

Трепет пастухов объял.

Но с улыбкой ободренья

Гость небесный им сказал:

- Не пугайтесь, неслучайно

...........................

Я пришел с великой тайной

Вам возрадовать сердца.

Милость людям проявляя,

Сам Господь, владыка сил,

Грешный мир спасти желая,

Ныне землю посетил.

Ни в палатах, ни в чертогах

Надо вам его искать.

Вот вам знаменье от Бога:

Будет в яслях он лежать.

И внезапно в то мгновенье

Сил небесных хор слетел

Из надзвездного селенья,

Он хвалу Христу запел.

"Слава в вышних", - они пели

В умилении, затем

Гости рая улетели

Вновь в небесный свой Эдем.

В страхе пастухи внимали,

Дивной вестью смущены.

И друг другу так сказали,

Светлой радости полны:

- Братья, чудо совершилось -

Возвестил нам Серафим.

И узнать, что днесь случилось,

В Ихлеем мы поспешим.

В помещении убогом,

В яслях Господа нашли.

И перед младенцем Богом

Преклонились до земли.

 

 

 

 

ПРОЗАИЧЕСКИЕ ЖАНРЫ

 

 

Сказки, быличка, анекдот

 

Сказки, быличка, анекдот записаны от Лидии Николаевны Горюновой, в девичестве Басовой, 1911-1992, Ожегово. Лидия Николаевна родилась и выросла в д. Ожегово, куда приезжала летом до последнего времени. Девочкой часто бывала на свадьбах со своей бабкой Агафьей, причитальницей, когда бабку приглашали причитывать. Вообще в детстве много времени проводила с бабкой, так как отец ее умер рано.

 

Сказка про Машу и медведя

 

Медведь трех сестер в лес унес. Сначала первую, потом вторую и третью. Домой не отпускает. Дак одна испекла пирогов, поросила, чтоб матери гостинцы снес. Посадила в кошель сестру. Медведь идет, идет:

- Сесть на пенек, съесть пирожок -

Женино постряпенье, тещино подаренье.

- Вижу, вижу, муженек,

Не садись на пенек,

Не ешь пирожок,

Неси батюшке, неси матушке, - это сестра говорит. Он дошел до деревни, открыл избу и бросил кошель, и пошел в лес. Старик и старуха испугались, кошель открыли, там дочь сидит. Дочь все рассказала. Потом опять тоже повторенье: опять пирогов напекла, другую сестру медведь старикам принес. Некоторое время прошло, она:

- Напеку пирогов, снеси матушке, снеси батюшке. Я

налажу кошель, ты неси, а я сейчас выйду.

Сама села в кошель, он понес.

- Сесть на пенек, съесть пирожок -

Женино постряпенье, тещино подаренье.

- Вижу, вижу, муженек,

Слышу, слышу, муженек,

Не садись на пенек, не ешь пирожок,

Неси батюшке, неси матушке.

Он донес да бросил в избу.

Эту сказку и по радио рассказывают, только не совсем так.

 

 

Как женщина с волком разговаривала.

 

Женщина приехала в лес за дровами. Видит - волк сидит на костре:

- Баба, баба, я у тебя съем коня.

- Не ешь, волкушко, коня, я тебе приведу скрыпушку.

Он согласился, она поехала домой. Сожгла все дрова, опять

едет в лес. Волк сидит на костре:

- Баба, баба, я у тебя съем коня.

- Не ешь, волкушко, коня, я тебе приведу теплушку.

- А не обманешь? Не обмани!

Приехала баба домой.  А дров еще надо.  Она снова в

лес. Сидит волк на костре:

- Баба, баба, я у тебя съем коня.

- Не ешь, волкушко, я тебе потомбалку привезу.

Волк ждет,  думат,  она сразу все привезет.  Потом ждал,

ждал, пришел в деревню. Стучит в избу:

- Баба, баба, отдай скрыпушку.

- А скрыпушка скрыпит, крепко ворота заложены, тебе

не пробраться.

- Баба, баба, отдай теплушку.

- Тепло мне, волкушко, на печи лежать, а тебе холодно по улице бежать.

- Баба, баба, отдай потом балку.

- А потом баба не ездит и дров не везет.

Это у  нас так говорят,  если на завтра откладывают, на

"потом".

Дак он повыл, повыл, да ушел.

 

Быличка

 

Были жених и невеста. Жених умер. Вот она все и плакала: "Хоть бы мертвый ко мне пришел". Ночь настала, 12 часов подходит, слышит, лошадь фыркает, сани скрыпят, заходят в избу жених и весь, весь поезд: "Собирайся, звала раз". Она собиралась, собиралась - петух пропел. Они уехали. На следующую ночь опять приезжают: "Собирайся". Опять не собралась, петух пропел. На третью ночь ее увезли. Увезли в сторожку, хотят в могилу забрать с собой, под землю. А она под печку слазила, достала петушка, села на печь, мяла, мяла его вруках, чтоб пропел. Он пропел, и они упали. Это все мертвецы были. Больше уж она не звала.

 

Анекдот

 

Бог и черт спорили, кого мужик скорее вспомнит. Вот черт весной корову в воду затащил, ей не выбраться. Мужик начал ругаться: "Куда тебя леший занес?" Вот оно и вышло, что не Бога, а черта вспомнил.

 

От Т.А.Подгорних записана притча.

 

Надо сено косить.Старуха говорит: "Не будем сено косить - я умру". Девка говорит: "Я замуж выйду".Баран говорит: "Я убегу". Зима пришла, старуха не умерла, девка замуж не вышла, а баран пропаде, во хлев дорожка западе (снегом).

 

 

Пословицы и поговорки

 

Записаны от А.Д.Шуйгиной (Гужово):

Есть коровушка, есть курочка, дак испекет и дурочка.

Кони сани ломают, а люди починивают (о знатках).

Где выросла, тут и выкисла.

 

Записана от В.Д.Первушина (Гужово):

У нас хоть и голодно, зато лежко.

 

Записана от П.Ф.Третьяковой (Лекшмозеро):

Балахон - не нагота, лапоть - не босота.

 

Записаны от А.Ф.Пономаревой (Лекшмозеро):

Где кака деревня, там така поредня (т.е. порядок; эту

пословицу использовала в своей речи и Л.И.Попова).

У всякого плута свой расчет.

Он вам наговорит: журава на соснах видал (т.е. он

фантазирует, завирает).

 

Записаны от Л.И.Поповой (Лекшмозеро):

Эх, блины, да стали бабы ленны.

Без снасти и вши не убить.

Бог знает, в каку сторону правда, в каку кривда.

Говорят, на Хижгору с возом лошадь идет и не станет.

Смотрю: крещены за малиной собрались.

Пей, пей, я на воду просто.

 

Записана от А.М.Пянтиной (Гужово):

На штаны всяко нагодюет.

 

Записаны от Т.А.Подгорних (Лекшмозеро):

Старуха на пеце, а погода в Повенце (т.е. у старухи

ломота начинается,когда погода портится еще только в Повенце, задолго).

Ближе подойти, а Вильно не найти.

Вильно: из-под  печи видно, а дойти обидно (т.е. видно

отовсюду, а добраться трудно).

Нать, нать, а где взять?

Летом жарко косить, зимой холодно возить.

Вам бы  только поесть сладко да носить гладко, а рабо-

тушка бы на ум не шла.

Мир выкормит, а вода выпоит (по поводу бедности,

нищих).

Не стукало, не брякало... (т.е. неожиданно).

Под голову кулак, жопие лежит и так.

Сулиха манихе родная сестра.

Косит как моет (т.е. гладко, чисто).

Крот голод ворожит (таскает с поля картошку).

Кошка стужу ворожит (льнет к печи).

Лучше с брюшиной расстаться, чем чаю остаться (в

чашке).

Нать отлежаться, боле не будем так наедаться.

Пошто казак гладок - поел да на бок.

На Макарий носили: колобушки, пироги, шишку масла,

шерсти клок.

На чужой каравай рта не разевай.

 

Записаны от А.Н.Пономаревой (Лекшмозеро):

Баяла бы много, да язык короток.

Кишка кишки поет стишки (т.е. хочется есть).

Не собака, а золота кусок.

 

Записаны от Н.М.Смолко (Лекшмозеро):

Что сидишь как игуменьша (т.е. скромно, тихо, а так-

же праздно, ничего не делаешь).

За чужу палку не запнулся (т.е. никогда ничего чужого не брал).

 

Записана от З.А.Шилдыбаевой (Лекшмозеро):

Деревья - в небе вершина (т.е. очень высокие).

 

Записаны от Е.Ф.Басовой (Лекшмозеро):

Хлеба край, дак под елью рай.

Праздник навесте - от гостей нет вестей (придут или

нет?).

 

Записана от П.Ф.Басовой (Лекшмозеро):

Троица простит, а Духов день не простит (имеется в

виду работа в праздник).

 

Записана от М.Е.Хариной (Лекшмозеро):

После Макарья в двух шагах за кустом белую корову

не видно (т.е. ночи темные).

 

Также записаны:

Кто где родился, тому там и Иерусалим.

Дорогие подарки с зубов кожу сдерут (о свадебных дарах).

Уху хлебай, а рыбку не бай (т.е. не проси).

Каждая изба своим потолком крыта.

 

 

 

 

Примечания:

 

 

1) - ВТПО "Фирма "Мелодия", 1989 г., запись 1988 г., пластинка 1.

2) - Песня под названием "Лучина, лучинушка березовая", представлена в книге "Лирические песни" (М, Современник, 1990 г., N 484, с. 377). Она записана исследователем конца XIX в. Н. А. Иваницким в Грязовском уезде Вологодской губернии. Приведенные в книге слова и содержание песни лишь примерно совпадают с записанными от А. Н. Пономаревой. Также песни под таким же названием со сходным содержанием и отдельными оборотами записаны К. Д. Кавелиным в Тульской губернии (Собрание народных песен П. В. Киреевского. Тула, Приокское книжное издательство, 1986, NN 273, 274, с. 209) и П. В. Киреевским в деревне Воронки Звенигородского уезда Московской губернии (Там же, N 101, с. 81) в середине XIX в.

3) - Песня "Прощай, радость, жизнь ты моя" приводится в книге "Лирические песни" (указ. изд., N 424, с. 338). Песня записана в 1937 г. А. М. Астаховой и Н. П. Колпаковой в Мяксинском районе, в селе Щетинино.

4) - А. Н. Плещеев. Избранное. М, Правда, 1991, с. 103.

5) - Русские песни и романсы. М, Художественная литература, 1989, с. 434-436.

6) - С. И. Дмитриева. Традиционный фольклор Русского Севера. - Материалы к серии "Народы и культуры", М, 1993, выпуск VI "Русские", книга 3, с. 133-134, N 6.

7) - Русские песни и романсы. Указ. изд., с. 507-508.

8) - Лирические песни (указ. изд., N 636, c. 495) и особенно: Русские народные песни. (М, Правда, 1988, c. 418).

9) - Песня под названием "Уродилась Дуня" представлена в книге "Лирические песни" (указ. изд., N 184, с. 168, записана Рудневой в Красноярском крае в 1959 г.), а также в книге С. И. Дмитриевой (указ. изд., с. 145-146, N 9). С пропетым Татьяной Александровной фрагментом совпадают только первые три строки.

10) - Русские песни и романсы. Указ. изд., с. 418.

11) - Там же, с. 421.

12) - Собрание народных песен П. В. Киреевского. Указ. изд., с. 126, с. 197, с. 218, с. 340; также С. И. Дмитриева. Указ. изд., с. 45, N 6.

13) - Собрание народных песен П. В. Киреевского. Указ. изд., с. 135, с. 136, с. 220, с. 259, с. 317, с. 341.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПУБЛИКАТОРА ИНТЕРНЕТА

 

 

Итак, дорогой читатель, перед Вами уникальная и единственная в своём роде, изданная в нищие 90-е микроскопическим тиражом всего в 200 экз. и сразу ставшая библиографической редкостью, книга об истории, культуре и этнологии сказочного Лекшмозерья.

Издание 1993 – 1994 гг. сверено и отредактировано в соответствии с авторским вариантом, любезно предоставленным нам Г. Н. Мелеховой в электронном виде. Поэтому в данной публикации возможны локальные разночтения с первоначальным вариантом, ничего не меняющие по сути и в духе этого труда.

С тех пор, увы!, утекло уже много воды, поизошло множество изменений – и к лучшему, и к худшему. К великому сожалению, перешли в горний мир почти все герои нашей публикации – Василий Дмитриевич Первушин, Ольга Васильевна Ушакова и многие другие – без малейшего преувеличения лучшие носители подлинной русской национальной культуры, оставив нам не только память о своей нелёгкой и величественной жизни, но и обязанность свято хранить и приумножать наше национальное достояние – православную веру и общинное крестьянское мировоззрение нашего народа, т. е. все те подлинные истинно-русские ценности, которые подвергаются смертельной опасности в нашу урбанистическую и космополитическую эпоху «смешения языков».

Многое в Лекшмозерье уже сделано в благом направлении подлинного русского возрождения: восстанавливаются храмы, монастыри и часовни, вновь, как и встарь, их стены оглашаются божественной феерией православного богослужения, возвращаются из небытия и памятники гражданский архитектуры – крестьянские дома, бани, мельница, хозяйственные постройки, обретают новую жизнь традиционые крестьянские промыслы и ремёсла.

Но главное ещё предстоит сделать. В наших планах не только восстановление сохранившихся храмов и часовен, но и воссоздание утраченных, организация паломничеств к святыням Лекшмозерья и Каргополья, просто отдыха наших соотечественников на лоне родной севернорусской природы, где отдыхает не только тело, но и душа, приобщение всех желающих к традиционным промыслам и ремёслам (путём организации, например, мастер-классов по берестяному плетению, изготовлению каргопольской глиняной игрушки и т. д.), исследовательская работа и публикация материалов по истории и современности древней Лекшмозерской земли и многое, многое иное.

К нам уже не раз обращались с просьбами о переиздании этой книги. Что ж, возможно, и такая работа впереди.

А, быть может, кто-то, заблудившись и потеряв смысл бытия в каменных джунглях крупных городов, задумает вернуться к истокам родной земли…

Мы рады видеть в своих рядах всех желающих принять посильное участие в многотрудном, но благом Деле подлинного Возрождения Отечества. Вы можете в любое время связаться с нами (см. раздел «Контакты»).

 

 

Святая Русь, Россия ждёт! В добрый путь!

 

 

 

 

Александр Кузин.

Лекшмозеро – Каргополь – Москва.

Рождество Христово. 2010 г.

 

 

По материалам сайта Православного прихода

села Лёкшмозеро Каргопольского района

Архангельской области

http://www.lekshmozero.narod.ru

 

назад в раздел “Библиотека” >>>